9. Али
Оказывается, это нелегкое дело - свалить толстую старую сосну. Свалить
так, чтобы она легла в нужную сторону, чтобы, падая, не прихлопнула нас и не
обломила другие деревья и чтобы пенек остался небольшой - не выше десяти
сантиметров.
Али, стоя на колене, медленно, осторожно режет сосну лучом лазера. Луч
проходит легко, свободно. Только едкий серый дымок поднимается вверх от
линии разреза.
Но в том-то и беда, что луч режет сосну слишком легко. Трудно
остановиться. Трудно точно рассчитать ту невидимую линию, от которой должен
идти другой, более высокий разрез.
Впрочем, инструктор говорит, что это - дело привычки. Привыкнем - и
будем валить сосны почти механически. Тем, кто улетел на Риту, тоже вначале
было трудно. А под конец они вообще не считали это работой.
Али еще немного продвигает по стволу генератор, затем выключает луч,
встает с колена и вытирает тыльной стороной ладони пот со лба.
- Как? - спрашивает он. - Инаф?
- Довольно! - Я киваю. - Гив ми.
Он отдает генератор. Верхний разрез предстоит делать мне.
Али родился и вырос в Сирийском районе. Он не знает русского. Здесь, в
"Малахите", многие не знают русского. Но зато все знают "глобу" - смесь
английского и русского языков, которая родилась в двадцать веке в совместных
полетах американских и русских космонавтов, родилась стихийно и стала
расползаться по миру.
Ученые лингвисты поначалу смеялись над "глобой", потому что она
создавалась вопреки многим законам грамматики. Пытались противопоставить ей
эсперанто - язык, искусственно сочиненный в девятнадцатом веке. Но на
эсперанто никто не говорил, а тем более космонавты. На эсперанто выпускались
книги, которые никто не читал. А "глоба" звучала все шире, хотя никто на ней
не писал и ничего не печатал.
Наверно, и на Рите земляне будут поначалу говорить на "глобе". Просто
не просматриваются другие варианты. И может, там этот "неправильный" язык
станет наконец из разговорного литературным?
...Я веду верхний разрез по сосне так же медленно, как Али вел нижний.
И, видимо, увлекаюсь, потому что Али кричит:
- Инаф! Инаф!
Я и сам вижу, что довольно, и выключаю луч.
Мы глядим вверх, на сосну - не изменился ли ветер. Сосна уходит в небо
величественно и стройно, и не верится, что сейчас она, поверженная, покорно
ляжет у наших ног. И жалко ее - она так горделиво уходит в небо. Как живая.
А она уже - не живая. Она уже убита.
Али всовывает в дымящийся верхний разрез длинное острие электроклина,
включает аккумулятор, и мы быстро отходим от сосны.
Электроклин жужжит, вдавливается в дерево, расширяет разрез, и вот уже
сосна начинает трещать и слегка наклоняется в противоположную от нас
сторону. Электроклин жужжит все сильнее, жужжание переходит в надрывный
визг, а тот заглушается громким треском падающего гиганта.
Первая наша сосна лежит на земле.
До сих пор мы валили деревья только под наблюдением инструктора. А
сейчас его нет на делянке.
Недалеко раздается такой же громкий, отчаянный треск падающего дерева.
Это свалили свою первую сосну Женька Верхов и Ральф Олафссон, исландец.
Мы валим сосны по старинке, как в двадцать первом веке. Давным-давно
никто на Земле не валит деревья так, как мы здесь, в "Малахите". Потому что
давным-давно на Земле нет лесных делян.
Когда-то дерево нужно было и для промышленности, и для строительства, и
в шахты, и на морские корабли. Когда-то из него делали бумагу и шелк.
А сейчас древесина почти не нужна. Пластмассы и дешевле, и красивее, и
прочнее. Из пластмасс можно сделать все, что и из дерева. И даже намного
больше. И лишь для ремонта дорогих старинных вещей и зданий, для выпуска
стилизованных под старину книг по-прежнему нужно дерево.
Но его не валят для этого специально. Хватает санитарных рубок. Тех,
которые необходимы лесу. Тех, без которых лес не может жить.
Больное или умирающее дерево сейчас привязывают к дирижаблю, срезают
лазерным лучом и везут туда, где можно использовать. Оно не падает. И
никакого треска нет, и никакого сору. И ни один сучок не пропадет.
Так сейчас рубят лес на Земле.
Но на Рите пластмасс еще долго будет не хватать. Пока там отыщут
достаточно нефти... Пока наладят подземную газификацию угля!.. На Рите
придется строить из дерева дома и хозяйственные постройки, делать бумагу и
ткани. Конечно, так будет не все время. Так будет вначале. Но этого начала
вполне может хватить на нашу жизнь.
И поэтому нас учат валить и разделывать лес, и строить деревянные дома,
и делать деревянную мебель.
Когда смонтируют на орбите наш звездный корабль - "Рита-3", в него
погрузят специальную машину для валки и разделки леса. Этакий небольшой
лесозавод на ходу. Погрузят и немало роботов, которых тоже научат валить лес
и строить дома.
И все-таки машина будет лишь одна. А роботов будет не очень много.
Строить же на чужой планете новых роботов вначале наверняка будет некогда.
В общем, мы должны уметь все! Не хуже машин. Мы должны уметь все и для
себя, и для тех, кого нам понадобится учить. Мы ведь должны будем чему-то
учить первобытных людей Риты.
...Итак, первая сосна свалена. Теперь надо прицепить к ней тросы, затем
свалить еще березу, ель, и ждать дирижабля. Он заберет сразу все, что будет
свалено пятью звеньями на делянке.
Мы обвязываем сосну тросами и собираем их кольца вместе, чтобы быстрее
подцепить к крюку, спущенному с дирижабля. Али снова вытирает пот со лба и
говорит:
- Лет аз отдых!
- Давай, - соглашаюсь я. - Давай отдохнем!
Вообще-то я не устал. Но понимаю, почему устал Али. Он мерзнет
уральской осенью и поэтому неправильно регулирует температуру в
электрокуртке.
Ничего! Отдохнем, и я посоветую ему убавить температуру.
Каково-то будет бедному Али первой зимой!
Мы садимся на ствол поваленной сосны и молчим, и слушаем лес.
Он шумит тихо, спокойно. Он шуршит падающими желтыми и красными
листьями. Он окружает нас со всех сторон и укоризненно смотрит на дело наших
рук - погибшее дерево.
И вдруг в негромкий спокойный ровный шум леса вонзается механический
визг, и затем лес взрывается новым отчаянным треском ломающихся сучьев.
Это свершилось еще одно убийство: свалило свою сосну третье звено,
слева от нас.
Дорого обходится Земле наша учеба!
- Ты уже выбрал герл? - спрашивает Али.
- Ноу, - отвечаю я.
Али очень беспокоит эта проблема. Он второй раз спрашивает, выбрал ли я
себе девушку.
А я все не могу. Да и не я один должен выбирать. Она ведь тоже
должна...
Здесь много девушек, пол-лагеря. Тысяча двести - светловолосых, рыжих,
чернобровых, веселых, задумчивых, медлительных, темпераментных. Я никогда в
жизни не видел столько красивых девушек сразу.
На одной из них надо жениться, если на самом деле хочешь улететь на
Риту. На корабль возьмут только женатых. Исключений не делают, потому что на
Рите такие исключения могут обернуться личными трагедиями. А там их и так не
избежать. И поэтому здесь, на Земле, с самого начала заботятся о том, чтобы
трагедий было как можно меньше.
На двух кораблях, которые ушли на Риту, улетели молодожены. Только
командиры кораблей были не очень молодыми. Но и они полетели с женами.
Потому что на Риту улетают навсегда. Оттуда не вернуться - слишком далеко.
...В наш "Малахит" девушек отбирали не менее строго, чем юношей. Теперь
я знаю, почему не взяли Таню, почему отказали Лене Буковой и поставили перед
Женькой Верховым дилемму: либо разлучиться с Леной, либо отказаться от
"Малахита".
Таню не взяли потому, что она тяжело болела. И хоть было это давно, в
детстве, и хоть после этого Таня серьезно занималась спортом - какие-то
последствия болезни, видно, остались. И из-за них Таня могла не вынести
долгого холодного сна, в котором астронавты проведут почти сорок лет
ракетного времени, почти всю дорогу.
А Лена Букова была здорова. Ее не взяли по другой причине. Мы все
знали, что Лена часто бывает мелочной и вздорной, что любит передавать чужие
разговоры. За десять лет учебы из-за нее было немало ссор в нашем классе.
Это знали не только мы, знали и учителя. И, следовательно, члены
комиссии.
А на Рите между землянами не должно быть ссор. Об этом тоже заботятся
здесь, на Земле. И поэтому Лена не прошла. И если бы комиссия знала, как я
"люблю" Женьку Верхова и как он "любит" меня, - кто-то из нас тоже не прошел
бы. Вероятнее всего, я. Потому что Женька знаменит.
Хорошо, что прошлой зимой я не взорвался, не стал выяснять отношения.
Все равно ничего не доказал бы. У Женьки коэмы были отработаны, отточены,
хотя он и остановился на полпути. А я двигался дальше и не отрабатывал
промежуточные стадии.
Но если бы я тогда поднял шум - не видать мне сейчас "Малахита" и его
стройных красавиц!
Впереди еще два года. Успею выбрать. Пока все девушки кажутся мне в
чем-то одинаковыми - все хуже Тани. Конечно, это чепуха, все не могут быть
хуже. Но так кажется.
А вообще-то, по-моему, это слишком жестоко: ради "Малахита" рвать
чью-то любовь, ограничивать выбор. Может, мне понравится девушка вовсе не из
"Малахита"? Зачем же давить на меня выбором: или любовь, или полет на Риту?
Но я понимаю, что жестокость эта - вынужденная. Жесток сам опыт.
Жестокими будут условия там, на чужой планете. Их не сравнить с условиями на
Марсе или на Венере, куда сейчас практически могут лететь почти все. И
поэтому на Риту берут нас, мальчишек и девчонок. Мы еще способны по
молодости вынести эту жестокость опыта. Людям постарше она может оказаться
не по плечу.
- Мы с тобой тянем! - размышляет вслух Али. - А другие пока разберут
лучших.
Он все о девушках!
- Они все хорошие, - спокойно возражаю я. - Какую полюбишь, та и станет
лучшей.
- Нет, не все! - Али горячится. - Я уже смотрел - беленьких совсем не
так много!
- А тебе обязательно "беленькую"?
- Конечно!
- А мне - все равно.
- Потому что ты сам "беленький"! А я себя знаю! Если женюсь на
черноволосой - всю жизнь буду завидовать тем, у кого "беленькая". Но на Рите
не должно быть зависти!
- Волосы можно покрасить, Али!
- Волосы - можно! Характер - нет! "Беленькие" - спокойные. Мне нужна
спокойная жена! Я сам горячий!
Смешной этот Али! Умный, веселый, отличный скульптор и монументалист -
и смешной. Что-то в нем есть древнее - чересчур откровенное, обнаженное. В
наших краях парни даже не думают так, как Али говорит.
Он любит лепить красивые фигуры. Уже здесь, в "Малахите", он вылепил
две небольшие статуэтки - купальщицу и балерину. Прекрасные вещи! Ребята
один за другим ходят в мастерскую к Али, чтобы посмотреть на них.
Я не раз думал: кто же был его моделью? Али не говорит об этом. А я,
конечно, не спрашиваю.
Впрочем, может, здесь и не обязательна модель? Можно ведь вылепить
мечту!
Наверно, Али и сам был бы прекрасной моделью для скульптора. Если бы я
хоть немного умел лепить, непременно вылепил бы этого парня.
У Али точеный нос с маленькой горбинкой, слегка вытянутые вперед
пухлые, по-детски капризные губы. Его густые черные брови срослись над
переносицей в сплошную линию. Я читал в восточных преданиях о красавцах, у
которых брови срослись над переносицей. Но никогда не видел. Али - первый.
Он чуть ниже меня. Но меня всегда считали высоким. В нашем классе
только Женька выше. Так что, в общем, у Али хороший рост. Но зато Али шире
меня в плечах, и быстр и ловок, как тигр, и по его мускулатуре можно изучать
анатомию.
Я тоже не слабак, и никогда не жаловался на свои мускулы. Но мне далеко
до Али.
Интересно, какими видят нас обоих здешние девушки?
Али - яркий, смуглый, броско-красивый. У него цепкий и быстрый, как
молния, взгляд. Рядом с ним я - блеклое пятно. У меня светлые волосы, и
бледный, чуть красноватый северный загар, и веснушки на носу, и глаза -
обычные, серые. А в детстве были голубыми.
И, наконец, Али талантлив. Всего месяц мы в "Малахите", но
пластмассовое панно "Подвиг", созданное руками Али, уже украшает столовую,
на скульптуры Али бегает смотреть чуть не весь лагерь, и талант Али уже
признан здесь всеми.
А я? Никогда у меня не было никакого таланта. И даже немногие стоящие
дела, которые я задумал - тедр-браслет да коробочки эмоциональной памяти, -
так и не довел до конца.
Чего же Али волноваться? Чего спешить? Он не из худших здесь...
- А может, тебе и не нужна тут девушка? - интересуется Али. - Может, ты
еще любишь ту?.. Которая приезжала... Ее, наверное, не взяли в "Малахит"?
- Не взяли, - соглашаюсь я. Почему-то не хочется объяснять Али, что
Лина и не просилась сюда. - Но это не моя девушка, Али. Мы просто друзья.
Али хмыкает и недоверчиво усмехается. Потом произносит:
- Она на тебя так смотрела!.. Нет, вы не просто друзья!
- Это тебе показалось, Али.
Он снова хмыкает и недоверчиво усмехается.
Конечно, ему не показалось, это и я понимаю. Но зачем все объяснять?
Лина приезжала ко мне только один раз - десять дней назад. Мы долго
бродили с ней по громадному парку "Малахита" и качались на качелях, и
взлетали в небо в кабине пневматической катапульты, и потом обедали в нашей
столовой, где я представил ее своим новым друзьям.
После обеда мы бродили по осеннему рыжеющему парку уже втроем - с
Маратом Амировым, который очень обрадовался, увидев Лину в столовой. Но
потом Марат незаметно исчез куда-то, и мы опять остались вдвоем.
Это был очень грустный день, потому что он как бы подводил итог нашей
так и не сложившейся любви. У любви должно быть будущее, тогда она может
жить. А у нас с Линой будущего не было - с первого дня. И поэтому мы
поссорились, не успев толком познакомиться. И хотя потом Лина сама вызвала
меня, и поняла, и простила невольную мою бестактность в тот день - мы оба
чувствовали полную обреченность наших отношений. Может, Лина и хотела бы,
чтоб я отказался от "Малахита", ради нее. Но, разумеется, не говорила об
этом. А если бы и сказала - ничто бы не изменилось. Видно, она чувствовала
это, потому и молчала. Слишком немногое нас связывало, чтобы я отказался
ради нее от своей давней мечты.
Еще если бы ради Тани...
Вообще, я слишком много думал о Тане, когда разговаривал с Линой.
Наверно, она и это чувствовала.
Может, потому и плакала, когда мы прощались. Не знаю. Но при мне
держалась хорошо. И много шутила. И даже хохотала.
Но шутила - горько.
И зачем ей так не повезло?
Мы поцеловались с ней при встрече как старые друзья - быстро, легко, и
на людях. А потом целовались вдвоем, прячась в парке от посторонних, уже
совсем по-другому. Это были сладкие и одновременно горькие поцелуи. И не мог
я ни удержаться от них, ни отказаться. Потому что впервые целовал девчонку
безо всяких моих просьб и ее разрешений. Просто потому, что нам обоим так
очень хотелось.
В этом была сладость.
И в неизбежности близкого расставания была горечь.
Наверное, Лина не стала бы прятаться от посторонних, не в ее характере.
Оглядывался обычно я. И Лина не удержалась, съязвила:
- Ты словно боишься, что нас увидит твоя будущая невеста. Она уже
наметилась?
- Если бы наметилась, - признался я, - мы гуляли бы сейчас втроем.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг