Синевой обетованной,
Незабудкою в грязи...
- Чье это? - спросил я. - Твое?
- Была такая поэтесса, - ответила Розита. - Юнна! Единственная отличная
поэтесса с таким именем. Те строчки, что между вальсами и "Венгерскими
танцами", - тоже ее. Но они же и мои - если я их помню, если они звучит во
мне. "Если я от этих строчек плачу, значит, мне они предназначались..." Это
уже не Юнна. Это ее почти современница - Вероника... Пойми, Санюшка: мы с
тобой живы, пока сходим с ума. Перестанем безумствовать - считай,
полноценная жизнь на этом и кончилась. Жить надо страстями! Если, конечно,
повезет... Потом, когда уйдет молодость, мы будем вспоминать в ней только
свои безумства. Все остальное сотрется в памяти, затянется мутной пеленой. А
безумства наши будут сиять до конца - как звезды первой величины на небе.
Они бессмертны - для краткого мига человеческой жизни...
Может, она права? Может, действительно мы живы, пока бушуют в нас
страсти? Пока мы любим, страдаем, мечемся, ищем?.. А то, что потом - жизнь
ли это?
У кого бы спросить? Кто таким сокровенным поделится?
В конце концов, мы не ангелы, мы люди, всего лишь люди!
...В селении купов звучит сейчас из динамиков голос Розиты, и наверняка
Лу-у переводит своей подруге слова любимой песни:
На планету,
Где нет зимы,
Где весной
Не журчат ручьи,
Где леса и луга
Ничьи,
Навсегда прилетели
Мы...
Эпилог
Сплошная линия
...Объяснив все главное, что сегодня предстоит сделать, я закончил:
- А теперь, братья мои, за работу! Труд каждого из вас приятен сынам
неба. Они отблагодарят вас! Тун эм!
Традиционный утренний разговор закончился, и люди племени купов стали
расходиться - за грибами и ягодами в лес, к рыболовным сетям на Аке, к
моторкам на морской рыбный промысел, на огороды, чайную плантацию,
кукурузные делянки и птицеферму, в телятник и свинарник. Только пяти молодых
охотников не было на утреннем разговоре, потому что еще затемно утекли они в
лес. Да старый оружейник Бир никуда после разговора не пошел - просто
развернулся к своему железному верстаку. Возле него и сидел... Он обычно не
отходит от верстака во время утренних разговоров с племенем. Интересуют Бира
не сегодняшние рабочие планы - у него они свои, одному ему ведомые! - а
общие планы на будущее. Так сказать, перспектива! Да еще отношения с другими
племенами. По интересам он типичный "международник". И в своих "проповедях"
я это учитываю: включаю в них новости из соседних племен, сведения о том,
кто и зачем приплывет или прилетит к нам в гости, когда и с чем подойдет к
причалу очередной "Вихрь". Хоть и видели его купы не раз: на берег к каждому
приходу корабля сбегается обычно почти все племя.
Впрочем, в селении всегда отыщется какой-нибудь из молодых айкупов,
который "Вихрей" еще не видал. Молодые айкупы приходят сюда постоянно - и
парами и поодиночке, приглядываются, изучают здешнюю жизнь и нередко строят
здесь хижины, включаются в общую работу. Благо хватает ее на всех! Но вот
невест теперь не хватает. Девушки купов по-прежнему предпочитает "своих", и
молодые айкупы уходят за невестами в далекое родное селение. Или - реже! - в
ближнее селение ту-пу. А там вождь Фор требует, чтобы невесту жених
"отработал" на стройке.
Пещеры теперь ту-пу не роют - негде! - зато "Вихри" постоянно привозят
им новые кубики-комнаты. И строительной работы - в достатке. Некоторым
айкупам она очень нравится, и они остаются жить у ту-пу, как строительные
рабочие.
В общем, есть о чем поговорить с приютившим меня племенем, и незаметно,
между делом, ввернуть в беседу те принципы поведения, которые когда-нибудь,
в далеком будущем, позволят сделать "из англов ангелов". Как завещал в
глубокой непроглядной древности папа римский и посоветовал мне Тушин.
Не касаюсь я в своих утренних разговорах только одного пункта
нравственности: супружеских измен. И потому, что сам грешен, язык не
повернется, и потому, что купы сквозь пальцы смотрят на довольно редкие в
своей среде супружеские измены. Ни крика нет по этому поводу, ни драк,
только насмешки. Чаще всего над мужчинами. Тут, по-моему, сама жизнь будет
постепенно учить.
Однако даже нас она толком этому не научила...
Закончив разговор, я снял переливающийся всеми цветами радуги жреческий
хитон (наши женщины в Городе клеили из этой пестрой ткани купальники!),
закинул его за плечо и тоже отправился работать. Нужно коротко суммировать
новую информацию для Совета из беспокойной дельты Жога, прикинуть заявку на
ближайший рейс "Вихря" или вертолета и передать в Город.
За столом пришлось просидеть полчасика. Ибо краткость передачи требует
предварительной работы. А время дорого всем - в том числе и ребятам на узле
связи. Общий наш цейтнот не щадит никого.
В конце концов, свел я на два листика все необходимое и отправился
через лесок к своему запертому цифровым шифром вертолету, так и не сняв
жреческой тиары из оранжевых с пурпурным и фиолетовым отливом перьев ураху.
Птичка эта водится только на островах северных озер.
Сплел тиару Сар, не раз бывавший в тех местах. И всегда в одиночку...
Сплел в благодарность за возвращение из плена его сестры Зи-и. Специально за
перышками туда сбегал... Ибо тиара не только закрывала голову от солнца, но
и гарантировала от всяких неожиданностей. Носят ее тут только вожди да
колдуны, и никто на северо-востоке материка не решится выпустить стрелу под
такую тиару.
Вот, наконец, и лесная полянка, на которой уместится пяток вертолетов,
но сегодня стоит только мой. Неумолчный шум морского прибоя доносится досюда
издали, приглушенно. И греет душу. Ибо с детства люблю шум прибоя, Хотя
родился и вырос на Урале. А на море жил только в Меллужи, под Ригой, с
Бирутой, в короткий отпуск перед прощанием с Землей, да еще на самом юге
Южной Америки, с родителями, еще мальчишкой.
Видно, не хватило мне на Земле прибоя...
Для купов мой маленький вертолет - не только транспорт, но и храм, где
я слушаю "сынов неба", вижу их и говорю с ними. Да и не только я, а все,
кому понадобится. И Тор говорил отсюда с Тушиным и со своим сыном Гаром,
когда Гар учился на ферме Центрального материка. И старикан Бир говорил со
своим средним сыном Луром, когда Лур учился в Городе на санитара. И теща моя
Ка-а глядела отсюда на маленького внука своего, когда он впервые был в
городском интернате.
Для меня же вертолет - рабочий кабинет, где все привычно, удобно и
устроено на нормальном человеческом уровне.
Отпираю дверку, усаживаюсь в пилотское кресло, нажимаю кнопку
радиопередатчика. Обычный сеанс связи... Слушает и записывает Розита. Я
диктую свежую информацию и хозяйственную заявку для купов, прощу новый
аккумулятор для передатчика. Затем интересуюсь:
- Что новенького у вас?
- Ты слушал наши передачи? - удивленно спрашивает Розита.
- Нет. Ты же по информации видишь: был у килов. Опять мирил их с
беспокойными оли. Только к ночи вернулся.
- Как там поживает Гро? - В голосе Розиты некоторая игривость. - Помнит
ли меня? Столько времени прошло!
- Тебя невозможно забыть, - успокаиваю я. - Вообще никогда и никому. С
твоим ножом Гро не расстается. Похоже, там он тоже стал символом власти. Как
у урумту. Так сказать, местная шапка Мономаха.
- Значит, ты не знаешь, что прилетела "Рита-четыре"? - спрашивает
Розита.
- Первый раз слышу! Сколько их?
- Девятьсот.
- Ого! Поздравляю!
- И тебя! Тебе тоже полегчает.
- Хорошо бы...
- Тут, Сандро, собрались в клубе полсотни ребят с этого корабля.
Первые, кто вышел. Юные такие, бледные... - Розита вздыхает. - Как мы шесть
лет назад... Пришли, чтобы послушать и повидать тебя. Ты, оказывается, стал
очень популярным на Земле изобретателем. Вместе с... - Розита как-то
запинается. - Вместе с Евгением... Ваши коэмы пошли по всей планете. Евгения
они затребовали прямо на корабль. Пока шли прививки... А тебя они только что
прослушали. Теперь хотят повидать. Может, включишь экран?
- Пожалуйста!
Нажимаю кнопку. Экран вспыхивает, мгновенные полосы торопливой лесенкой
пробегают по нему, и я вижу совсем молодых ребят в привычных зеленых
костюмах, которые мы давным-давно сносили, заменив серо-голубыми. Когда-то в
таких же зеленых мы улетали с Земли. Значит, форма там пока не изменилась. К
их отлету... Сто лет они летели! И что на Земле сейчас, никто не знает.
Связи по-прежнему нет. Не исключено, при нашей жизни и не будет. Световой
барьер мы пока преодолеваем только в фантастике да в научных опытах.
Ребята сидят в креслах небольшого клуба. Перед ними громадный, во всю
сцену, экран. Ради концертов и спектаклей его поднимают. Но сейчас он в
обычном положении. И на этом телеэкране я. В полный рост...
Дружно, хором, видимо, подготовившись, ребята кричат:
- Здрав-ствуй, Сан-дро!
- Ухр! - отвечаю я с улыбкой. - На языке купов это значит: "Удачи!" Рад
видеть вас, молодых и красивых. Мы давно вас ждали и многого от вас ждем.
Работы невпроворот. Работников не хватает. В том числе и на Западном
материке, который я имею честь перед вами представлять.
Мне хорошо видны их восторженные лица. Как и мы когда-то, они считают
себя счастливчиками, уверены, что им повезло. А тем, кто не попал на
корабль, не повезло. И в голову им не приходит, что на самом деле все как
раз наоборот.
Со временем они разберутся. И будут делать то же, что и мы. Деваться
некуда: ничего другого тут делать невозможно. И вернуться в блаженное
неведение никому не дано. Как и вернуться с того света...
Глядя на меня, ребята тоже вначале улыбаются, как-то удивленно и
растерянно переглядываются и начинают смеяться. Все сильней и дружней. Даже,
по-моему, против своего желания. Они еще сдерживаются. Но смех неумолимо
пробивает эту вежливую сдержанность. Ничуть не обидный - молодой здоровый
непобедимый смех.
Понятно, рассмешили их не мои слова, а мой вид. Хоть и понимали они
наверняка, что не в белом халате я тут работаю. Известный на Земле
изобретатель сидит перед ними полуголый, раскрашенный цветными завитушками
на груди и на животе, в хитроумной тиаре из птичьих перьев. Почти как
древний индейский вождь с иллюстраций к бессмертным детским книгам Майн-Рида
и Фенимора Купера.
Я скольжу взглядом по рядам, вижу прекрасные умные смеющиеся лица -
действительно, "сливки" земной молодежи, которую отбирали, как когда-то
уралочек-зенитчиц на защиту военной Москвы. И мне становится так же легко и
весело, как этим ребятам. И я хохочу вместе с ними. А что тут придумаешь?
Чем отчетливее стараюсь увидеть себя их глазами, тем сильней хохочу.
Такая вот выходит неожиданно веселая встреча.
На какие-то секунды удается сбросить с себя и щемящую боль
невосстановимых утрат, и злую тоску по нормальному земному уровню
человеческой жизни, и напускную солидность главного колдуна пяти
могущественных племен, "сына неба", который может советовать племенным
вождям, зная наверняка, что "советы" будут исполнены. На короткие секунды
все это отлетает прочь, и я снова становлюсь таким же, как эти ребята -
молодым, веселым, почти беззаботным. И бездумно, просто любуясь нашим новым
пополнением, скольжу взглядам по их лицам.
Может, кто-нибудь из них, не дожидаясь никаких несчастий, махнет ко мне
на Западный материк? Не на атомную стройку, куда и так рванутся все
атомщики, а в бассейны Аки или Жога, в селения килов, айкупов, ори или оли,
которые все еще "на отшибе"... Может, хоть на первых порах захлестнет
кого-нибудь из них романтика живого общения с аборигенами? Может, найдутся
среди них самоотверженные этнографы, пытливые медики или ненасытные
языковеды, способные сколько-нибудь пожить в геологических палатках?
Спросить об этом сейчас первую полусотню? Или попозже - сразу всех? Или
сдержаться, понадеяться на Совет и не лезть в его кадровые функции?
Вдруг мой скользящий взгляд спотыкается в смеющемся зале о лицо,
которое не смеется. Далекое и не очень разборчивое девичье лицо. Чем-то до
боли знакомое. Чем-то неожиданно кольнувшее душу. Но нечеткое, размытое. И
даже в этой размытости - печальное.
Я начинаю крутить ручку настройки, приближая лицо. Экран поехал по
рядам. Это совершенно незаметно для них. Они ничего не должны понять. Но
вдруг что-то понимают и затихают. Резко! Смех убегает с их лиц стремительно.
Должно быть, потому, что изменились мое лицо. Они догадались: я торопливо
что-то делаю, чего-то жадно ищу и жду.
А я кручу ручку настройки уже лихорадочно, приближая то далекое девичье
лицо и вытесняя им с экрана остальные. Я уже понял, кто это. Но боюсь даже
про себя произнести ее имя.
И вот лицо заполняет весь экран. Прекрасное, родное, когда-то очень
любимое лицо. Оно из той бесконечно далекой, невозвратимой теперь жизни. Оно
уже не такое юное, как тогда, но еще более прелестное.
Классическая русская красота смотрит на меня с экрана: сама Таня. Друг
детства, первая моя любовь и первая моя страшная боль. Когда-то она принесла
нашу любовь в жертву этой загадочной - с Земли! - планете Рита, и я узнал
полную правду лишь здесь, после гибели Бируты, перед уходом на Западный
материк. В бумагах Бируты нашлось откровенное письмо Тани. Среди моих старых
писем, которые хранила Бирута...
Две блестящие неровные дорожки катятся из Таниных глаз по бледным
щекам. Не успела нагулять здешний румянец на свежем воздухе... И я понимаю,
что плачет она не из-за дикого моего "колдовского" вида, а из-за
непоправимости того, что натворила судьба, когда-то не позволившая нам быть
вместе.
Ох, уж это самоотверженное женское благородство! Как часто любимые наши
жертвуют собою, не понимая, что одновременно приносят в жертву и нас, и
счастье своих будущих детей, и общую атмосферу счастья на планете! Она
любила одного, но вышла замуж за другого, и все близкие были ужасно
несчастны... Как это для нас характерно!
Восемь лет неумолимо и навсегда разделили Таню и меня. Еще не знаю я,
как прожила она эти годы и как умудрилась попасть на Риту со своим
неоперабельным в юношескую нашу пору пороком сердца.
Может, медики Земли уже перевели этот вид порока в разряд операбельных?
Но зато знаю я точно, что прилетела она с мужем. Наверное, он сидит в
этом же зале. Добровольцев на Риту посылают только супружескими парами. Во
избежание драм и трагедий. По земным представлениям...
Много ли знают там о причинах наших трагедий?
И в то же время прилететь сюда Таня могла только из-за меня. Она всегда
была равнодушна к далекой планете Рита и воспринимала ее только через мой
интерес. Что же иное могло заставить ее просочиться сквозь мелкое сито в
лагерь астронавтов "Малахит"? Историей литературы - главной Таниной
страстью! - удобней заниматься на Земле. Но, видно, кто-то рассудил, что на
Рите нет пока литературоведов. И, значит, можно послать...
Впрочем, как и все курсантки "Малахита", Таня теперь должна быть еще и
медсестрой.
А тут уже бегает среди смуглых мальчишек племени купов темноглазый
сынишка мой Вик, записанный в городской метрике как Виктор Тарасов. Половину
времени он проводит в городском интернате... А в палатке моей хозяйничает
послушная и ласковая Лу-у. На нее метрика в Городе пока не заведена...
Однако пробел этот готовится восполнить неизменно энергичная Аня
Бахрам. На каждое знакомое нам племя она давно завела в архиве книгу учета и
вписывает туда все ставшие известными имена, все данные о возрасте,
родителях, болезнях и даже "производственных наклонностях". В книге племени
купов Лу-у значится как птичница. В книге племени ту-пу Тили значится как
художница. Хотя живет в Городе... А вот Дая, как медсестра, проходит
одновременно и в племени гезов, где родилась, и в племени ту-пу, где живет.
Когда-нибудь из этих книг учета начнут выползать и метрики.
Заведена такая книга и на племя урумту. В ней записано, что вождь Вук
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг