ты, собственно, занимаешься? Ты... женился, что ли? Цветочки какие-то
завел...
Николай рассмеялся.
- Нет, Федя, не женился. Но жизнь у меня сейчас прямо "ключевая" -
бурлит и пенится! Разбросался я, правда, здорово: тут и цветочки, и химия,
и математика, и электричество. Но это не зря. В наше время, если хочешь
сделать что-нибудь крупное в науке, в технике, нужно черт знает как много
знать. Широкий горизонт надо иметь перед собой, многое видеть.
- А иначе, как на крупное ты, конечно, не согласен... Узнаю, узнаю!
Помнишь наши споры: "жизненная система", "овладение культурой"? Продолжаешь
эту линию?
- Нет, где там... - Николай тяжело вздохнул, - Все лишнее - по боку.
Просто не хватает времени, даже на главное, необходимое.
- На "крупное", на это вот? - Федор окинул взглядом рабочие столы
Николая.
- Да. Главное - тут. После работы, вечером, ночью.
- А почему не у себя в институте, в лаборатории? Небось там удобнее.
Да и коллектив все же. Одна голова - хорошо, а...
- В институте - план, - уклончиво ответил Николай. - Работы там
невпроворот, правда, не слишком интересной, но действительно необходимой и
срочной. А это у меня... для души, Я и не пытался включить в план. Но если
выйдет... думаю, большое дело сделаю. Задача серьезная. Еще никому не
говорил о ней, тебе первому расскажу. Ты в радиотехнике понимаешь
что-нибудь?
- Мало, Коля. Помнишь, небось, как учили нас тогда, в Сокольниках...
- Ну и стыдно, Федя! Сейчас у нас каждый должен хорошо разбираться в
электрических явлениях, особенно те, кто имеет отношение к науке или
технике. Двигаться вперед без этого стало невозможно не только в физике, но
и в биологии, и даже психологии. Ну, ладно, слушай, буду излагать в
популярной форме.
Николай минутку помолчал.
- Видишь ли, современная радиотехника может создавать электромагнитные
волны, заставляя ток очень быстро менять свое направление в проводе,
например, в антенне. Если эти колебания тока происходят, скажем, триста
тысяч раз в секунду, то от антенны исходят обыкновенные "длинные"
радиоволны. Если скорость колебаний увеличить до трех миллионов раз в
секунду, пойдут короткие волны, которые уже обладают новыми свойствами,
совсем иначе распространяются. Они, как видишь, позволяют, имея вот такую,
как у меня, небольшую установку, связываться с любой страной на земном
шаре. А ведь этот мой передатчик потребляет энергии не больше, чем
обыкновенная электрическая лампочка в сто ватт! Если еще повышать частоту
тока, получим так называемые ультракороткие волны. Ты, конечно, слышал, что
они обнаруживают уже совсем замечательные свойства: могут лечить болезни,
ускорять развитие растений, убивать микроорганизмы и так далее.
- Выходит, что чем короче волны, тем шире их возможности?
- Ну, скажем, так, Федя. А в более высоких частотах таятся огромные
силы. Там - невидимые инфракрасные, тепловые лучи, они позволяют нам видеть
в темноте; там свет, благодаря которому мы получаем пищу и познаем мир и
красоту... Там ультрафиолетовые, смертельные и, в то же время, животворные
лучи, там рентген, там страшные лучи радия и всепроникающие космические
излучения, частицы атомов, пронизывающие беспредельное мировое
пространство...
- Ты прямо поэт, Коля!
- Что там, поэт. Мне этот спектр электромагнитной энергии
представляется, действительно, поэмой, созданной природой, - поэмой о
могуществе человека будущего. Она написана неизвестными письменами, но мы
понемногу разбираем их, узнаем тайны. Чуть не каждый год открываются новые
свойства то одних, то других частот. Давно ли мы обнаружили, что короткие
волны годны для дальней связи! А люминесценция под действием
ультрафиолета - светящиеся краски! А радиолокация! А митогенез! А
радиоастрономия!.. Но многое еще не раскрыто...
- И вот ты раскрываешь очередную тайну? - спросил Федор, чувствуя, что
друг его увлекся, и пора вернуть его к началу разговора.
- Я просто нашел метод, позволяющий создать генератор для одного из
наименее изученных диапазонов, - по-прежнему серьезно продолжал Николай. -
Скажем, для микроволн. Теперь их можно будет усиливать, плавно изменять
частоту, то есть изучать их свойства. Такой генератор уже будет ценным
вкладом в нашу технику. Но есть у меня и другая мысль... Я думаю, что в
этих частотах таится решение одной древнейшей мечты - о власти над
элементами.
- Алхимия?!
- Что ж... Называй как хочешь. Рано или поздно, надо доходить и до
этого.
- Ну, и до чего ты уже дошел?
Тунгусов несколько секунд молча смотрел на друга. Потом решительно
направился к одному из столов - в углу комнаты, и там осторожно сбросил
простую бязевую покрышку с какого-то сооружения. Подошел и Федор,
внимательно разглядывая непонятную конструкцию.
- Вот он... - тихо сказал Тунгусов.
- Как, уже готов? Это и есть твой генератор... неведомых чудес?
- Да, он, - подтвердил Николай. - Только не совсем готов. Еще
кое-каких деталей не хватает.
Это было странное соединение радиотехники и химии. Десятки маленьких
пробирок, колбочек, трубок и пластинок из разных металлов перемежались с
проводами, катушками, экранами и электронными трубками всевозможных форм и
размеров.
- Видишь. На помощь мне пришла химия. Дело в том, что каждый
химический элемент обладает своим определенным излучением... Но постой, -
Николай посмотрел на часы, - осталось две минуты, больше нельзя. Замри
опять, Федя.
Тунгусов снова "погрузился" в волны эфира. Два раза плавно обошел весь
любительский диапазон, не встретив знакомых сигналов. На третий - поймал
немца. По тону сигналов было видно, что тот уже на другом передатчике.
Связь была поспешной и лаконичной. Немец передал: "Даю схему моей
антенны: LMRWWAT. Разберите непременно и сообщите, тогда передам работу по
схеме. Повторите, как приняли".
Затем собеседник исчез, не сказав больше ничего.
Минут пять Тунгусов сидел перед таинственными буквами, стараясь
разгадать их смысл. Теперь уже было окончательно ясно, что "антенна" -
только маскировка. Никаких таких схем и обозначений для антенн в
радиотехнике не существует. Он написал отдельно на клочке бумаги: "LMRWWAT"
и подошел к Федору.
- Вот, Федя, новая задача! Это шифр. Вернее, это ключ к шифру
какого-то сообщения, которое будет получено, как только мы разберем ключ.
Федор долго смотрел на буквы.
- Ничего не понимаю, - сказал он наконец.
- Я тоже, - задумчиво отозвался Тунгусов.
* * *
В эту ночь Николай Тунгусов долго не мог уснуть. Нет, не посещение
"комиссии", не судьба его радиотелефона, даже не таинственная радиограмма
немца взбудоражили его. Встреча с Федором - первым в его жизни, да и
единственным, по-настоящему близким другом, - оказалась событием, значение
которого он ощутил только теперь, оставшись один.
В его жизнь вошло что-то большое, всепроникающее, что уже было
когда-то давно, но потом растаяло и забылось.
Давно - это отрочество. Нерадостное, голодное, порой страшное. В те
годы бушевал вихрь гражданской войны, поднявшийся на огромной части земного
шара. Вихрь этот сорвал, как песчинки, со своих мест людей, закрутил их в
пространстве; одних вымел совсем за пределы страны, других поднял, рассыпал
кого куда... Годы потом люди искали людей.
Вихрь унес и засыпал где-то землей отца. Старшего брата Никифора
забросил в Москву на завод, он стал единственным кормильцем семьи. Николай
с больной матерью остался в нищей волжской деревушке.
В мельчайших подробностях вспоминал сейчас Николай это начало своего
пути в жизнь.
...Вечереет. Стоит он, двенадцатилетний, босоногий парнишка у низкого
оконца в родной своей избе и сучит леску из конского волоса: завтра на
заре - рыбу удить в Волге. Рядом на скамье сидит мать, усталая, мрачная,
молчаливая; он ловит ее тревожный взгляд и знает ее мысли. Уже месяца два
нет ни вестей, ни денег от Никифора. Что с ним? Как жить? Если что
случилось, - конец...
Николка парень вдумчивый, серьезный. Мать ему жалко, но ее тревоги он
не разделяет. Что попусту волноваться? Ничего неизвестно... Для него,
Николки, сейчас важно другое: завтра постараться не проспать зарю, наловить
побольше, часть обменять на хлеб... Да что там, в крайнем случае пескарей
десятка три-четыре он всегда нахватает. Много ли нужно на двоих-то!..
Солнце уходит за лес, за излучину Волги; вот уже и волоса не видно в
руках.
Вдруг поднялась мать со скамьи, радостно протянула руки ко входу, - а
там - нет никого и дверь заперта...
- Никифор!..
Бросилась вперед и, обняв пустоту, рухнула на пол. ...Потом,
очнувшись, мать уверенно и уже совсем спокойно решила все.
- Умер наш Никифор, Колюшка... Теперь собирайся и иди в Москву. Дней в
десять дойдешь, может, и подвезут добрые люди... Адрес возьми, найди
завод... Объясни все, ты толковый... Небось найдется работа, скажи, брат,
мол...
...И вот - дорога. Он ушел перед рассветом, просто, как ходил на
рыбалку, только котомка прибавилась за плечами. Неведомая Москва в сознании
не представлялась никак. Надолго ли и к каким переменам жизни он уходил -
парнишка не думал. Родная деревенька, родные места казались вечными,
неизменными. Пройдут дни, ну, недели, - вернется он и все потечет
по-прежнему. Разве мог кто-нибудь знать тогда, что не только деревенька эта
поднимется и уйдет на другое место, но и самое место ее станет дном нового
Московского моря, а над выгонами, где пас Николка коров, пойдут пароходы -
по новому, величайшему из водных путей, созданных человеком!..
...Тихие лесные проселки вывели на изрытое временем шоссе, и парнишка
повернул на полдень. Целый день, то скрываясь за редкими поворотами и
понижениями дороги, то снова появляясь вдали, маячила впереди какая-то
фигурка тоже с котомкой за плечами.
Небольшие речушки пересекали дорогу, иногда бежали рядом. Было жарко.
Николай из каждой речки пил воду, присаживался на берегу и отдыхал. Деревни
он проходил быстро, стараясь не привлекать внимания собак и ребят. К вечеру
выбрал место для ночлега у подходящего омутка, быстро наладил удочку,
наловил в ольховнике мух - "чернопузиков", и к заходу солнца уже шевелились
в котомке несколько жирных подъязков.
Развел костер, поджарил рыбу на прутике... Все это было знакомо и
обыкновенно, как дома.
На другой день, когда сошел утренний туман, снова замелькала впереди,
на том же расстоянии вчерашняя котомка. После полудня стало жарко, и
котомка показалась уже ближе. Николай видел, что путник впереди замедляет
шаги. И вот, перед вечером, выйдя за поворот, увидел он такого же как сам
парнишку, сидяшего на траве, в стороне от дороги. Он был бледен и оттого
запыленное лицо его казалось еще грязнее, а большие синие глаза, с черными
ресницами, смотревшие на Николая, светились, как озерки сквозь лесную чащу.
Николай хотел пройти мимо.
- Далеко ли? - слабо окликнул тот.
Так произошла их первая встреча.
Из короткого рассказа паренька Николай понял, что он - московский, из
рабочей семьи. Как попал в деревню к родственникам, где оказалось "еще
хуже", чем дома, Николай не уловил, но очень обрадовался, узнав, что из
деревни он сбежал и теперь идет домой, прямо в Москву. Вдвоем - куда лучше!
Так совпали их пути. Они пошли вместе.
Городской житель, Федор, оказавшись один в лесных просторах,
растерялся. Он голодал, слабел; осторожные, насупившиеся деревни провожали
его хмуро и не давали ничего. Может быть так и заснул бы он, обессиленный,
навсегда у дороги, если бы не накормил его Николай жареными на прутике
подъязками.
Много ли надо такому человеческому зверенышу! С каким восторгом уже к
вечеру он следил, как Николай, сквозь прибрежные заросли ловко выуживал
блестящих рыбешек, потом сам покорно и внимательно повторял его движения,
закидывая удочку и подсекая рыбу в нужный момент, учился выбирать и
укладывать ветви для защиты на ночь от росы и дождя...
А Николай слушал с широко раскрытыми глазами рассказы Федора о
трамваях, которые без всяких лошадей возят человек по сто сразу, о каменных
домах, - куда выше вот такой ели, - а там и за водой ходить не надо - сама
течет наверх по трубам, и лампы - без керосина, и зажигаются без спичек...
- Какая жизнь!.. - волновался Николай, чувствуя теперь, что шагает
куда-то вверх, к новому.
...Острия труб показались на горизонте и стали расти все выше, выше -
в небо, казалось, не будет конца этому росту... Где начался город, Николай
так и не понял.
...В Москве поднималась великая стройка. По главным магистралям пошли
первые, после перерыва, трамваи. Леса, упершись на тротуары тяжелыми своими
ногами, карабкались на стены фасадов, изуродованных мелкими оспинами пуль и
язвами снарядов. На прохожих капала краска, падала комочками штукатурка...
Голодная Москва по окраинам, на больших кооперативных огородах, ковыряла
из-под взрытой земли картошку, оставшуюся после уборки.
Шел двадцать первый год.
...Столица встретила Николая так же сурово, как деревенская природа -
Федора. Сумасшедшими голосами рявкали на него автомобили, гикали ломовики,
вырастали вдруг совсем близко, грозя раздавить, сказочные, волосатые
битюги, невыносимо гремели перевозимые рельсы... От всего этого Николай
шарахался в испуге, и, может быть, так и погиб бы он в этом городском хаосе
под какими-нибудь колесами, если бы не маячила перед ним котомка Федора,
который спокойно провел его в тихие переулки Красной Пресни...
Родственники Федора приютили и скромного спутника его, нашли завод,
узнали: Никифор Тунгусов, литейщик на "Гужоне" действительно умер...
Написали матери в деревню, а ответ пришел из сельского совета: не стало уже
и матери.
Николай остался один.
И - нет. Не один! Был Федор. Вместе они жили, вместе учились в детской
колонии, в Сокольниках, потом в техникуме. Николай учился жадно, успевал
много читать, ходил на концерты, в музеи, слушал разные лекции - все его
интересовало, все влекло. Он познавал неведомую для него раньше жизнь - не
как дикарь, влекомый величием открывшегося перед ним нового мира, но как
полноправный, хотя и не чаявший этого, наследник, именно ему
предназначенных, сокровищ. Свою ненасытную тягу к познанию, к овладению
культурой он возвел в основной и, конечно, "вечный" принцип и назвал его
своей "жизненной системой".
Федор не обладал такой всепоглощающей страстью познавать. Да и
способности были скромнее Николаевых. Зато интересы его давно определились,
ограничились - сферой механики, машин. Стать инженером - созидателем - вот
что было целью его мечтаний. В то время, как Николай плавал в бездонном и
безбрежном море "культуры", рискуя, быть может, и захлебнуться в нем, не
увидев берега, Федор уже нащупывал под собой почву специальности, что и
позволяло ему идти в жизнь, как он полагал, более верной дорогой, чем его
друг.
Разница во взглядах была причиной не только бесконечных споров, но
даже настоящих ссор между ними. Дружба их отнюдь не напоминала ясное,
безоблачное небо.
Но это была настоящая дружба, хотя они никогда об этом не думали,
этого не чувствовали, как здоровый человек не ощущает теплоты своего тела.
Да и сейчас, вспоминая это время, Николай думал не о дружбе, а о чувстве
ответственности, не оставлявшем его тогда во всей этой гигантской работе
над собой. Какую бы победу он не одержал, что бы не постиг, чем бы новым не
был поражен, увлечен - все он немедленно тащил Федору, делился с ним своими
трофеями - независимо от того, нужны ли они были тому или нет. Перед ним
хвастал, его старался поразить своей волей, упорством, успехом. А промахи,
ошибки, слабости - таил до поры от Федора, будто стеснялся его осуждения.
Получалось так, что все, что он делает для себя, для своего "кругозора",
своей "культуры" - он делает, если не для, то во всяком случае, перед
Федором. И это очень помогало, это было нужно - не будь этого чувства
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг