уровень жизни которых примерно соответствовал уровню жизни пещерного
человека на Земле. Каменные и костяные орудия, луки и копья, одежда из
звериных шкур, неумение возделывать землю - вот что было характерно для всех
племен, обнаруженных астронавтами.
Лишь одно островное племя в северных субтропиках разводило больших птиц
и приручило животное, похожее на земного яка. Это животное, видимо, давало
немного молока и перевозило тяжести, когда люди меняли стоянку.
Однако и это самое цивилизованное племя еще не знало ни колеса, ни
металла. Бронзовый век еще не наступил на планете Рита.
Большинство племен встретило земных астронавтов резко враждебно.
Причины этого остались неизвестными.
Впрочем, земляне впервые встретились в космосе с первобытным человеком,
и допускают, что подобное отношение аборигенов к неведомым пришельцам вполне
естественно для человека эпохи палеолита. Он не способен понять, откуда
появились пришельцы, и может увидеть в их появлении только опасность для
себя, ничего больше.
Почти все встречи с племенами астронавты сняли на стереопленку. Фильмы
были размножены на Земле и в свое время передавались по телевидению, а копии
хранились в каждой городской фильмотеке.
Но о фильмах - позже. Последний раз я просматривал их уже в космосе, в
другой ленте своей жизни...
4. Таня
- А ты так можешь?
Таня плывет "бабочкой". Ее тонкие белые руки мелькают над водой, она
быстро уходит от берега, и я удивляюсь, как легко плывет она этим трудным
стилем.
- Конечно, могу! - кричу я и бросаюсь в воду, и тоже плыву короткими
сильными взмахами.
Знаю, что надолго меня не хватит. Я хорошо плаваю "кролем", а
"баттерфляй" еще трудноват. Но разве сейчас можно признаваться в этом?
Плыву изо всех сил, и чувствую, что сейчас, вот прямо через два-три
взмаха, надо переходить на привычный и легкий "кроль", и делаю еще шесть или
семь взмахов, и снова думаю, что уж теперь-то больше чем на два последних
взмаха, меня не хватит.
И вдруг вижу, что Таня, забывшись, приближается к расплывшейся полосе,
которая отделяет светлую подогретую воду от темной холодной.
- Назад! - дико кричу я. - Назад, Таня!
Она слышит, резко поворачивает, и я, успокоившись, ложусь на спину,
жадно глотаю воздух и затем медленно, лениво взмахивая руками, плыву к
берегу.
Потом мы с Таней сидим на мостках, греемся на солнце и молчим. Я молчу
сердито. Таня молчит виновато. Потому что она обещала не подплывать к
границе холодной воды. Для Тани это опасно: она совсем недавно болела.
Вода капельками стекает по Таниной спине. На тонкой ее шее висят
выбившиеся из-под голубой шапочки мокрые слипшиеся завитки русых волос. Эти
завитки кажутся мне такими беззащитными, такими детскими, что хочется
гладить их и целовать тонкую шею под завитками.
Я делаю робкое движение к Тане, но она как бы давно стережет его и
сразу отстраняется.
И снова мы молчим. Только теперь Таня молчит сердито, а я молчу
виновато. Потому что тоже обещал не пытаться ее целовать, пока сама, первая,
не поцелует меня.
- Не буду больше купаться, - вдруг тихо говорит Таня.
- Почему?
- Так. Устала.
- Тогда я тоже не буду!
- И зря!
- Без тебя неинтересно.
- А если бы меня вообще не было?
- Ну... тогда, наверно, я даже не умел бы плавать...
Таня молча улыбается. Может, вспоминает, как в третьем классе я учил ее
плавать "кролем" и лежать на воде. Она тогда почти не умела. Меня же отец
научил этому в пять лет.
А теперь Таня плавает намного лучше. Потому что всерьез занимается в
спортивной секции. А у меня на это нет времени. Спорт для меня - всего лишь
отдых. И кратковременный. Но никак не занятие.
Мне давно не хватает времени на многое, чем увлекаются ребята. В классе
над этим тихонько посмеиваются и за глаза зовут меня "Чипом". Это придумал
Женька Верхов. Он умеет прилепить прозвище. Но я равнодушен к нему. И это,
кажется, злит Женьку.
- Ты бы выключил термолуч, - говорит Таня. - Чего зря жечь?
- Верно. Сейчас...
Я натягиваю кремниоловые чулки, поднимаюсь и иду берегом вверх по
реке - туда, где на невысоком обрыве стоит серый ящик. Из ящика бьет на воду
сильный тепловой луч. И вода под ним кипит широкой полосой - почти до
середины реки. Кипяток, смешиваясь с холодным весенним течением, образует в
реке широкую светлую зону, которая захватывает наши мостки.
В этой зоне вода теплая - больше двадцати градусов. Хотя всего неделю
назад схлынули ранние в этом году полые воды. В такой воде можно купаться
даже Тане. Но без термолуча, который доверил мне отец, и думать нельзя было
о том, чтобы залезть сегодня в лесную речку. Потому что сегодня первый
по-настоящему теплый, почти летний день. В такое время у нас купаются лишь в
школьном бассейне. Или в районном.
Но до чего же они надоели, эти тесные и мелкие бассейны с обязательной
морской водой и обязательным "горным солнцем"! До чего хочется обычной,
пусть даже более скромной, но зато не искусственной природы!
К тому же в бассейнах всегда много знакомых, и невозможно остаться
наедине. И Тане там в голову никогда не придет поцеловать меня.
А здесь, на Пышме, никого больше нет. Мы одни на реке, и до ближайшего
поселка - три километра. И если бы не отцовский вертолет, кибер-пилот
которого много лет назубок знает эту дорогу, нам ни за что не добраться бы
сюда так быстро.
Здесь удивительно хорошо! Особенно летом или в сентябре, когда мы
прилетаем сюда с мамой и папой. Это наше место. И мостки здесь отец
построил. И в двадцати шагах отсюда, в пластмассовом ящике под старой
сосной, сложены наши палатки, и котелки, и надувные матрасы, и надувные
катамараны.
Давно я хотел показать это место Тане. Но прошлым летом ее не было в
городе, а осенью отец еще не отпускал меня одного в вертолете, считал
маленьким.
Теперь, кажется, не считает...
Сегодня рано утром, когда я ждал Таню возле вертолета на крыше нашего
дома, мне думалось, что уж здесь-то, в этой безлюдной лесной глуши, Таня
обязательно поцелует меня.
Но вот уже полдня прошло, и теперь ясно, что дело вовсе не в том -
где...
Я возвращаюсь к Тане с горячим ящиком термолуча. Надо бы сразу отнести
его в вертолет - а то еще забуду! - но боязно нести такой горячий. Пусть
остынет...
Снова сажусь на мостки и вдруг чувствую холодный ветер с воды. Пока
работал термолуч, ветра не было. А Тане он совсем некстати.
Поднимаюсь, иду на берег за одеждой и накидываю на худенькие
розово-белые Танины плечи свою походную электрокуртку. Я специально взял ее,
для Тани. Потому что она всегда упрямо одевается чересчур легко.
- Спасибо, Шур, - говорит Таня и натягивает куртку поплотнее.
Почему-то все зовут меня по-разному. Дома - Аликом, ребята в школе -
Сандро, учителя - Сашей. Таня вот выдумала этого "Шура". И никто не зовет
Александром. Какое-то разнесчастное имя!
- Шур... - тихо произносит Таня.
- Что?
- Я почему-то думаю сейчас об этом наборе добровольцев. На Риту. Смогла
бы я? Ведь навсегда!
- Ты не так думаешь!
- А как надо?
- Отобрали бы меня? Попала бы я в "Малахит"?.. Знаешь ведь, как легко
туда попасть!
- Знаю.
Все знают. В нашем классе немало говорили о новом наборе добровольцев
на Риту, который был объявлен в апреле. Этот набор проводится по всем школам
мира. В выпускных классах.
Вчера сообщили по радио, что записались в добровольцы уже больше двух
миллионов. Где-то даже целыми классами.
А отберут всего две тысячи. И на два года эти счастливчики уедут в
лагерь "Малахит", где их будут готовить к жизни на Рите. И из этих двух
тысяч полетят всего четыреста.
Наверно, многие из оставшихся поедут работать на Марс, на Венеру или на
спутники Сатурна, и будут раз в пять лет прилетать в отпуск домой. Еще
человек сто могут отобрать в специальные школы астронавтов-пилотов. А
остальные вернутся домой, пойдут в обычные институты, и будут только
вспоминать годы в "Малахите", да хороших ребят, разлетевшихся по Галактике.
Но и в эти две тысячи как попасть? Уж нашему городу привилегия... И
"Малахит" под боком, и климат на Урале примерно такой, в каком предстоит
жить на Рите. Но все же в первом наборе из нашего города были лишь шесть
человек. Шесть - на пятьсот городских школ!
А полетели двое.
Сколько же земляков отберут нынче в "Малахит"? И кто из них улетит на
Риту? Может, никто?
А Таня еще рассуждает, сможет ли она! Я вот смогу! Но возьмут ли?
Впрочем, до этого еще три года. И не из каждого выпуска набирают. Мы
можем просто не попасть в тот выпуск. Никто пока не знает, когда пойдет на
Риту третий корабль. Даже мой отец не знает, хотя последние годы работает в
основном для этих кораблей - синтезирует особо прочные пластмассы. У него
уже есть три пластмассы, которые прочнее титана и гафния. Детали из них
отливают сразу готовыми. А какой-нибудь крошечный заусенец приходится
срезать лазером. Потому что больше нечем.
И вот даже отец не знает, когда уйдет в космос "Рита-3".
Отец считает, что так и надо, что жесткие сроки в таком деле
устанавливать недопустимо, потому что они могут обернуться страшной бедой,
даже гибелью людей в космосе.
Когда-то, в далеком прошлом, жесткие сроки принесли немало бед, ибо
из-за них многое делалось кое-как, торопливо и потом неизбежно
переделывалось. А ведь ушедший с Земли космический корабль не переделаешь!
Может, в прошлые века и был какой-то смысл в жестких сроках, даже
какая-то необходимость. Сейчас трудно судить. Но у нас такой необходимости
нет. И поэтому аварии в космосе стали событием редчайшим. Космические
корабли сейчас готовятся к рейсам идеально. Жесткие сроки не висят над
людьми.
...- А ты решил лететь на Риту? - спрашивает Таня.
- Конечно!
- Но ведь это навсегда!
- Ну и что?
- Так легко? По-моему, ты просто не понимаешь слова "навсегда"!
- Почему? Понимаю!
- Что-то я сомневаюсь... И ты мог бы улететь без меня?
Я молчу. Просто не думал над этим. Как-то само собой разумелось, что мы
все время будем с Таней, и, если придется лететь, полетим вместе. Ведь я
люблю ее!
Однако не зря же она спрашивает! Конечно, она не струсит, но ее просто
могут не взять, она болела. А в космос посылают только идеально здоровых.
А я? Неужели я могу улететь без нее? Навсегда?
- Нет, Таня! - Я мотаю головой из стороны в сторону и чувствую, что у
меня холодеют губы, потому что это страшная клятва: я всегда выполняю свои
обещания. - На Риту я не полечу без тебя! Только вместе!
- А если разлюбишь?
- Тогда тебе будет все равно. Но я не разлюблю.
- А ты испугался, Шур!.. - Таня усмехается. - У тебя даже губы
посинели. Но ты не бойся! Я все равно попаду в "Малахит"! Я страшно упрямая!
Главное - самой решиться!
- Если бы все от тебя зависело!.. - Я почему-то успокаиваюсь, и уже
смешит наивная самоуверенность Тани. Но я сдерживаюсь, даже не улыбаюсь.
Таня может обидеться, если я улыбнусь. - Ты ведь знаешь, что по теории
вероятности...
- Всюду-то ты ее суешь! - перебивает Таня. - И всюду она тебя подводит!
Наверное, я на самом деле слишком часто вспоминаю теорию вероятности.
Но для Тани, кажется, важно не это. Просто она никак не может простить мне
единственной своей плохой отметки за год. Получила ее еще в ноябре, но,
похоже, все помнит.
В тот день открылся центральный городской каток, и мы с Таней поехали
туда, и там было так здорово, что я допоздна не хотел уезжать.
Мы мчались по громадному вогнутому, как гигантский рефлектор, кругу, и
я все время чувствовал плечом мягкое Танино плечо, и не выпускал из руки ее
узкую горячую ладошку. И казалось, что ничего лучшего не может быть в жизни.
А кто же торопится расстаться с лучшим?
Таня все рвалась домой, говорила, что даже не раскрыла историю, а я все
смеялся, и отвечал, что, по теории вероятности, ее никак не могут завтра
вызвать, потому что вызывали вчера и поставили лучшую отметку.
Таня тогда поверила теории вероятности, и мы катались до закрытия
катка. А на другой день опрос по истории проводил кибер-наставник. В него не
закладывают результаты учительских опросов. Он и не ведает о них. И поэтому
он вызвал Таню и выставил ей на своей ленте низший балл. То, что такой же
балл на той же самой ленте получил я, Таню не утешило. И вот с тех пор она
не признает теорию вероятности. По крайней мере, в моем употреблении.
...- Мы что-то очень много думаем и говорим в последнее время о Рите, -
вдруг замечает Таня.
- Мы с тобой? Или вообще?
- И мы, и вообще. Прямо поветрие!
- Ну, мы с тобой - понятно... Так сказать, результат тесного духовного
общения. Все-таки я целую зиму возился с докладом... А вообще - тоже
понятно. Из того, что делается сейчас человечеством, это, пожалуй, самое
отчаянное.
Прохладный ветерок с реки усиливается, и Таня зябко передергивает
плечами.
- Что-то я замерзла, Шур... Пойду оденусь.
Она уходит в кусты одеваться, я тоже одеваюсь, и потом мы бредем по
лесу - медленно, бесцельно. Хочется послушать, как шуршит под ногами
прошлогодняя листва и потрескивает сухая хвоя, как поют птицы над головой,
как лопаются набухшие почки. Ведь если остановиться в весеннем лесу и
прислушаться, можно услышать, как лопаются почки.
Иногда я сбоку, недолго, но внимательно, гляжу на Таню, на ее большие
серые глаза в пушистых темных ресницах, на ее чуть-чуть вздернутый нос,
которого она, я знаю, почему-то очень стесняется, на ее тонкую, какую-то
удивительно беззащитную шею.
Я стараюсь глядеть на нее недолго и быстро отвожу взгляд, пока Таня не
заметила. Но потом смотрю снова и снова.
Не могу не смотреть!
Я знаю, если Таня перехватит мой взгляд, она обязательно скажет: "Не
гляди на меня так!" А я спрошу: "Как?" А она ответит: "Сам знаешь!" И
нахмурится.
Но почему-то кажется, что она все равно замечает мои взгляды и просто
делает вид, будто не замечает. А когда ей это надоест, она и скажет: "Не
гляди на меня так!"
Значит, надо, чтоб не надоело.
Мы бродим по лесу, отдыхаем на пеньках, подкрепляемся таблетками,
которые взяли вместо громоздкой обычной еды. И рвем фиалки. И наконец Таня
говорит:
- Может, вернемся? Я что-то устала, Шур...
Мы возвращаемся к вертолету, я включаю кибер-пилота, мы летим на запад
и уже в сумерках опускаемся на крышу нашего дома.
Когда утихает мотор и останавливаются лопасти над головой, я распахиваю
дверцы кабины. А Таня вдруг сильно сжимает мои пальцы и говорит:
- Спасибо, Шур! За сегодняшний день! Наверно, я буду помнить его всю
жизнь!
И неожиданно притягивает меня и целует в губы. Сама! Первая!
Я хочу обхватить ее и целовать крепко-крепко. Ведь она сама говорила,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг