- В общих чертах.
- Этого будет достаточно. В нашем вычислительном центре в Бейсенде
стоит самая современная по нынешним стандартам машина. Две гигантские схемы,
собранные из микрокомпонентов. Они моделируют два полушария головного мозга.
Инженеры даже постарались придать им соответствующий вид. Две перлоновые
полусферические оболочки, начиненные транзисторными реле. Знаете, что было
самым любопытным при создании той машины?
- Что?
- Ее делали практически без всякой схемы. Компоненты соединялись друг с
другом в значительной степени произвольно.
- И получилась модель сумасшедшего?
- Нет. Мы получили модель новорожденного ребенка. А после начали машину
"обучать". На входные шины подавали различные сигналы, и они, эти сигналы,
заставляли искусственные нейтроны соединяться вполне определенным образом,
автоматически возникала организованная схема, способная к разумным и
полезным действиям.
- Вот как?
Я смутно начал представлять, как выполнялся этот любопытный замысел.
- Кстати, заметьте, я сказал, что исходная схема была в известной
степени произвольной. В первоначальной стадии какие-то элементы организации
уже были заложены, именно они и определили специфические таланты этой
машины. Это - вроде наследственной предрасположенности, если хотите...
- К чему же оказалась больше всего способна ваша машина?
- К иностранным языкам. Меньше к математике и совсем не способной к
музыке. Она ее не понимала, и, как мы ни бились, она не смогла сочинить ни
одной музыкальной строчки. Построенная таким образом, машина очень
напоминала человеческий мозг, но...
Мы вышли на большую поляну, заросшую густой травой. Солнце стояло уже
высоко, и Боллер, повалившись на землю, кивком пригласил меня последовать
его примеру. Здесь было очень тепло, даже жарко, и мы, не сговариваясь,
сняли пиджаки и положили их под голову. В голубое, безоблачное небо
упирались вершины теперь уже непрерывно шумящих сосен.
- Но когда машина стала обученной, возникла проблема. Для ее
продуктивной работы нужно было создать устройство, где бы одновременно
хранилась уйма исходной информации. Вы сами понимаете, для того чтобы
мыслить, нужно иметь исходные данные. Так, у машины было очень много входных
"нервов" и тех, на которые передаются сигналы "умозаключения". Пришлось
отказаться от обычных способов записи данных и команд на перфолентах или на
магнитных пленках и разработать специальную машину для хранения информации,
которую нужно было спарить с мыслящим аппаратом. Такую машину мы построили,
и она успешно хранила и все данные, и инструкции, подаваемые на наш "мозг".
Заметьте, слово "мозг" я беру в кавычки, и вы скоро поймете, почему. Наши
инженеры, то ли по прихоти, то ли догадываясь о том, что скоро должна
возникнуть страшная путаница, второй машине также придали вид двух
полушарий. И вот, представьте себе: в одном зале рядышком стоят две машины,
совершенно одинаковые по виду, но имеющие совершенно различные внутренние
структуры и назначение. Одна хранит информацию, вторая ее обрабатывает, то
есть мыслит. Вы чувствуете, что должно было получиться и что, в конце
концов, получилось?
- Нет, пока не чувствую.
- Так вот что. Не прошло и нескольких недель, как мы, работавшие на
машинах, задумались над тем, какую из двух машин нужно считать моделью
мозга?
Боллер лежал, заложив руки за голову, и улыбался. Ему явно доставляло
наслаждение вспоминать о том, как возникла эта кошмарная проблема.
- Обе вместе, - пробормотал я, приподнимаясь. Он делал вид, что не
расслышал моих слов.
- Мы задумывались над тем, какую функцию выполняет реальный
человеческий мозг: хранит информацию и инструкции или мыслит?
- И то и другое, одновременно...
Он опять не расслышал.
- Мыслит ли человек при помощи мозга?
- Послушайте, я же вам ответил, что мозг выполняет обе функции
одновременно!
Мы встали, отряхнули пиджаки и побрели к зданию. Я испытующе глядел ему
в лицо. К чему он рассказал мне эту притчу, про две спаренные электронные
машины, из которых ни одна не могла быть моделью реального мозга?! И вообще,
какое отношение имеет его лаборатория, если она действительно его, к
электронным машинам?
- Если уж правомерно говорить о моделях, то я уверен, что обе
электронные машины вместе и представляют собой подобие мыслительного
аппарата человека.
Я сказал это без всякой уверенности. Что-то смутное, неясное блуждало в
потемках моего сознания, и, наверное, поэтому я добавил:
- Во всяком случае, большинство ученых так думает.
- Какое счастье, что так думают не все! Если бы все всегда думали одно
и то же, в науке никогда не совершались бы открытия. Да и вообще, любой
прогресс, в том числе и научный, начинается только тогда, когда кто-нибудь
начинает сомневаться в непоколебимости так называемых прописных истин.
Он на минуту остановился.
- В том-то и дело, что прописных истин нет. Каждый новый этап
развития - это пересмотр всех существующих понятий и даже смысла слов,
которыми они выражаются. Сначала было "душа", после "сознание", теперь это
может быть что-нибудь совсем другое. Впрочем, пока оставим это. У меня к вам
есть один, так сказать, дилетантский вопрос как к специалисту.
- Пожалуйста.
- Бывает ли так, что человек вдруг начинает думать, что он не Джон
Смит, а Магомет?
- Сколько угодно.
- И, наверное, в психиатрии для этого существует какое-нибудь название?
- Конечно.
- А как вы думаете, этот новоявленный Магомет действительно чувствует
себя, как пророк, или он только притворяется?
Я усмехнулся.
- Для этого нужно побывать в шкуре такого сумасшедшего. Но я уверен,
что он действительно чувствует себя Магометом.
Больше он ничего не спрашивал.
Мы поднялись на второй этаж (теперь уже настоящий второй этаж) и
остановились у одной из дверей.
- Теперь ваше жилье будет здесь, - сказал Боллер.
- Мне нужно что-нибудь делать?
- Пока нет.
- Почему вы мне рассказали историю про электронные машины?
Он усмехнулся.
- Вы принадлежите к тому числу людей, которые должны до всего дойти
самостоятельно. Вам нужна только затравка, начальный импульс. До свиданья.
Когда он скрылся, я толкнул дверь и застыл на пороге.
Закрытые жалюзи снаружи были освещены ярким солнечным светом, и от
этого комната была наполнена оранжевым полумраком. На фоне широкого окна я
увидел силуэт женщины. Ее лица не было видно, но я сразу догадался, что это
была Катарин.
12
Она стояла посреди комнаты и совершенно не двигалась. Как статуя.
- Катарин? - спросил я.
Она молчала, и тогда я обошел ее справа, чтобы открыть жалюзи, но она
поймала мою руку.
- Не надо. Прошу тебя...
Мои глаза привыкли к полумраку, и я увидел, что она стояла совершенно
растерянная, бледная, и только большие глаза отражали оранжевую решетку,
которой было закрыто окно.
- Как вы сюда попали?
- Вы?
- У вас есть ко мне дело? Вас за мной послали? - я старался угадать,
что привело ко мне помощницу и секретаря Боллера.
- Не знаю. Не знаю... Только мне кажется, что мы с тобой уже давно на
"ты"...
Я слегка дотронулся до ее плеча и тихонько подвел к креслу.
Она села и закрыла лицо руками.
- Вам плохо?
- Оставь меня... Так бывает всегда... Всегда так было...
- Что было? - я старался быть как можно ласковее и присел на
подлокотник кресла. - Перестаньте плакать и расскажите, что случилось.
Катарин, ну, ну же! Кто вас обидел?
Она подняла заплаканное лицо.
- Ты...
- Я?
- Зачем ты меня называешь Катарин?! И почему ты все время говоришь
"вы"? Разве...
Я сделал еще одну попытку открыть окно, но девушка крепко вцепилась в
мою руку и спрятала свое лицо у меня на груди. Она вся дрожала.
- Объясни. Я ничего не понимаю.
Теперь Катарин громко всхлипывала, и только изредка прорывались
бессвязные слова: "вы"... "ты"... "так больше нельзя"... "боже, как
страшно"...
Я решил, что нужно говорить о чем-нибудь таком, что отвлекло бы ее от
мрачных мыслей.
- А знаешь, мы только что бродили с Боллером в лесу, и он рассказал мне
смешную историю, как он и его сотрудники не могли решить, какой из двух
электронных ящиков - мозг! Было о чем спорить, правда?
- Было, - прошептала она. - Я всегда утверждала, что мозг это то, где
хранится только память. Тот, второй ящик, и был мозгом.
- Так ты тоже принимала участие в споре? - удивился я.
Она кивнула головой.
- Но все не так просто, как это казалось некоторым, в том числе и
профессору Боллеру...
Ее голос все еще дрожал, но она перестала плакать. Я уселся на стол
против нее.
- А в чем сложность? - спросил я.
- Когда мозг и аппарат мышления работают вместе, происходит какое-то
таинственное взаимовлияние, и тогда в мозг что-то попадает из хранилища
информации, а из мозга в хранилище информации и, наверное, при этом меняется
и то, и другое...
- И ты все это знаешь? Вот уж не думал? Кем ты работаешь у Боллера?
- Как когда. Иногда я помогаю ему в опытах. Иногда анализирую
электрофизиологические даннгые. А иногда... Да я же тебе уже рассказывала...
- Ты - мне?
Она вздохнула и замолчала. Ее горячая влажная рука медленно гладила
мою, а широко раскрыты о глаза смотрели в угол комнаты, из которого выползал
солнечный зайчик.
- А может быть, и не говорила, - наконец, произнесла она задумчиво. -
Кто знает... Пэй, ты меня еще любишь?
Наверное, прошло много времени, потому что луч солнца перенесся на
стену, а мы все сидели, погруженные в мучительные думы, и каждый из нас
боялся нарушить молчание. Наконец, я не выдержал и, нагнувшись к самому уху
девушки, спросил:
- Катарин, с чего ты взяла, что я тебя люблю? Я тебя вижу всего второй
раз.
Она покачала головой, не сводя глаз с солнечного пятна на стене.
- Ты меня слышишь? - прошептал я. -Да.
- Почему ты не отвечаешь?
- Я сейчас не Катарин...
- А кто же?
- Голл. Я вспомнила цирк и того лейтенанта...
Я горько усмехнулся. Он очень неосторожный, этот Боллер! Болтовня про
Джона Смита и Магомета выдают его с головой. Какими бы средствами он ни
пользовался, все дело сводится, по-видимому, к чему-то такому, когда
человека можно заставить поверить, что он всего лишь своя собственная тень.
Я с сожалением посмотрел на Катарин и погладил ее мягкие волосы.
- Ты не Голл, ты Катарин, и цирк здесь ни при чем. Разве ты этого не
понимаешь? Во время нашей первой встречи ты же сама меня предупреждала,
чтобы я не забыл своего имени. Помнишь? Так вот и ты должна хорошенько
запомнить, что ты Катарин. А Голл - это совсем другая девушка. Она -
манекенщица.
- Это я была манекенщицей... И меня зовут Голл, и я очень хорошо помню,
что ты меня любил, и как все это было.
- Если ты Голл, то ты должна знать одного лейтенанта, того, который
познакомился с тобой на демонстрации мод.
- Я хорошо знаю этого лейтенанта. А с тобой мы познакомились на восьмом
этаже, когда ты очнулся после первого опыта.
- Допустим, что это так. Но после мы с тобой не встречались, потому что
я все время жил в своей комнате на первом этаже. А Голл и сейчас живет там.
Это она была знакома с лейтенантом, а не ты, я в этом совершенно уверен.
И вдруг я запнулся. Меня как электрическим током пронзила одна мысль.
- Вот видишь, ты замолчал. Это значит, что ты не очень уверен в том,
что говоришь. Клянусь тебе, я Голл...
Она подошла ко мне и обвила руками мою шею.
- Я Голл, разве ты в это не веришь, милый?
"А что, если она действительно Голл, а та, другая..."
Я провел рукой по лбу, пытаясь сообразить, что мне делать.
- Хорошо, если ты Голл, то кто же та, другая?
- Кто?
- Ну, та, которую называют Катарин?
- Она осталась там...
- Где?
Катарин неопределенно махнула рукой. Я вдруг почувствовал, что схожу с
ума. Все в ней показалось мне до ужаса знакомым и близким. Я попытался
отстранить ее, но она еще сильнее прижалась ко мне и зашептала:
- Не прогоняй меня, не прогоняй, прошу тебя. Ведь я Голл, твоя Голл.
- И ты мечтаешь стать кинозвездой?
Она тихонько рассмеялась.
- Что ты, милый! Какая нелепость. Мне пока и в голову никогда не
приходило такое. Хотя... Как ты сказал?
- Кем же ты мечтаешь стать?
- Я уже давно достигла своего... Хватит того, что я работаю у Боллера.
Так устаешь от этого...
- Значит, ты не Голл Очнись, Катарин!
- Подожди... Когда мы начали эксперименты, нам казалось, что все будет
просто: не нужно путать две разные машины вот и все тут... Иначе одна машина
переделает другую...
- Какие машины? О чем ты говоришь?
- Те самые, которые стояли в нашей лаборатории в Бей-сенде. Ох, если бы
ты знал, сколько мы спорили, пока среди нас не появился Боллер. Он все
поставил на свое место. Как бог, пришел, стал возле второй машины, которая
хранила память, и сказал: "Вот мозг". А когда его спросили, а что же такое
первая машина, он ответил: "Не знаю". Ну и смеялись же мы после этого
ответа. Но Боллер не из тех, кого можно смутить. Он сказал, что нужно
подождать. Новые идеи витают в воздухе, и кто-нибудь скоро додумается до
правильного ответа.
Наконец мне удалась освободиться от ее рук, и я поднял жалюзи. Солнце
скрылось за лесом, и по небу медленно плыли нежные розовые облака. Катарин с
улыбкой взглянула на позолоченные верхушки, сосен, а потом как-то странно
огляделась вокруг, и ее лицо приняло озабоченное выражение.
- Тебе не кажется, Голл, что все, что ты говоришь - бред?
- Почему же бред? Если в науке существует какая-нибудь очень важная
проблема, среди миллионов людей обязательно найдется человек, который ее
решит. Он не обязательно будет гением. Скорее всего, это будет какой-нибудь
безвестный ученый, у которого мышление не такое обычное, как у всех. В
истории очень мало случаев, когда одному человеку удается решить несколько
крупных научных проблем.
- Голл никогда так много не философствует, да и не умеет, - заметил я.
- Перестань, прошу тебя. Мы, кажется, договорились...
- Да, действительно. Почему ты так странно оглядываешься? Ты что-то
ищешь?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг