Я тоже остановился и посмотрел на моего бывшего воинского начальника.
Да, теперь я знал, что он - одна из главных фигур в этой чертовщине.
- Вы уверены, полковник, что я - Пэй?
На секунду он задумался и, улыбаясь, посмотрел на Боллера. Тот кивнул
головой.
- Да, пока что это Пэй. Он нам нужен Пэем.
- А Куинс? - спросил я. - А Сэд?
- Уверяю вас, вы - это вы, - сказал Боллер. - Я же вам говорил, что вы
нужны нам для другой цели.
Полковник подошел ко мне и положил руку на мое плечо.
- Я помню, как вы жаловались на гражданскую жизнь и хотели вернуться в
армию. Сейчас у вас такое выражение лица, будто вы об этом сожалеете.
- А разве это армия? - удивился я.
- Если хотите, да. Впрочем, может быть, вы не будете таким суровым?
Ведь мы с вами фронтовые друзья, пережили многое вместе, и не нужно смотреть
на меня так враждебно.
Полковник Р. очень постарел, волосы на его вытянутой голове стали
совершенно белыми, а в глубоких складках щек серебристую щетину уже
невозможно было выбрить.
Глядя на него, и на не очень идущий к его стройной военной фигуре
мешковатый серый костюм, я почему-то вспомнил нашу первую встречу, когда я
только что был призван в армию, и когда он принимал меня в своем грандиозном
кабинете на улице Семи Лун.
Это был не кабинет, а огромный зал, где в самом конце, под бюстом
Александра Македонского, стоял небольшой столик, который лишь условно можно
было назвать письменным столом. На нем была настольная лампа с синим
абажуром и один-единственный телефон.
В этом пустом, просторном зале полковник Р. казался совершенно
потерянным забытым всем миром человеком. Позднее, когда я вспоминал, каким
увидел его в первый раз, мне снова и снова приходила в голову мысль, что
именно вот такие, крохотные, потерянные и незаметные личности, спрятанные в
пустых гигантских сараях, правят миром.
Он не разрешил мне подходить к его столу ближе, чем на двадцать шагов,
и мы разговаривали через огромное пустое пространство, вымощенное коричневым
паркетом и освещенное тусклым светом оранжевых бра.
"Вы доктор Пэй?" - "Да". - "Вы никогда не были на войне и не проходили
военную подготовку?" - "Нет". - "Прекрасно". Он поднял телефонную трубку и
пробормотал, да, именно пробормотал, сонно и лениво: "Если он выживет, это
как раз и будет го, что нам надо после, если будет после".
Затем он пристально рассматривал меня, спрятавшись в свое кресло, а его
руки, очень нервно (его руки всегда были нервными, даже тогда, когда он
держал пистолет), теребили несколько бумажек, лежавших на столе. "Пэй, война
не очень приятная штука. Там люди убивают друг друга. Поймите одни очень
важный для будущего парадокс (на слове "будущего" он сделал особое
ударение). На войне собираются люди, говорящие, как правило, на разных
языках. Но среди них почти всегда есть одинаковые пары - с той и с другой
стороны. Я имею в виду, и на нашей и на противной стороне есть такие,
которые любят музыку, или такие, которые любят посидеть летом в сквере
вместе со своими детьми, или такие, которые любят менять женщин, или
заниматься дома радиолюбительством. В общем, как люди с интеллектуальными
интересами, они все совершенно одинаковы. Более того, Пэй, и у нас и у них
есть брюнеты и блондины, горбоносые и курносые, веснушчатые и розовощекие,
как девушки. И, тем не менее, если бы на фронте собрать противников друг
против друга так, чтобы они по всем человеческим свойствам и виду были
тождественны друг другу, они бы все равно стремились убить друг друга". Я
слушал эту удивительную речь с неподдельным изумлением. Я живо представил
себе парня, высокого блондина, с черными крапинками прежних веснушек на
носу, любящего свою полноватую жену и своих милых детей, стоящего со штыком
наизготове против высокого блондина с черными крапинками прежних веснушек на
носу, любящего свою полноватую жену и своих милых детей, тоже со штыком
наизготове, и ненавидящих друг друга лютой ненавистью. И в этой борьбе
кто-нибудь из них погибнет... А полковник Р. продолжал. "К сожалению,
современные ученые мало изучают психологию убийства. Вы знаете наш лозунг
"Олвейз реди фор килл"? Что руководит людьми, когда они идут убивать друг
друга? Что тормозит его стремление, а что его стимулирует? Это
психологическая проблема. История человечества знает немало примеров
индивидуального зверства, но никто не разобрался в психологии массового
зверства. И тот, кто до этого докопается, и будет победителем в любой
будущей войне". "Психологи призваны изучать человеческую душу в нормальных
условиях", - возразил я. "А что вы считаете нормальными условиями? Вы можете
мне назвать периоды истории человечества, когда не было войн? Если следовать
прецеденту, то нормальным нужно признать то, что есть всегда. Так вот, войны
были и есть всегда. Просто удивительно, как ученые не занялись этим
вопросом. Я хочу, чтобы вы, работая армейским психиатром, именно этим и
заинтересовались. Для будущего это особенно важно..."
Сейчас передо мной стоял Р. и профессор Боллер, и оба как бы следили за
моими воспоминаниями и рассуждали о том, к какому выводу я пришел или могу
прийти.
- Я смутно подозреваю, что сейчас наш разговор будет продолжением того,
который был тогда, давным-давно, перед началом войны.
Р. улыбнулся и кивнул.
- Я надеюсь, теперь у вас достаточно большой жизненный опыт и сейчас вы
знаете кое-что, что поможет вам прийти к нужному выводу.
- Могу предположить, какой вывод был бы для вас желательным, но я не
уверен, что это - правильный вывод.
В разговор вмешался Боллер. Он не хотел компрометировать военное
значение своих исследований.
- Все дело в аппарате мышления человека, а им-то мы и в состоянии
сейчас управлять.
Я этого ждал и поэтому не удивился тому, что он сказал. Мой ответ был
готов.
- Боллер, - теперь, при полковнике Р., я не боялся показаться
фамильярным, - вы мне рассказывали историю с перепутанными искусственными
мозгами - информационной и суммирующей частями электронной машины. Только
что у меня состоялась беседа с Сэдом в образе Куинса, и он нашел ошибку в
вашем эксперименте. Вам нужно было иметь две машины с двумя различными
информационными половинами и сумматорами, организованными по методу
Сэлфриджа. Когда они подойдут друг к другу, тогда их и нужно менять местами.
Вы этого опыта не произвели.
Боллер укоризненно посмотрел на полковника Р.
- Неважно, - махнул рукой полковник Р. - Дешевле этот опыт произвести
на реальных объектах. Тем более, что основная работа почти закончена.
Я догадался, что в свое время Боллеру не выдали деньги на эксперимент,
который мы обсуждали с Сэдом, то есть с Куинсом. Конечно, над людьми опыты
производить дешевле.
- Я думаю, полковник Р., что эксперимент не закончен. Можно любым
способом пытаться привить человеку другую душу, или, как здесь принято
говорить, сознание, но не так-то просто приладить новое сознание к старому
запасу знаний в таком соответствии, чтобы получались только звериные натуры
типа Рисдера Куинса. Вам-то нужны именно такие. И вряд ли вы достигнете
желаемого результата, даже если научитесь снимать копии с его сознания.
Например, Сэд в шкуре Куинса победил обладателя шкуры. Здесь нет
арифметической замены одного другим. Здесь все гораздо сложнее, и я не
уверен, что, если вы, военные, попытаетесь всех сделать беззаветно храбрыми,
бездумными, звероподобными, вроде этого одноглазого бойца, используя при
этом высшую науку профессора Боллера, то получите как раз то, к чему
стремитесь.
- Не слушайте его, полковник! - вдруг воскликнул Боллер. - Вы сами
видели, как Сэд избивал человека. Хорошо избивал! Так в чем же дело?
Я впервые заметил в голосе Боллера нотку отчаяния. Она не ускользнула и
от Р. Вопросительно взглянув на меня, он улыбнулся и прошел на поляну,
откуда был виден завод с трубами, извергающими в воздух гарь.
- Это вроде спортивного соревнования, Пэй. Вас я назначаю судьей. А вы,
Боллер, будете капитаном команды, вернее, одним капитаном на обе команды...
19
Это был тот самый аппаратный зал, в котором Боллер провел надо мной
первый эксперимент. Сейчас, готовясь к массовому опыту, он лихорадочно бегал
от прибора к прибору, от пульта к пульту, что-то проверяя, поворачивая
какие-то рукоятки и рубильники, а я стоял и следил за человеком, который
явно терял или уже потерял себя. До меня доносилось его бормотанье:
- Если последовательно и методически отрывать мухе крылья, лапки и
выдирать из ее тела волоски, то это будет жестоко. Но если против мух
применить средство массового уничтожения, то все, наоборот, будут считать,
что мухи только этого и заслуживают. То же самое и с людьми. Вы, Пэй,
думаете, мне сначала было легко экспериментировать с отдельными индивидами?
Увы, нет. У меня была одна подопытная девушка...
- Катарин, киноактриса?
- Да, - он не обратил внимания на мою осведомленность. - Я проводил над
ней опыты, вводя в организм хлористый натрий и калий с хлором-тридцать семь.
Я сам мучался, глядя, как она изменяется, а она, Пэй, не страдала, нет... В
сущности подопытная получала ту самую поваренную соль, которая нужна любому
человеку. Но как она изменялась! И это было так страшно, потому, что я любил
ту, другую Катарин, которая была киноактрисой, а не эту, которая становилась
умным, рассудительным синим чулком, кошмарно способным к точному логическому
мышлению.
- И вы все же не остановились?
- А кто может остановиться перед поиском истины? Я? Вы? Это невозможно,
Пэй. Кто думает о жестокости научного поиска, когда перед тобой забрезжила
истина? - Он горько улыбнулся. - Если у тебя и были какие-то сомнения на
этот счет, то потом они теряются в ворохе наблюдений и записей, цифр и
графиков...
Я не мог согласиться с этим. Нельзя за истину платить такой страшной
ценой. А еще страшнее, когда добытая таким путем истина служит низменным
целям. Я хотел возразить Боллеру, но ему, занятому настройкой приборов, было
не до меня.
Наладив приборы, Боллер подошел ко мне и опустился на лабораторную
скамейку. Когда он закуривал сигарету, его руки дрожали. И даже при этом
тусклом освещении была заметна мертвенная бледность на его постаревшем за
несколько дней лице.
- Я ее очень любил, Пэй... Какое-то раздвоенное чувство... Я любил
девушку, но не мог оторваться от уникального объекта исследования. Вы
знаете, как с женщинами? Они не в пример нам, мужчинам, идут ради любви на
любые жертвы, хоть это их же и губит. Так получилось и с Катарин. Помню, у
меня было бесшабашно веселое настроение. Мы пошли в бар и много пили. Мой
знакомый администратор, когда я приходил, всегда устраивал для меня и моих
друзей уютный, тихий уголок на антресолях, и мы могли сидеть там, никем не
потревоженные, и смотреть вниз, и видеть, что там делается. Тогда в этом
углу был оранжевый свет, и Катарин сидела на зеленом диванчике в этих
проклятых чулках неопределенного цвета, которые таким чудовищным образом
делают женские ноги красивыми. На ней была светлая кофточка и темно-зеленая
юбка, и она сидела, обхватив колени руками. Мне казалось, что я впервые вижу
ее лицо, такое бесконечно родное и доверчивое... Вы понимаете, Пэй?
- Понимаю...
- А внизу, где было много людей, которым не было никакого дела до
влияния нейтринного излучения на человеческое "я", играла та самая
по-современному грустная музыка, сама мелодия которой без слов утверждала
бессилие и обреченность. Но у меня настроение было превосходное, и я любил
Катарин, и сказал ей об этом и о том, что буду ее любить несмотря ни на что,
а то, что она время от времени становится другой, меня совершенно не
страшит, а скорее наоборот... Катарин была очень счастлива, потому что в тот
вечер она была сама собой...
- И тем не менее?..
- Мы смотрели вниз, на площадку, где все танцевали, как сомнамбулы, и я
сказал, что это похоже на танец смерти. Не знаю, откуда я взял это
сравнение, но к тому моменту мне уже было ясно, что я не принадлежу себе,
что я чей-то совершенно чужой, что мои знания и мои научные интересы - не
мои, а находятся во владении чего-то огромного, значительно большего, чем
наша страна или даже вся планета. В тот вечер я почему-то подумал, что
человеческое сознание, его разум - вовсе не результат элементарной эволюции,
а есть нечто космическое, связанное с тем, что вся Вселенная наполнена
нейтринным излучением, которое играет роковую роль в формировании аппарата
мышления человека.
- Тогда вы и решили насовсем отдаться полковнику Р.?
- Нет, значительно позднее. Странно, но это мне подсказала сама
Катарин. Но я хочу, чтобы вы поняли психологическую обстановку того вечера,
когда все было прекрасно и когда я видел только ее. Кристол принес нам джин
с лимонным соком, потом еще раз то же самое, и вдруг Катарин сказала мне,
что я плохой, ей хочется, чтобы я стал великим ученым, как Ньютон, или
Фарадей, или, быть может, как Эйнштейн. Я возразил, что сейчас физика на
закате и что я думаю кое-что сделать в области изучения людского сознания.
Тогда Катарин влюбленно шепнула, что она готова отдать себя мне для всех
моих опытов. Мне кажется, что именно в этот момент я потерял и ее, и себя.
Во всяком случае, к такому выводу я пришел позже, а в тот вечер просто
рассмеялся, и мы начали танцевать на небольшом пятачке паркета радом с нашим
столиком, а Кристол появлялся время от времени и, улыбаясь, спрашивал, чего
мы хотим еще. Певец грустно рассказывал об опавших листьях, о реке, которая
осенью очень мутная, и о далеком острове, где раньше росли пальмы, а теперь
осталась только ржавая железная вышка, о которую разбиваются волны
отравленного океана. И чем грустнее были слова, тем мне и Катарин
становилось веселее, пока мы не стали хохотать, как сумасшедшие. Она сквозь
счастливый смех сказала: "Я хочу быть твоей лягушкой! Или мышкой! Или
кроликом! Кем угодно! Я люблю тебя!" Мы снова уселись за столик, и я
посмотрел вниз на зеленых юнцов и крикнул им, чтобы они перестали галдеть,
потому что не могу расслышать как следует, что говорит моя девушка. Один
верзила пригрозил оторвать мне голову. Я сбросил на него тарелку, и после
этого он долго советовался со своими друзьями, как ему поступить. Они
поглядывали вверх, на нас, а я вызывающе смотрел на них, потому что раньше
времени вообразил себя Эйнштейном. Тогда верзила встал и пошел в конец зала,
где была лестница на наши антресоли, и к нам подбежал Кристол и посоветовал
смыться, иначе будет беда, потому что идет сам Рисдер Куинс... Я понятия не
имел, кто такой Рисдер Куинс, но Катарин сказала, что это будет чрезвычайно
интересно. Она покопалась в сумочке и достала оттуда какую-то бумажку, а
когда зеленая портьера распахнулась и появился верзила с походкой
орангутанга, Катарин поднялась со своего кресла и, улыбаясь, воскликнула:
"Хэлло, Рисдер, я давно хотела с вами познакомиться". Верзила опешил, глядя
то на нее, то на меня своим единственным глазом. Он не успел опомниться, как
Катарин протянула ему бумажку и показала на ней кровавое пятно. "Я всегда
ношу с собой ваш автограф. Помните, как вы побили Кэмпа Торена. Это был
прекрасный бой. А это мой друг, профессор Боллер. Присаживайтесь к нам".
Рисдер повертел бумажку возле своего единственного глаза и довольно хмыкнул.
Подсев к нам, он прорычал, что вниз лучше всего сбрасывать не тарелки, а
что-нибудь потяжелее, например бутылки или серебряное ведро со льдом. Иногда
он бросал на меня недружелюбный взгляд, но его лицо добрело с каждой выпитой
рюмкой джина. А Катарин пустилась в рассуждения о том, что сейчас, к
сожалению, вывелись рыцари и что все, за исключением Рисдера Куинса,
порядочные трусы. Пьяный Рисдер доверительно поведал нам, что он хотел бы
уничтожить одного человека по имени Фаркат, который скрывается от него с
урной его умершей матери в Лендене, но он никак не может его отыскать, и
чтобы раздавить его, он готов смести с лица земли весь Ленден с его
полумиллионным населением.
Тогда я, все еще воображая себя Эйнштейном и Ферми, вместе взятыми,
сказал, что это для современной науки пустяковая задача, и если из-за
Фарката он хочет уничтожить всех жителей Лендена, то пусть приходит ко мне,
и я научу его, как это можно сделать. Разве мог я думать, что этот пьяный
разговор будет иметь какие-то последствия? Каково же было мое удивление,
когда на следующий день в мою лабораторию пришел Рисдер Куинс. С тех пор он
стал мой, как Катарин, как Голл и многие другие... Куинс явился ко мне в тот
самый день, когда лейтенант Верикор привел Голл. Опыты над ними, по
странному совпадению, показали, что их сознание тоже очень чувствительно к
нейтринному излучению, и я оставил их при себе, а в это время полковник Р.
договорился с военным министерством о строительстве этого заведения. Были
отпущены средства, и я надолго ушел в организационную работу, создавая
проект подземной лаборатории с таким расчетом, чтобы нейтрино из космических
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг