аппаратами...
Едва Ренато произнес эти слова, я будто прозрел, дорогой друг.
Действительно, что доказал мой опыт? Что означали те две минуты одиночества
в искусственно сотворенном мной мире, куда я поместил Ренато? Только одно:
нельзя отрешить человека от того, к чему он привык, нельзя создать для него
мир, в котором он никогда не жил. Что бы вы ни делали, как бы вы ни играли
на его чувствах, можно только воскресить в нем то, что было записано самой
жизнью. Я вдруг почувствовал громадное удовлетворение, когда, наконец,
понял, что человека создает окружение, в котором он живет. И если только вы
не нарушаете самым радикальным образом его нервную систему, вам никогда не
удастся отбросить его в какой-либо фантастический мир. Фантазия - это всего
лишь неполное описание мира. Мой прибор воздействовал на все органы чувств
художника, и, значит, он не мог жить иначе, чем в реальной жизни. Открытие,
похоже, стоило опыта!
- Ренато...
- Не перебивайте, профессор. Сикко пронюхал, что я откуда-то получаю
деньги. Он увидел, что я не умираю с голода, что Анджеле стало лучше. И что
я пишу так, как никогда не писал. Так вот, несколько недель назад, когда я
очередной раз был в вашей лаборатории, он пришел на квартиру синьоры Больди.
Он вывел Анджелу на улицу и, поставив ее посредине, стал кричать всем
прохожим, что она - подлая тварь, что она заманила его к себе и ограбила, и
еще много-много гадости кричал этот Сикко. И тогда толпа стала бить Анджелу,
бросать в нее камнями, топтать ногами, и, когда я прибежал, все было
кончено.
- Ренато... - простонал я. - Ничего этого не было. Только два дня
назад...
Не слушая меня, он продолжал:
- Тогда я решил отомстить негодяю. Вы уже знаете, как я это сделал. Я
снова переселился на баржу и послал ему записку, чтобы он пришел. Я написал
ему, что понял смысл новой живописи и согласен работать вместе с ним, что мы
вместе создадим потрясающие абстрактные картины и скоро станем самыми
богатыми художниками в Италии.
И он пришел. Он не знал, что мне было известно, кто виновен в гибели
Анджелы...
- Ренато...
- Он пришел. Вы еще помните трюм баржи? Я стоял возле крутой деревянной
лестницы по колено в воде и ждал, пока не послышались его шаги. Он шел
быстро и уверенно, насвистывая песенку. О, как я его ждал! Я смотрел вверх,
сквозь квадрат люка, видел на небе звезды и знал, что сейчас возникнет его
силуэт. Когда он появился, я отошел в сторону и замер. Ох, какая холодная
вода была в ту ночь! Ноги у меня заныли от холода, но я не обращал внимания.
Когда шея Сикко оказалась на уровне моей груди, я воткнул в нее нож. Он
умер совершенно бесшумно. Просто свалился мне на руки, как будто бы я ему
ничего не сделал и он умер сам по себе. Я протащил его по коридору до кормы
и там выбросил в реку сквозь дыру в гнилых досках.
Несколько дней я жил у синьоры Больди, продолжая писать портреты
Анджелы, хотя ее и не было в живых. Затем мне стало известно, что на барже
побывал отряд полицейских. Тогда я переехал в Неаполь, к одному своему
старому приятелю...
Мы подошли к самому концу картинной галереи и остановились у кресла, в
котором, скрючившись, спал человек...
- Теперь на душе у меня спокойно, - взволнованно продолжал Ренато. - Я
спокоен за Анджелу. Я спокоен за искусство. Я уверен, что художники, которые
рисуют эту мразь, и ваятели этих чудовищ сгинут. Одни подохнут, как собаки,
в сумасшедших домах, других честные люди уничтожат, как я уничтожил Сикко!
Последнюю фразу Ренато выкрикнул истерическим голосом. Лежавший в
кресле человек вздрогнул, поднялся, протер глаза. О! Это был художник Сикко!
6
В этом месте профессор Кардуччи прервал свой рассказ и быстро подошел к
окну. Он легонько присвистнул и, вернувшись, сказал:
- Вы меня извините, но вам придется перейти в соседнюю комнату. Ко мне
опять идет отец Грегорио.
Потрясенный повестью итальянца, я не сразу сообразил, что нужно делать,
и тогда профессор схватил меня за руку и потащил к двери, которая вела в его
спальню. За окном сгустились сумерки, и здесь было совершенно темно.
- Посидите здесь... Я постараюсь выпроводить его поскорее.
Дверь была тонкой, и я слышал весь разговор.
- Добрый вечер, доктор, - произнес певучим голосом отец Грегорио. - Мир
вашему жилищу, я да хранит святой Петр вашу душу.
- Спасибо, падре.
Молчание. Затем снова голос священника:
- Тяжело к вам подниматься, доктор. Ох, как тяжело! И больным нашим
тяжело к вам ходить.
- Они не ходят ко мне, падре. Это я к ним хожу.
- Значит, вам тяжело. Терзаете себя напрасно.
- Что же делать?
- Вот поэтому я к вам и пришел. Зачем вам жить на этой скале?
Перебирайтесь ко мне. Обитель обширная, места вам хватит. Людей больше к вам
пойдет.
- Да я уж привык здесь... Снова молчание.
- Вина хотите, отец мой?
- Нет. Нельзя, доктор. Грешно. Я вот что хотел у вас спросить, как у
человека образованного. Вы не слышали о таком ученом, профессоре Кардуччи?
Пауза. Долгая и гнетущая пауза. "Да нет же, нет, говорите - нет", -
шептал я про себя.
- Слышал. Как же! Наверное, это тот самый Кардуччи, которого отлучили
от церкви?
- Он самый, он самый. Вы знаете... Он раньше жил в Риме. И вот сейчас
исчез. Исчез, он, кстати, в тот день, когда ваша ученость соблаговолила
облагодетельствовать больных и безумных в нашей деревне, поселившись здесь,
так высоко над озером.
- Странно... Зачем ему было исчезать?
- Вот именно. Если он чувствовал себя виноватым, ему нужно было бы
покаяться и просить всепрощающей милости.
- А что сделал этот Кардуччи?
- Он посягнул на божью власть над человеческими душами, вселяя в них
неверие и безумие. Этот Кардуччи изобрел машину, заменяющую веления бога.
При помощи своего адского изобретения он заставлял людей жить не той жизнью,
которая им дарована свыше.
- Страшное преступление перед богом, - хрипло сказал профессор.
- Да. Тем более, что это привело к смерти человека, доброго и скромного
католика Ренато Карбонелли, художника. Человек не может жить так, как этого
не хочет бог.
- А почему вы думаете, что Ренато жил не той жизнью, что и все люди?
Насколько мне известно, он...
"О, профессор, не говорите лишнего!" - шептал я про себя.
- Вам что-нибудь известно, доктор? - вкрадчиво спросил падре.
- Нет, я просто...
- Я вас понимаю, доктор. Вас взволновала эта история... Но дело не в
этом. Профессор Кардуччи мог бы искупить свою вину. Он может снова быть
принятым в лоно церкви.
- Как же он мог бы искупить спою вину, падре?
- Передав могущество своей машины во власть святой церкви и применяя ее
для обращения неверующих и поганящих святое в людей покорных и молящихся!
Ведь это возможно, доктор, как вы думаете?
Кардуччи молчал. Когда он заговорил снова, его голос прозвучал
иронически.
- Но разве такая адская машина и церковь могут жить вместе, падре?
Это уже был лишний вопрос!
- О, если машина профессора Кардуччи будет служить благим намерениям и
святым целям, то почему нет? Разве служители господа пренебрегают машиной,
чтобы отправиться за тридевять земель с божьим словом к тем, кто жаждет
услышать его?
- Все это очень и очень странно... - задумчиво произнес Кардуччи. - А
что, если профессор не пожелает передать машину?
- О, тогда гнев божий может выйти из берегов. Профессор будет гоним, и
никто не подаст ему руку, когда разъяренная толпа верующих забросает его
камнями.
Это была недвусмысленная угроза! Конечно, падре Грегорио ничего не
смыслил в том, что сделал Кардуччи. Он просто выполнял волю тех, кто его
послал и кто сумел своевременно разобраться в изумительном опыте профессора.
Предав Кардуччи анафеме, они хотели приостановить эксперимент. А потом
купить или запугать профессора. Они понимали, что ученый будет стремиться
продолжать свою работу, и не хотели допустить, чтобы он скрылся от глаз
церкви.
Скрипнула табуретка. Послышались грузные шаги. Закрывая дверь, падре
произнес:
- Святые отцы ждут профессора Кардуччи завтра, в воскресенье, в соборе
Святого Петра...
После долгого молчания дверь в спальню отворилась, и в ней появился
силуэт профессора Кардуччи.
- Выходите, он ушел...
Несколько минут мы молчали. Затем я спросил?
- Что же теперь будет? Как вы намерены поступить?
- Право, не знаю... Дьявол меня дернул идти с Ренато в исповедальню...
Если я завтра не приду в собор, то этот негодяй натравит на меня фанатиков.
Я взял худую руку ученого и крепко ее пожал.
- Мужайтесь, дорогой коллега. В конечном счете, из любого трудного
положения всегда есть выход. До утра, еще далеко, и мы что-нибудь придумаем.
А пока доскажите мне, что же дальше произошло с Ренато и с вами и как обо
всем этом узнали священники.
- А дальше было вот что, - продолжал Кардуччи. - Увидев Сикко, Ренато
не своим голосом закричал: "Сон! Это действительно проклятый сон! Вы сказали
правду, профессор!"
Сикко, в свою очередь, страшно удивился:
- Здорово, маэстро! Наконец-то ты пришел посмотреть на настоящую жизнь
и на настоящее искусство. Но я вижу, ты изрядно нализался и орешь, как мул с
перебитым хребтом. Это вы его напоили, синьор?
- Уйдите! Уйдите скорее! - закричал я на Сикко. - Уйдите, иначе будет
беда!
- С какой стати мне уходить? Я хорошо выспался. А впрочем, ладно, пойду
сейчас к своим красоткам, они танцуют внизу. Пошли со мной, Ренато. Там
девочки не то, что твоя слепая...
Ренато совершенно оцепенел, и только его огромные глаза дико бегали из
стороны в сторону, как бы в поисках чего-то, что могло спасти его жизнь.
Затем, надломленный и обессиленный, он упал в кресло.
- Уйдите, прошу вас, - умолял я Сикко. - Моему другу плохо.
Тот пожал плечами и побрел к выходу из галереи.
Вдруг Ренато поднял голову и процедил сквозь зубы:
- Это все ваши штучки, профессор. Можно мучить людей голодом, жаждой,
подтягивать их на дыбы, засовывать им иголки под ногти, но вы мучаете меня
страшнее, чем инквизитор. Теперь я знаю, вы изобрели свою адскую машину,
чтобы низвергнуть на меня поток самых страшных страданий. Единственное мое
утешение в том, что это только кошмарное сновидение.
Я хотел запротестовать, сказать, что теперь он уже не спит, что сон был
раньше, а сейчас это настоящая реальная жизнь и что именно реальная жизнь
повинна во всех его страданиях. Но я не успел ничего сказать. Ренато вскочил
на ноги и побежал.
- Ренато, куда вы? Куда?
- Разве вам не известно? Ведь это вы придумали? Это вы придумали, чтобы
так было! Молиться! Я иду молиться богу!
У крохотной двери под самой крышей здания стоял монах, скрестив на
груди руки.
- Ну и ловко же вы придумали с вашей машиной! Даже это предусмотрели!
Платите ему двести, нет, триста лир!
Я заплатил. Художник ворвался в крохотную часовню и упал к ногам
священника. Я окаменел, потрясенный тем, что в этой клоаке изуродованных
человеческих чувств приютилась религия. Она грабила истерзанных, потерянных
людей, пытающихся найти утешение в боге! Теперь и я был готов поверить, что
все это болезненный, затянувшийся сон!
- Слушаю тебя, сын мой! - тихо произнес священник, поднимая Ренато с
пола. - Покайся в своих грехах, и тебе станет легче.
Ренато встал и, повернувшись в мою сторону, крикнул:
- Вас нет, падре! Это он вас придумал. У него есть машина, которая
создает людей, много людей, целые города, Рим, Неаполь, Адриатическое море.
Его имя Кардуччи, профессор Кардуччи!
- Кардуччи? - удивился священник.
- Да. Его имя Кардуччи, падре. - Ренато упал на колени. - Я зарезал
человека. Я зарезал Джованни Сикко за убийство моей возлюбленной Анджелы.
Этот человек, - он повернул голову в мою сторону, - сделал так, что Сикко
ожил! Понимаете, Сикко опять жив! Я только что видел его собственными
глазами!
Ренато обхватил колени священника руками, спрятал голову в его мантию и
снова зарыдал.
- Святой отец, я объясню вам, в чем дело, - начал я...
- Продолжай, сын мой, продолжай, - мягко говорил священник. Его тонкие
пальцы перебирали волосы на голове Ренато, а глаза впились в меня, как две
иглы. - Это вы писали статьи о том, что душа человека состоит из одних
электрических токов? - шепотом спросил меня священник.
- Вы очень примитивно излагаете мои...
Но он, не слушая мои объяснения, продолжал:
- И что можно познать устройство человеческой души?
- Да, но...
- Да, да! - снова закричал Ренато. - Он управляет душой, как сам
дьявол. Он создает этот страшный дом, он создал вас. И он... Ведь мертвые
никогда не встают из могил, падре? Они не выходят из вод Тибра на берег, как
Джованни Сикко? Я сам вот этими руками убил его и бросил в воду... И теперь
он там! Там! Внизу!
Ренато подбежал ко мне:
- Если вы могущественнее бога, почему вы воскресили Сикко, а не
воскресили Анджелу? Почему, я вас спрашиваю? Если вы честный человек, то вы
должны были бы прежде всего воскресить ее.
- Милый мой Ренато! Я никого не воскрешал. А ваша Анджела жива...
- Жива? Вы говорите правду?
- Конечно, она жива!
- Тогда идемте к ней, немедленно идемте! Падре, вы свидетель. Этот
человек говорит, что Анджела жива...
Мы выбежали на площадь Тритоне, когда на улице забрезжил рассвет. За
мной и Ренато зловеще следовали две черные тени - священник и монах,
стороживший вход в часовню.
Было совсем светло, когда на такси мы въехали в переулок, круто
спускавшийся к реке. Машина остановилась у серого двухэтажного дома, и мы
побежали на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. Ренато лихорадочно
забарабанил в дверь. Она распахнулась, и в ней появилась фигура женщины в
черном.
- Синьора Больди, где Анджела? - закричал Ренато.
- Там... - она отступила в сторону, вытянув руку в сторону покосившейся
двери.
- Там? - переспросил неуверенно Ренато.
- Да, там. Но ее уже нет...
- Как нет? - закричал я. - Что вы говорите!
- Ее забросали камнями какие-то негодяи, когда она шла на баржу, чтобы
перенести картины синьора Ренато. Она ведь слепая и не могла от них убежать.
Она скончалась два часа назад.
Дальше я не слышал ничего. Ренато рванулся назад. Спотыкаясь и падая,
он спускался по крутой лестнице вниз.
- Сон! Неправда! Проклятый Кардуччи! Проклятье Богу, создавшему ученых!
Из-за поворота улицы вылетела открытая военная машина, до отказа
набитая пьяными офицерами и женщинами. Они горланили во всю глотку, совершая
утреннюю прогулку после ночного пиршества. Ренато остановился посреди улицы,
широко расставив руки:
- Проклятье вам!
Я не успел опомниться, как автомобиль на полном ходу сбил Ренато с ног
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг