Джуна ДАВИТАШВИЛИ
ЗНАЮ: ТЫ СПАСЕШЬ МЕНЯ
[Image001]
Фантастический рассказ
Художник Павел ДЗЯДУШИНСКИЙ
Каждое лето Юния уезжала в горы.
- С туристами? - спрашивали ее.
Она отрицательно качала головой.
- К кому-нибудь в гости?
- Нет. Но надо помочь людям.
- Каким людям?
- Не знаю.
Спрашивавшие пожимали плечами и отходили. Некоторые выразительно
крутили пальцем у виска.
Но она и в самом деле не знала, кому ей предстояло помочь. Все
определялось само собой там, в горах, когда она оказывалась наедине с небом,
с облаками.
Облака! Они что-то значили в ее жизни, что-то очень важное.
Была еще дикая яблоня в горах, большая и одинокая. Юния вспоминала о
ней как о родной и близкой и знала: яблоня ждет ее. И осенью ждет, когда
холодные дожди срывают последние листья с ветвей, и в зимнюю стужу, и в пору
весеннего цветения. Приезжая в горы, Юния спешила к яблоне, садилась на
удобное, как кресло, корневище, прижималась щекой к шершавому стволу и
смотрела на облака. Они были легки и подвижны, быстро меняли очертания,
образуя то башни древних замков, то ряды рыцарей в шлемах и кольчугах,
бегущих за колесницей неведомой богини и исполненных ревнивого
соперничества, то вдруг возникали в безбрежности демонические лица с копнами
волос в полнеба.
Юния простирала руки вверх, и неожиданно в ней, как будто в глубинах
земли и неба, рождались стихи:
Земля и небо! В вечности души я вас соединяю.
Вы навеки слились - и неразрывны в человеке.
О, я горжусь крылатостью людей!..
Она плотнее прижималась к стволу яблони и снова замирала, прислушиваясь
к биению жизненных соков под могучей корой.
Здесь, в горах, у этих облаков, у этой яблони был ее настоящий мир -
мир людских невозможностей, такой ей близкий и понятный. И такой далекий
другим людям, вызывающий у них недоумение или снисходительную улыбку. Ее это
не смущало. Она давно поняла: люди суетны и противоречивы, они идут за
советом, но предпочитают услышать только то, что хотят. И сами люди не
видели в этом ничего странного: как часто нуждающийся в помощи ждет лишь
одобрения собственных мыслей, а то и разделения ответственности.
У своей яблони Юния всегда размышляла о людских достоинствах и
недостатках, прежде чем погрузиться в свои "сны".
...Музыка походила на хроматическую гамму. Словно бы то отдалялся, то
приближался рокот водопада. В гармонии звуков явно ощущалось что-то вечное,
как в шуме воды или фугах Баха, которые, даже отзвучав, не кончаются, не
умирают с последней нотой, а словно бы продолжают жить уже неслышимыми.
Звуки торжественной и в то же время очень родной и знакомой, как собственное
имя, музыки были окрашены для Юнии во все цвета радуги и несли запахи
свежего осеннего утра. Это была мелодия вечности ее планеты, планеты, на
которой нет смерти, а потому нет и будущего, а есть только настоящее,
тождественное вечности. Звуки гармонично сплетались бликами света, заполняли
собой все небо, и оно становилось светлым и сияющим.
Юния ждала, и все-таки это всегда приходило неожиданно - невыразимо
легкое и ласковое тепло, которому хотелось довериться. Так ребенок
доверяется рукам пеленающей его матери, И словно бы большое белое покрывало,
как облако, ниспадало на нее, подчиняя своей невесомой власти.
Эти вечные странники - облака! Эти живые посредники между землей и
небом, между умершим и возвращающимся!..
Облако приблизилось, протянуло к ней тысячи тончайших, но упругих
нитей. Пронизанное этими лучами, оно легко и властно заполнило пространство.
Несколько мгновений лучи причудливо закручивались вокруг Юнии, охватывая ее
хрупкое тело, потом облако опять круто пошло вверх и совсем скрылось в небе.
Было безветренно и ясно, на деревьях не шелохнулся ни один лист, только в
глубине листвы пели птицы. И все было как прежде, но Юния ничего этого уже
не слышала, не чувствовала.
Она теперь видела себя в космическом корабле и по сигналам,
улавливаемым ею, ощущала присутствие живых существ. Резкие и холодные шли от
того, кто называл себя Оскарбием, теплые - это Сардис, спокойный,
размеренный, печальный и немного утомленный от знания трудностей на пути,
уготованном человечеству. Сигналы, которые воспринимала Юния, иногда
походили на внезапные вспышки света: то ослепительно серебристые, то
красновато-оранжевые,
И она слышала их разговор. Говорили о ней:
- ...Призвание женщины - найти себя в мужчине, дать ему счастье. Это
прописная истина. А Юния никогда не хотела этого понять.
- Наверное, оттого, что этот мир для нее гораздо сложнее, чем для
других Я не уверен, что ей надо мешать...
- Она раздает себя людям, которые, впрочем, принимают это как должное,
иногда мне хочется помешать ей.
- Напрасно. Переделать Юнию невозможно.
- Почему ты так уверен в этом?
- Потому, что я понимаю ее.
- Влюблен?
- Возможно, это больше, чем любовь. Я многим обязан Юнии.
- Я знаю, ты и теперешний полет считаешь ее заслугой!
- И это тоже!.. Однажды у меня был момент, когда я со- всем потерял
себя. Ходил безвольный и равнодушный ко всему. И только мысли о Юнии, о том,
как она огорчится, если со мной что-нибудь случится, вернули меня а этот
мир. Знай, Оскарбий, это Юния спасла меня своим отношением к человеку. Это
так же точно, как и то, что меня зовут Сардис.
- Ты благородный человек, - заметно потеплев, сказал Оскарбий - Но
именно из-за этого своего достоинства ты не способен.
Но Сардис не дал ему договорить и, взглянув на друга вдруг потемневшими
от напряжения глазами, произнес почти по слогам:
- Однажды и навсегда ты должен понять, что Юния, может быть, не из
нашей цивилизации. Все представления о благополучии и счастье для нее
относительны Так дай же ей жить ее жизнью, оставь ей возможность и жалеть, и
сочувствовать, и помогать...
- Но женщина прежде всего должна быть женщиной, - упрямился Оскарбий. -
Ты же знаешь, Сардис, что я не какой-то там сумасброд. Сколько женщин
мечтают о том, что я составлю их счастье. А ей все равно. Я знаю, что она
любит Алеса. Но это не любовь в нашем, земном, понимании. Она не похожа на
всех нас и свободна даже в этой любви. Я даже подозреваю, что и Алеса она
полюбила из-за сострадания.
- Вот почему ты не можешь забыть о ней.
- Подумай, что будет, если вдруг все перестанут ценить бессмертие и
начнут искать вечность не в себе самом, а в сиюминутном сострадании к
другим.
- Это и будет настоящее бессмертие и настоящая вечность.
- Ты говоришь, как Юния.
- Да, я говорю, как Юния, когда говорю сердцем.
- Тогда... я отправлю Юнию без ее ведома и согласия в экспедицию, из
которой она, возможно, на нашу планету и не вернется...
Сардис улыбнулся.
- Ты здесь бессилен. Если она захочет вернуться, она вернется.
...Как всегда перед пробуждением, сон становился хрупким и прозрачным.
Она знала, что пробуждение будет нереальным, что проснется во сне, но все
равно ждала этого. Знала: не проснется окончательно, пока не пройдет через
несколько "пробуждений".
Душа крылата, мы во сне летаем,
Мы небо синее крылами рассекаем,
А утром белой стаей лебединой
Мы возвращаемся под кров родимый...
Космический, а скорее просто воздушный корабль резко менял форму.
Теперь он походил на висящие одна под другой огромные плоские тарелки,
нижняя из которых медленно опускалась на землю. Между собой их соединяли
только тонкие серебряные нити, струившиеся вниз, И казалось, что кто-то там,
с земли, нетерпеливо тянет за них, желая, чтобы корабль поскорее совершил
посадку. Нити, похожие на веревочки, собрались в пучки и наконец образовали
пронизанное золотисто-ярким светом облако, состоящее из множества радужно
сверкающих капель...
Юния даже не заметила, как приземлилась, но вдруг увидела себя на
пустынном берегу моря. И сначала медленно пошла, а потом стремительно
побежала вдоль него, переполненная ликованием:
Был берег моря и песок зыбучий,
И девочка по берегу брела,
И легкие ступни ее босые
Не оставляли на песке следа
Она хотела превратиться в птицу,
Чтобы лететь над голубой землей
В потоках воздуха и солнечного света...
Берег все не кончался, земля вокруг была пустынна, и эта пустынность
недолго радовала Юнию. И она побежала прочь от моря, надеясь разыскать еще
хоть кого-нибудь.
Наконец она увидела нескольких человек, которые что-то внимательно
рассматривали на каменистой земле. Через головы людей Юния увидела одинокий,
почти умирающий кустик травы. На нем сидела бабочка - вся в звездах на
радужных разводах и шелковой голубизне крыльев. Бабочка качнула крыльями и
полетела, но маленькая девочка бросилась за ней и тут же поймала.
- Отпусти бабочку, - сказала Юния. - Сильный должен Стремиться продлить
жизнь слабого.
Ее заметили, но заговорили с ней как-то странно и холодно, даже
отстраненно.
- Зачем останавливать ребенка? Ведь все живое подлежит исследованию.
Юния протянула к этим людям свои руки, которые лучше глаз "видели" все:
и видимое и сокрытое. Но на этот раз не почувствовала теплых излучений,
обычно исходящих от людей. Значит, это не люди, подумала Юния, еще раз
оглядев всех окружавших кустик травы.
В руках у этих существ были какие-то сложные приборы, от них тянулись
тонкие проводки к другим приборам, которые оплели каждый стебелек
полузасохшего кустика травы. Юния удивилась: в травке этой не было ничего
примечательного, кроме таинственного стремления выжить на этом
потрескавшемся и голом плато.
- Траву надо полить, иначе она засохнет, - сказала Юния.
- Засохнет, засохнет, засохнет, - как эхо твердили вокруг.
- Дайте же воды, принесите...
Ей подали небольшой сосуд. Но Юния поняла, что одной воды мало, и
встала на колени, протянув руки к траве. Она сосредоточилась, как будто вся
ушла в себя, и только руками рассказывала бедному растению о том, как
все-таки прекрасна жизнь, как теплы солнечные лучи, как благодатен и полезен
дождь и как радостна живительная влага.
Но травка молчала. Ей недоставало сил даже на то, чтобы послать хоть
какой-нибудь ответный сигнал.
Тогда Юния стала рассказывать ей, как росла другая травка, как однажды
зарыли и залили бетоном маленькое семечко. Долго, очень долго оно спало
глубоким сном, пока земные соки не разбудили его. Оно проснулось и
почувствовало, что на него, именно на него, такое маленькое и слабое,
природа возложила свои надежды. И оно, напоенное влагой жизни, зашевелилось,
двинулось навстречу солнцу и, овладев его светоносной силой, взломало
бетон...
Кустик травы еще долго не откликался на призывы Юнии, и она поднялась с
колен, когда все-таки уловила ответный, еще слабый, но уже прорывающийся к
свету сигнал жизни.
Научный институт, куда привели Юнию биороботы, пораженные ее умением
возрождать жизнь, занимал огромное здание. Чего только здесь не измеряли и
не взвешивали, чего только не считали и не пересчитывали! Точно, например,
выверяли, сколько калорий должен получать человек каждый день и даже час,
сколько времени спать и сколько предаваться эмоциям, гневаться, волноваться,
любить и ненавидеть, сколько быть добрым, сколько злым... Любое нарушение
нормы считалось недопустимым.
Больше всего Юнию поразило, что на добро и зло местными учеными
отводилось равное количество времени и энергозатрат. Она даже попросила дать
по этому поводу хоть какие-нибудь разъяснения. На нее посмотрели как на
невежду, но потом все же объяснили: принято это исключительно в целях
равновесия, ради "золотой середины".
Разговор Юнии с сотрудниками института складывался трудно, словно
изъяснялись они на разных языках. Здесь уже не помнили, что такое ветер,
дождь, радуга, здесь давно забыли о музыке, живописи, поэзии, отвергнув их
давным-давно из-за неоправданных затрат энергии и времени.
Отчаяние охватило Юнию при мысли, что эти, пусть и ученые, существа, не
имеющие даже самого отдаленного представления о подлинной жизни и ее
ценностях, брали на себя смелость оценить ее феномен, суть и сила которого
состояла в единении с природой и космосом.
Когда же Юния заговорила о возможностях человека вершить добро и
любить, один из ученых холодно заметил:
- Конечно, для научной гипотезы этого мало. Но я бы решился на
эксперимент при условии, что он будет вполне корректным.
И на следующий день ее ввели в больничную палату, где на операционном
столе лежала молодая женщина.
- Оживите ее, тогда мы вам поверим, - потребовали от Юнии.
Она некоторое время стояла над женщиной, собираясь с силами, и вдруг
почувствовала, что задыхается. Она не переменила позы, зная, что сейчас ей
передается состояние смертельно больной.
Тогда руки Юнии простерлись вперед и в таинственном трепетании зависли
над больной. Словно в лихорадочном сне, ждала она ответного сигнала. Важнее
всего сейчас было почувствовать в пальцах хотя бы точечное покалывание Когда
оно пришло, Юния стала ждать тепла. И наконец ощутила его. Словно давно
погасший, подернутый золой костер уверенно разгорался под ее руками.
Руки Юнии заметались энергичнее. Она знала свой дар. Природа наделила
ее удивительной способностью, которую Юния называла скромно - эффект
согревания крови. Дыхание больной становилось ритмичнее, щеки ее порозовели.
Юния отошла в сторону и прикрыла глаза рукой, чтобы никто не видел ее
слез. Да, она плакала, плакала от счастья. И эти слезы, это сладостное
ощущение восторга были ее единственной наградой, ради которой она каждое
лето уезжала в горы, откуда неведомый воздушный корабль, похожий на облако,
увозил ее в неведомую страну, где нуждались в ее помощи. Что это за корабль,
что за страна, есть ли она на самом деле или все это лишь плод ее
воображения, Юния никогда не знала.
Послышались голоса:
- Невероятно, но больная жива!
- Больную лишь условно можно считать живой.
- Достаточно, что она жива...
- Но еще неизвестно, будет ли она жить дальше...
- Один опыт еще ни о чем не говорит...
- Нет, пусть Юния создаст машину для согревания крови, тогда мы ей
поверим...
А Юния молча вышла на открытую террасу, чтобы отдышаться.
День был удивительно тихим и безветренным. И вдруг Юния снова увидела
облако, серебристо-белое, правильной круглой формы. Затем разглядела диски,
зависшие один под другим и соединяющие их тонкие ослепительно блестящие
нити. Облако казалось живым. Оно тихо подплыло и окутало Юнию...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг