веселый и смелый человек. А немного позже он первым в мире приблизился к
звуковому барьеру и стал первой его жертвой.
Он навсегда остался на этом поле, веселый и смелый летчик Григорий
Бахчиванджи. Он стоит в мраморе посреди сквера и улыбается, и держит летный
шлем в руках, и неизменный уральский ветер треплет его непокорные каменные
волосы.
У подножия памятника - всегда цветы. И имя летчика давным-давно
известно всему миру. В школьных учебниках по истории космонавтики его имя -
одно из первых.
Прошло всего несколько лет, и летчики привыкли к мысли, что звуковой
барьер пройден. К концу двадцатого века даже грудных младенцев возили в
самолетах со сверхзвуковой скоростью. Человечество перестало замечать бывший
барьер.
А теперь ученые спорят о том, можно ли перешагнуть барьер скорости
света.
Многие считают - нельзя. Многие считают, что и корабли такие в принципе
невозможны.
Однако все чаще и чаще сообщают о первых опытах по сверхсветовой
транспортировке элементарных частиц. Не все опыты, правда, удачны. Но ведь
на то они и опыты!
В общем, это нужно человечеству. И, значит, когда-то станет возможно.
Что уж там Андромеда?! Даже к центру своей собственной Галактики человек еще
не летал - мала скорость. Немногие звездные корабли обследуют лишь ближние
участки Галактического кольца. Короче, пока ползаем по окраине. А разве для
того появилось человечество, чтобы ползать по окраинам своего мира?
Я пройду
Через тысячи
Бед.
Я вернусь
Через тысячу
Лет.
Я не брал
Ожиданья
Обет.
Я вернусь,
А тебя
Уже нет.
Почему-то вспоминается Таня. Наверно, если я когда-нибудь и вернусь с
планеты Рита, Тани уже не будет. Даже когда я совсем молодым опущусь на эту
далекую планету, Таня, уже пожилая, начнет подумывать об Острове старости.
Как-то это не очень: танцуя с Бирутой, я думаю о Тане...
Может, Бирута догадывается, что думаю я не о ней? Уж больно испытующий
у нее взгляд!
Я вернусь
Через тысячу
Лет
Так хоть в чем-то
Оставь мне
Свой след!
Кончается плавный "кондо". Мы останавливаемся, и мне не хочется убирать
руки с плеч Бируты. Мы так и стоим еще несколько секунд посреди зала,
обнявшись. И лишь когда все пары вокруг расходятся, мы тоже опускаем руки и
уходим из центра.
И эти несколько секунд после танца говорят нам обоим больше, чем все
прежние слова и взгляды.
Мы уходим с середины зала, сцепившись мизинцами. И я знаю: между нами
существует тайна, которой не было пять минут назад. И я хочу, чтобы эта
тайна росла, чтобы она стала огромной, чтобы она с ног до головы окутала нас
обоих и отделила от остальных.
Снова раздается музыка, и снова мы танцуем с Бирутой. Знакомый густой и
низкий голос Розиты Гальдос, лучшей певицы нашего "Малахита", звучит сейчас
в зале:
...Это поле,
Что сроднило нас.
Это небо,
Что укрыло нас.
Этот ветер,
Что с любимых глаз
Унес слезу...
Розита молча танцует где-то среди нас, а голос ее живет отдельно, голос
ее звучит сейчас над всем лагерем.
Впрочем, не только в "Малахите" знают ее голос.
Розита очень молодая певица, но два раза уже выступала на фестивалях
Северного полушария.
Я невольно отрываю глаза от лица Бируты и отыскиваю взглядом
черноволосую красавицу Розиту.
И вдруг вижу ее с Женькой. С Женькой Верховым! Они танцуют вместе.
Но они не просто танцуют. Они, кажется... как и мы с Бирутой...
Должно быть, у меня резко меняется лицо, потому что Бирута тихо и
обеспокоенно говорит:
- Пойдем в парк! Хоть ненадолго!
- Пойдем! - отвечаю я. - На сколько хочешь!
Мы выходим в темнеющий парк, который дышит весной, шелестит майскими
клейкими листьями и что-то обещает шелестом - светлое, радостное, настоящее.
- А на Рите не будет весны... - тихо говорит Бирута. - Как это можно...
без весны?
- Мы сделаем себе весну сами!
- Как?
- Будем ездить.
- Не понимаю.
- Будем ездить к экватору. Соскучился по зиме - лети к полюсу. По
весне - к экватору.
- Ты шутишь... А там это будет не так просто - лети туда, лети сюда...
- Ну, не сразу... Сделаем, чтобы стало просто.
- И все равно это будет не то. Весна - это пробуждение. Оно не может
быть постоянным. И вообще, Сандро, там будет сложнее, чем можно себе
представить.
- Рута...
- Да?
- Не зови меня Сандро. Зови Сашей.
- Почему? Все тебя так зовут.
- Это пришло из школы. Невольно. А ты зови меня иначе.
- Твоя прежняя девушка звала тебя Сашей?
- Нет. Она меня звала не так. Но не надо о ней. Это умерло.
- Скажи точнее, - тихо произносит моя спутница, глядя себе под ноги. -
Скажи: было убито. Я же видела!
- Что ты видела?
- Ее. Ту девушку.
- Где ты могла ее видеть?
- Зачем ты удивляешься, Саша? Она же была осенью в "Малахите". А я не
слепая.
Теперь я понимаю, что она говорит о Лине.
- Это была не та девушка, Рута!
- Но она на тебя так глядела!
- И все же это была не та девушка! Ты не могла видеть ту. Она не
приезжала сюда. И не приедет. Она давно забыла меня.
- Но помнит эта... Которая приезжала.
- А может, хватит о них? Я хочу, чтобы в моей жизни была только одна
девушка - ты.
- Я тоже... Давно. Только ты не замечал...
- Рута! Мы... улетим вместе?
- Если возьмут.
- И ты... не побоишься?
- Я ничего не боюсь.
- Никаких опасностей?
- Опасности везде, Саша. Мы никогда не знаем точно, где опасно. Шальной
метеорит может убить нас на улице, возле дома. Даже в доме. Подгнившее
дерево может свалиться на голову в парке, в лесу. Свихнувшийся робот может
пристукнуть нас в магазине. Это все, конечно, маловероятно. Но не исключено.
У меня своя теория, Саша. Она позволяет ничего не бояться. Потому что
опасно - везде. Жить вообще опасно. Безопасно - не жить.
- Впервые слышу такую любопытную теорию.
- Значит, я способна делать для тебя открытия?
- Ты для меня вся - открытие!
...Потом, отпустив от себя Бируту и оторвав свои губы от ее, я тихо
спрашиваю:
- Мы не вернемся в зал?
- Зачем? Чтобы ты выглядывал там других девушек? Я не хочу этого!
"А она ревнует! - вдруг понимаю я, - Это же здорово, что она ревнует!"
11. Отец
Я просыпаюсь среди ночи, не понимая - отчего. Гляжу удивленно по
сторонам и слышу негромкий низкий гудок. Это зуммерит на тумбочке мой
радиофон.
Странно! Он давно не будил меня ночью! Больше года. Только Таня могла
раньше вызвать меня ночью.
Вынимаю из черной коробочки наушник, нажимаю кнопку.
- Тарасов слушает.
- Алик, это мама!
Слышу родной низкий, с детства любимый голос. Но голос непривычно
дрожит и поэтому кажется незнакомым.
- Что случилось, ма?
- Сынок! Погиб папа! Взорвался цех... Прилетай домой! Мне очень плохо.
- Сейчас вылетаю, ма!
Выключаю радиофон и лихорадочно одеваюсь. Потом спохватываюсь: надо
известить начальника лагеря. Уйти из лагеря просто так не имею права, у нас
жесткая дисциплина. Да и самолет не дадут без его распоряжения.
Я снова беру радиофон и вызываю дежурного по лагерю.
- Дежурный слушает.
- Говорит курсант Тарасов. Мне нужен личный номер Кудряева.
- Зачем?
- Погиб мой отец. Мне срочно надо домой.
- Берите биолет, выезжайте на наш аэродром, - говорит дежурный. - А я
пока попрошу запрограммировать автопилота. Если понадобится, свяжусь с
Кудряевым сам.
- Хорошо. Выполняю.
В носках бегу по лестнице двухэтажного коттеджа, чтобы не разбудить
кого-нибудь грохотом ботинок. Обуваюсь на ступеньках крыльца и вскакиваю в
биолет. До аэродрома - семь километров. Но сейчас они кажутся семьюдесятью.
Биолет еле плетется. Впервые в жизни жалею о том, что пассажиры биолета не
могут регулировать скорость. Знаю, что только это спасло на Земле миллионы
жизней. Знаю, что именно эта особенность биолетов ликвидировала на всей
планете дорожные аварии. Но сейчас я проклинаю биолет за осторожность. Я
готов выскочить из машины и мчаться бегом, хотя понимаю, что это будет
медленнее.
А на аэродроме вижу, что ехал всего три минуты.
Бегу по красной траве аэродрома, к домику дежурного техника. Впрочем,
сейчас, в темноте, не разобрать цвета травы. Просто я знаю, что на аэродроме
трава всегда красная, потому что этот цвет отпугивает птиц.
Техник, увидев меня, кивает.
- Да, знаю. Звонили. Пятнадцатый самолет ждет вас.
Снова бегу по красной траве, которая кажется сейчас черной, забираюсь в
двухместный спортивный самолет, пристегиваюсь и вижу, что справа от меня
вспыхнула дорожка зеленых огней. Кибер сам выруливает машину на дорожку, и
через две минуты я в воздухе. Подо мной стремительно уносятся назад редкие
ночные огни спящего "Малахита".
Вдруг я вспоминаю, что ничего не успел сказать Бируте. Завтра утром она
начнет искать меня. Зачем ей эта нервотрепка?
Позвонить сейчас?
Вынимаю из кармана радиофон и торопливо тычу пальцами в кнопки.
Кажется, ткнул не туда... Заложить в память номер Бируты раньше не
догадался. Ни к чему было - она же все время рядом. А теперь путайся в
десяти цифрах!
Пустопорожний я человек! Так и не закончил свои тедробраслеты! Как бы
сейчас тедр пригодился!
Тедр забросил, коэмы забросил - не вылезаю из обычных заданий по
электронике...
Наконец-то набрался нужный номер!
- Бирута Аугшкап слушает!
Милый, родной, чудесный заспанный голос!
- Рутик! Это я. Улетаю домой, говорю из самолета.
- Что случилось?
- Звонила мама. Погиб отец.
- А-а!
- Рутик!
- Я жду тебя, Саша! Возвращайся скорее! Я люблю тебя! Помни об этом!
Ее голос слабеет, уходит. Пройдена зона "Малахита"! У нас своя зона...
Теперь надо набирать ее с областным индексом. Уже двенадцать цифр.
Тягомотина! Ладно, главное сказал...
Нужно теперь же, пока не поздно, пока мы еще на Земле, вогнать тедр в
средний, а не в самый крупный часовой браслет, и оставить его людям. Нужно
теперь же закончить коробочки эмоциональной памяти! Впереди еще год. И все
принципиальное решено. Можно успеть. Нужно успеть! И пусть потом обзывают
меня продолжателем дела Евгения Верхова! Улечу и не узнаю... А коэмы
останутся. И будут служить людям.
Каким я был идиотом, что не понимал этого раньше! Разве мог бы отец
из-за таких причин отложить нужное людям дело?
Только сейчас я вспомнил об отце... Может, раньше боялся понять, что
его уже нет?
Всю жизнь я мало думал о нем. Просто знал, что он всегда рядом. Где бы
ни был я, где бы ни был он - он все равно всегда рядом! Хоть за тысячи
километров! Можно позвонить и посоветоваться. И получить безошибочный ответ.
Не было такого трудного запутанного положения, из которого отец не нашел бы
выхода. Его уму я верил больше, чем самому безотказному компьютеру.
При этом отец ничего никогда не решал за меня. Он просто подсказывал
выход. А то и два или три. А уж решать предоставлял мне самому.
Что может быть лучше?
Я видел, что ему не понравился мой разрыв с Таней. Отец, кажется, любил
ее, как дочку. Хотя никогда и не говорил мне...
Они с мамой ждали, что мы поженимся после школы, и не скрывали этого от
меня... А я даже не объяснил им, в чем дело. Сказал только, что Таня,
вероятнее всего, больше у нас не появится.
Я видел, что отец безо всякого восторга встретил мое решение лететь на
Риту. Правда, вначале он считал его несерьезным. А может, надеялся, что я не
пройду комиссию.
Но и потом, когда я прошел, он ни разу не пытался меня отговаривать. Ни
он, ни мама не намекнули, что им это тяжело или обидно.
Не у всех такие родители! У Ленки Буковой, когда она записалась, были
дома и слезы и крик. Таня рассказывала... Ленка даже два раза убегала из
дому ночевать в интернат, потому что не могла видеть слез матери.
А у меня дома было тихо, спокойно. Будто ничего не случилось.
Я видел, что огорчаю отца в последний год. Но был благодарен ему за то,
что он не говорил мне об этом.
А теперь отец не узнает, что я все понимал. Не узнает, как я всегда
любил его, как всю жизнь, с тех пор, что помню себя, он был для меня
примером. Как всю жизнь я гордился им и тем, что он делает.
У нас в "Малахите", кажется, никто, кроме меня, не знает, что весь
последний год отец работал на нас, на наш полет, на наш корабль. Он создавал
особую вязкую пластмассу, легкую и не пропускающую нейтронов. Пластмассу,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг