Анатолий ДНЕПРОВ
ЧЕЛОВЕК ДЛЯ АРХИВА
Отсюда вытекает
вывод принципиальной
важности: механизм
мышления не может
находиться на
атомно-молекулярном
уровне...
Нейтрино... как
будто уже приближается
к этим требованиям.
"Журнал физической химии", © 4, 1966
1
Первый раз мне напомнили, что я уже немолодой человек, когда я сделал
попытку вернуться в армию. Это было во время случайной встречи с полковником
Р. (он просил меня впоследствии не называть его имени). Мы столкнулись нос к
носу на тропинке, которая вилась по пологому берегу реки. Я заметил его еще
раньше, за небольшим деревянным мостиком, где он со своей женой удил рыбу. Я
стоял с удочкой немного выше по течению и, как только рассвело и туман
рассеялся, сразу его узнал.
Его жена и мальчишка лет семи, сын, который нес капроновую сетку с
рыбой, шли немного впереди, и, когда мы сошлись, каждый из нас невольно
посмотрел, у кого какой улов.
- А я, между прочим, с вами когда-то встречался, - сказал я полковнику.
Он сощурил и без того узкие глаза:
- Что-то не узнаю... Впрочем, может быть...
- Вы полковник Р., и моя военная служба проходила в вашей бригаде.
Военный психиатр.
- А-а-а, - протянул Р. - Припоминаю. Это тогда был забавный случай с
солдатом Кройсом, который отравился бог знает чем и после целую неделю
называл меня "мадам".
Мы разговорились.
Гостиница находилась километрах в трех, и у нас было достаточно
времени, чтобы вспомнить о многом. Тут-то я и подпустил слезу, что, мол,
гражданская жизнь какая-то уж очень неустроенная и дерганная, что я сожалею
об уходе из армии и что ничего не имею против того, чтобы вернуться в часть,
тем более, что так и остался холостяком.
Он поинтересовался, сколько мне лет.
- Сейчас идет омоложение армии. А ваш возраст...
Это меня задело, тем более, что сам полковник был намного старше меня,
но я, к счастью, сообразил, что омоложение идет не за счет замены таких, как
Р.
На всякий случай он записал мой адрес и телефон, а вечером я заснул, и
когда проснулся, то уже забыл об этой встрече и о своем желании вернуться в
армию. В сущности, это было даже не желание, а своеобразная попытка к
бегству от той жизни, которую мы привыкли называть цивилизацией. Как-никак,
армия находится в обособленном положении, и, несмотря на машинную
организацию и железную дисциплину, она имеет огромное преимущество перед
бешеной неразберихой свободной гражданской жизни.
Каково же было мое удивление, когда месяца через три мне позвонили из
какого-то учреждения и сказали, что некто хотел бы встретиться со мной.
До сих пор мне не известно, как называется это учреждение. Только
впоследствии я понял, что оно каким-то образом было связано с полковником Р.
(или, лучше сказать, он каким-то образом был связан с этим учреждением).
Именно здесь пожилой человек в штатской одежде второй раз напомнил мне о
моем возрасте. Оказалось, теперь мой возраст, мое образование и мой
жизненный опыт их вполне устраивают, и они могут предложить мне "нечто вроде
работы".
Тогда я не задумывался над этим "нечто", потому что при этом было
сказано для меня более важное:
- Вы, кажется, не в восторге от городского сумасшествия. Да оно и
понятно. Нам, старикам (я-то старик, в тридцать восемь лет!), очень трудно
приспособиться к безумному, все ускоряющемуся темпу нашей жизни. А у нас вам
будет совсем спокойно...
Я согласился.
Сначала пришлось лететь на самолете, после - долго петлять в автомобиле
среди невысоких холмов, и вот я - на месте.
Действительно, в этой лесистой долине все поражало спокойствием и
безмолвием. Тишину не нарушало даже обычное в лесах шипение верхушек высоких
сосен.
Меня потрясла торжественность, с какой безмолвствовали гиганты-деревья,
и кустарники, и трава, по которой я шел.
"Нечто вроде работы" возникло за высокой зеленой стеной плотно
посаженных туй. Это был трехэтажный светлый дом итальянской архитектуры с
легкими колоннами и небольшими балконами. Я был немного удивлен тем, что все
окна были закрыты решетчатыми жалюзи, хотя солнце еще не зашло.
Собираясь сюда, я ожидал, что все будет необычно и даже таинственно. И
сейчас, когда я в полном одиночестве, в звенящей тишине стоял перед сияющим
дворцом, я вспомнил свою студенческую молодость...
Тогда я был готов к тому, что получу работу в какой-нибудь захолустной
психиатрической больнице и всю жизнь буду иметь дело с хроническими
алкоголиками, наркоманами и людьми, помешанными на неизбежности атомной
войны. Будут попадаться сексуальные шизоиды и шизофренические сексуалы,
идиоты всех типов и видов, а я буду прописывать им аминазин, барбамил,
транквилизаторы и стимуляторы - и так всю жизнь, почти всегда с теми же
больными, потому что от этого никто никогда по-настоящему не излечивается.
Потом женюсь на миловидной девушке, приходившей систематически навещать
отца-алкоголика, и у меня будут дети с дурной наследственностью и по горло
забот до самой старости, если, конечно, судьба мне ее пошлет.
Война разрушила даже эти мои скромные планы, и вместо провинциальной
больницы я оказался в действующей армии, на фронте, и лечил людей, которые
лишились разума из-за страха, боли, ненависти, предательства,
несправедливости и еще бог весть из-за чего, а причин для этого на войне
больше, чем нужно...
После войны я долго добивался демобилизации из армии, а когда оказался
на свободе, столкнулся с ужасом совсем другого рода.
...Я присел на чемодан и закурил сигарету. Ну конечно же, здесь
какой-то исследовательский центр, или институт, или еще бог знает что. И,
наверное, здесь имеют дело с необыкновенными больными, такими, о которых
вообще никто не должен знать. Кто знает, что творится теперь в душах людей.
То и дело встречаются расстройства, для которых в медицине, даже в самых ее
утонченных разделах, нет наименований. Может быть, такое было и раньше,
скажем, лет сто назад, но я в это не верю. Все дело в нашей цивилизации и в
том, как она развивается, попирая все человечество. Люди ее создают себе на
погибель, в этом я был совершенно убежден, а она им мстит за свое рождение,
за свой уродливый рост, за свою наркотическую притягательность. Люди к ней
стремятся, она же их убивает, одних - сразу, других - медленно. Одних она
лишает конечностей, других - зрения, третьих - слуха, а большинство -
разума. Я был уверен в том, что при тщательном обследовании всех жителей
наших современных городов мы бы не нашли ни одного нормального человека.
Если и существуют нормальные люди, то только в деревнях, на фермах, на
первозданной земле, да еще в тех странах, куда ни радио, ни телевидение, ни
джаз, ни наркотики, ни виски не проникли в таких ужасающе доступных
масштабах, как в наши города.
Почти сто лет назад австрийский психиатр Крафт-Эбинг писал, что
сумасшествие начинается с того момента, когда человек начинает непроизвольно
читать вывески над магазинами. Теперь это устарело! Сумасшествие начинается,
когда человек, сидя на высоком стуле у стойки бара, в одиночестве тянет
через соломинку алкогольную гадость или когда, развалившись на диване,
нервно подергивается, упиваясь рваными визгливыми ритмами.
Любой психиатр, глядя на первого, окаменелого, и второго, дергающегося,
установит первичное умопомешательство. И, казалось бы, чего проще: выбить
рюмку из рук или ударить молотком по магнитофону!
Так нет! Человек завопит: "Вы подняли руку на мою свободу!"
И обществу нет дела до того, что последует за рюмкой коктейля и за
изматывающей нервы музыкой...
...Меня встретила и повела к зданию немолодая женщина в больших роговых
очках. По пути она сказала, что телеграмму о моем прибытии получили и что
для меня приготовлена комната на первом этаже.
Я немного смутился и замедлил шаги, когда, пройдя небольшой погруженный
в полумрак холл, она начала спускаться по лестнице вниз. Видя мою
нерешительность, моя спутница объяснила:
- У нас этажи принято считать с самого низа... Понимаете? Над
поверхностью земли только часть здания.
Это напомнило мне один фронтовой город, где авиация разрушила почти все
дома и где мы обнаружили невзрачный каменный сарай - надстройку над
четырнадцатью подземными этажами. То был подземный склад боеприпасов.
В полумраке мы остановились на какой-то площадке, затем открылась дверь
лифта, и несколько секунд мы быстро опускались вниз.
Этаж очень походил на современные подземные переходы со стенами,
выложенными блестящим кафелем, и с мягким люминесцентным освещением. В
стенах чернели двери - одни стеклянные, другие - из непрозрачного желтого
пластика, третьи - металлические.
- А вот и ваша квартира, - сказала женщина, широко открывая одну из
желтых дверей. - Седьмой номер. Устраивайтесь и отдыхайте.
Она была не слишком разговорчива и сдержанна, эта моя провожатая.
Я так и не заметил, куда она скрылась.
2
Мы сидели втроем за одним столом и пили кофе. Я, еще один мужчина
напротив и девушка по правую руку от меня.
Пережитое за несколько часов произвело на меня впечатление, и,
спускаясь в это сияющее кафелем подземелье, я изрядно перетрусил.
А в общем-то ничего в этом особенного нет, успокаивал я себя. Сейчас
люди все чаще и чаще забираются под землю, и не только для того, чтобы
спрятать здесь какие-то секреты, но и по другим причинам. А почему бы людям
совсем не перебраться под землю, как уэллсовским морлокам?
Может быть, подумал я, подземная жизнь избавит нас от множества
неприятностей и бед. Например, от войн. Я себе не представлял войну между
подземными государствами. Какая для этого нужна военная и промышленная
организация? А какие средства ведения войны? И никакие бомбы, даже самые
совершенные, здесь не помогут. Не нужны здесь ни авиация, ни ракеты, ни
морской флот, ни пушки! Все это потеряет всякий смысл, если все человечество
закопается под землей.
При мысли о подземных подкопах одного государства под другое мне стало
смешно.
Я весело взглянул на девушку и спросил:
- Как вы думаете, можно ли воевать, если все человечество переберется
под землю? Представляете, подземные города, селения, фермы и так далее?
Она вздрогнула и быстрым движением головы отбросила назад прядь
каштановых волос. Она была очень мила, но при свете люминесцентных ламп было
трудно определить, сколько ей лет.
- Н-не-знаю...
Она произнесла это тихим, мелодичным, немного грустным голосом.
- Я не представляю войну под землей, - продолжал я. - Для этого нужны
совсем другие принципы, совсем иное оружие. А пока все это будет создано,
люди забудут, что такое война вообще! Или так. Чтобы покончить с войнами,
нужно переселить всех под землю, скажем, лет на сто - сто пятьдесят. А после
вернуть обратно. Двух поколений вполне достаточно, чтобы обо всем забыть.
Она молча потягивала кофе и ничего не отвечала.
- А почему вы, собственно, заговорили о войне?
Мужчина, задавший этот вопрос, был высокий худощавый блондин с
маленькими голубыми глазами. Это проклятое освещение не позволяло определить
ни возраста человека, ни особенностей его лица. Свет струился с широких
люминесцентных панелей, вделанных в стены и потолок, и теней совсем не было.
А ведь только тени создают архитектуру лица, по которой можно отличить
молодость от старости.
- Разве все это, - я сделал широкий жест рукой, - не для войны?
- Под землей не только военные заводы, - заметил он уклончиво.
- Что же еще?
- Ну, например, лаборатории для изучения космических лучей. Или
сейсмические станции.
Парень явно избегал ответа на мой вопрос.
- Здесь я не вижу ничего, что бы напоминало об этом, - усомнился я. -
Впрочем, я не физик и не геофизик, а просто психиатр. Кстати, давайте
познакомимся. Меня зовут Пэй Сорран. А вас?
- Голл Интри.
- Я - просто Сэд.
- Вы упорно скрываете свою фамилию, - улыбнулась девушка.
- Это не имеет значения, - блондин поставил чашку на стол и поднялся. -
Здесь можно называться любым именем и называть любые фамилии. Какая разница?
Мы вполне могли бы для этой цели использовать цифры. Скажем, для мужчин
нечетные, а для женщин - четные. Я - один, вы - два, а господин Пэй - три.
- А почему вы присвоили себе первый номер? Это невежливо, - попробовал
сострить я, глядя на улыбающуюся девушку.
- Потому что я первый сюда прибыл.
Сэд явно был не расположен продолжать беседу. Я налил себе еще кофе.
Девушка курила сигарету, уставившись в свою пустую чашку.
- Кто вы по специальности, Голл? Можно вас так называть?
- У меня нет никакой специальности... почти никакой...
- Не успели окончить университет?
Она усмехнулась.
- Какой там университет! Работала манекенщицей... Потом в цирке
немного...
- Интересно... И вы знаете какие-нибудь цирковые фокусы?
- И фокусов не знаю. Я там всего лишь одевала акробаток. Шила им
наряды.
- Понятно. А после решили... Впрочем, боюсь показаться навязчивым. Ну а
вы можете спрашивать меня о чем угодно. Да я и сам могу вам все рассказать.
Я...
Она бросила сигарету в чашку и встала из-за стола.
- Мы еще успеем рассказать друг другу все. Нужно экономить свои
истории. Вы знаете, как становится скучно с человеком, когда о нем уже все
знаешь.
- О-ла-ла! - воскликнул я. - А вы в жизни не новичок!
- Увы, не новичок. Спокойной ночи.
Голл и Сэд разозлили меня: этакие умники, которые знают что-то такое,
чего я пока не знаю. Когда попадаешь в компанию незнакомых людей, всегда
требуется время, чтобы перейти из "чужаков" в "свои". Ну что ж, подожду.
Ярко освещенный коридор с кафельными стенами, казалось, тянулся до
бесконечности. Этот коридор, в котором за легкими стеклянными дверьми
располагались кают-компания, комната отдыха и несколько жилых помещений,
почему-то назывался "этажом".
Я завернул в комнату отдыха. В комнате свет был более приглушенным и
мягким, чем в коридоре. Несколько кресел, рояль, шкаф с книгами. Большой
магнитофон и фонотека пленок. В углу стоял огромный аквариум с пестрыми
рыбешками и сине-зелеными водорослями. Со дна, откуда-то из-под желтого
песка, поднимался миниатюрный гейзер воздушных пузырьков. Я опустился в
кресло и задумался. "А для чего здесь манекенщица-циркачка? Если это обычное
подземное предприятие или лаборатория, пусть даже для исследования
космических лучей, то при чем здесь она? Ну, да ладно: нечего ломать голову
над этим. Все равно, рано или поздно, я все узнаю".
Я подошел к книжному шкафу и вытащил первую попавшуюся книгу. Это был
томик прозы Генриха Гейне, и я сразу же нашел давно полюбившуюся мне вещь:
"Пан Шнебелевоп-ский". Я всегда любил посмеяться над героиней, которая
лупила скалкой своего мужа, когда ему снились женщины.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг