Вот девушка мнет краешек "сари" - неприхотливой одежды индийских
женщин, говорит тихо, доверчиво, а может быть, молчит, изредка кивая
головой. На ее розовое ушко игриво спадает золотой локон, и вам очень
хочется коснуться его. На белой шее девушки дрожит жилка - такая
целомудренная и робкая. Девичья грудь дышит глубже, чем обычно, - и она тоже
умеет выразительно говорить: то затаит дыхание, то вздохнет с облегчением.
Вы не смотрите ни на что, а видите все. Видите, не анализируя и не
доискиваясь причин. Да и зачем их искать? Любовь избегает разрушающего
анализа. Она синтезирует, жадно собирает ощущения, чтобы вдохновенно
приукрасить и объединить в чарующий образ лучшего в мире человека.
Нет, Андрей Лаптев и Майя не говорили о любви, не пели дифирамбов
пейзажам и погоде, не вздыхали, тайком поглядывая друг на друга. В их беседе
фигурировали скальпели и трепаны, тампоны и прочие принадлежности,
необходимые в хирургии, но слишком далекие от лирики. И все же именно там,
возле баньяна, который каждый год в канун Азарха служил сборным пунктом
калек из всей Бенгалии, произошло первое объяснение влюбленных.
Сначала Лаптев сопротивлялся своим чувствам. Он с тоскливым
беспокойством думал о том, с каким злорадством, с каким подчеркнутым
презрением отнесутся к нему те лицемеры и ханжи, которые все человеческие
чувства и порывы готовы пронумеровать, проштемпелевать и подшить в
соответствующее "дело". Они будут стараться растоптать грязными сапогами
самое чистое, чего сами никогда не знали, постараются отравить жизнь и ему,
и Майе.
Лучше бы не было этой встречи, не рождалось бы это чувство. Но если так
случилось, нужно защищать свое право на счастье.
Андрей настороженно искал в разговорах сослуживцев малейших намеков,
готовый в любую минуту резко прервать попытки вмешиваться в его личную
жизнь, но в экспедиции был дружный коллектив борцов за жизнь, который прошел
огненную купель фронтов Отечественной войны, научившую искренности отношений
и взаимному уважению. Доцент Лаптев - новичок в экспедиции; он не знал ее
традиций.
Он пришел к выводу, что о его чувствах к Майе никто не догадывается.
Все видели, все понимали, что происходит с Андреем Лаптевым... и
молчали. Когда человек в таком состоянии, его лучше не трогать. Настанет
время - и он сам заговорит, поделится радостью или горем, попросит совета. А
сейчас пусть в нем перекипят чувства, испарится лишняя анергия... Майю в
экспедиции встретили сдержанно. Будь она обыкновенной индийской девушкой из
какого-нибудь селения, к ней отнеслись бы, как к хорошему другу, как к
ученику, способному впитать все лучшее, что может дать советский человек. Но
она явилась как дочь раджи, как представитель чужого мира, поэтому к ней
внимательно присматривались, оценивая по самым суровым критериям, и до поры
до времени отгораживались подчеркнутой вежливостью.
А она ничего не замечала. Пьяная от счастья, впервые по-настоящему
юная, она витала на крыльях, которые крепли с каждым днем. Где уж ей
различать нюансы в отношении к ней каждого из русских, если один из них -
самый лучший! - любил ее. Ей хотелось ответить на эту любовь чем-то очень
хорошим, показать себя достойной ее, мужественной, выносливой. Девушке
казалось: вот-вот должно случиться необыкновенное, когда придется напрячь
все силы и показать Андрею, на что она способна.
Но ничего выдающегося не происходило. Майе не пришлось столкнуться с
чумой. Страшная болезнь в тот год обошла Бенгалию - вернее, с помощью
новейших средств удалось предотвратить эпидемию еще до ее возникновения.
Чума в Индии - страшная беда. Она никогда не угасает, тлея, как уголек
под пеплом, везде, где господствуют нищета и грязь, готовая в любую минуту
вспыхнуть страшным пожаром. Англичане, пытаясь побороть эту страшную
болезнь, приглашали врачей всего мира помочь им. Россия первой откликнулась
на призыв. С 1897 года, когда в Индию впервые направили противочумную
экспедицию, в составе которой был прославленный украинский ученый
Заболотный, эта помощь превратилась почти в обязанность.
В Индии врачам приходится сталкиваться не только о чумой. Вздумай
какой-нибудь ученый собрать возбудителей всех болезней, начиная с древней
как мир проказы и кончая самыми современными вирусами, он нашел бы их здесь
без особого труда. Поэтому экспедиция проводила работу очень прозаическую,
хотя и важную.
Прошло то время, когда на советских врачей смотрели, как на
предвестников беды. Прав был Сатиапал, он в самом деле помог экспедиции,
развеяв создавшуюся вокруг нее атмосферу недоверия. Но и без этого лед все
равно бы тронулся. Достаточно было провести две три удачных операции,
вылечить нескольких тяжело больных - и их появилось так много, что подчас
приходилось ограничивать прием: не хватало ни врачей, ни лекарств.
Пока лечились только мужчины. Преодолев опасения, они начали охотно
обращаться к советским врачам. А женщины упрямо отказывались от медицинской
помощи и, даже умирая, тянулись к невеждам-жрецам.
К сожалению, в экспедиции не было ни одной женщины. Профессор
Калинников со дня на день ждал приезда своей жены терапевта и ее подруги -
хирурга, справедливо считая, что женщинам легче найти путь к сердцам
забитых, темных существ. Приезд женщин по некоторым обстоятельствам
откладывался, поэтому Калинников обрадовался появлению дочери Сатиапала. Ему
казалось, что Майя поможет преодолеть недоверие женской части населения.
Несколько первых попыток ничего не дали. Больные индианки не верили,
что молодая девушка может отвести беду, спасти их от болезней.
Но вот в лагерь пришел старик-мусульманин, незадолго перед этим
вылеченный от тропической малярии. Старик умолял спасти его жену или хотя бы
помочь ей спокойно умереть. Он поставил лишь одно условие: чтобы его жену
лечили дома, тайком, и чтобы врачом была женщина.
Из рассказа старика можно было предполагать, что у больной приступ
аппендицита, но, конечно, не исключалось и что-либо другое.
Калинников на миг заколебался. От результата первой операции зависит
очень многое. Имеет ли он право поручать ее незнакомой девушке?.. Профессор
вызвал Лаптева и поделился с ним своими сомнениями.
Что мог ответить Андрей? Он доверял Майе не только как любимому
человеку, но и как хирургу. Он видел ее на операциях и убедился, что,
несмотря на молодость, она имеет достаточный опыт. Но он понимал и другое:
произойди несчастный случай, одно из многочисленных неожиданных
осложнений, - и смерть пациентки падет пятном на всю экспедицию. К тому же
оперировать придется в самых тяжелых, недопустимых условиях. И все же нужно
отважиться.
- Можно! - сказал Андрей и пристукнул по столу кулаком, как бы разбивая
остатки сомнений.
- Хорошо, - ответил Калинников. - Пойдете с ней. Может быть, поможете
ей хотя бы советом.
И вот они вдвоем с Майей идут в абсолютной темноте следом за
стариком-мусульманином. Пожалуй, не идут, а крадутся: старик на каждый
неосторожный шаг отвечает умоляющим стоном. Он хочет обмануть не только
своих односельчан, но и аллаха, надеясь и жену спасти, и осуждения избежать.
Путешествие тяжелое и неприятное - старик умышленно удлиняет путь,
выбирая самые глухие тропки.
В руках у Андрея чемоданчик с хирургическими инструментами, на спине
тяжелый аккумулятор и большая переносная лампа. Полны руки и у Майи:
неизвестно, какие лекарства и принадлежности понадобятся. На всякий случай
приходится нести с собой столько, сколько хватило бы для оборудования
небольшой амбулатории.
Темная ночь. Вой шакалов. Таинственный шорох ветра в чаще. Легкое
шуршание шагов по сухой траве...
Есть своеобразная, неповторимая прелесть в путешествии ночью рядом с
любимым человеком. Может быть, хорошо, что старик мусульманин не разрешает
проронить ни одного слова. Вот так идти молча, ощущая локоть хорошего,
сильного, способного защитить в случае надобности, - разве не самое лучшее в
мире?
Нет, Майя не волнуется, нисколько! Пусть аппендицит, пусть что-нибудь
более сложное, - она справится и проведет операцию безупречно. Она прекрасно
понимает, как будет волноваться за нее Андрей; да и профессор Калинников,
этот суровый внешне, но в действительности милый и приятный человек, не
уснет, пока не получит известие, что все в порядке... Она должна оправдать
его доверие и оправдает!
И вот Майя осталась одна в хижине мусульманина. Старик разрешил Лаптеву
установить аккумулятор и лампу, а потом попросил выйти. Девушка оглядывала
почти пустую комнату помещение выразительно свидетельствовало о скромных
достатках хозяев, - и прислушивалась к стонам, отрывистому шепоту,
доносившимся из смежной комнаты.
- Баба, я хочу видеть больную! - громко сказала девушка, теряя
терпение.
- Сейчас, мэм-сагиб, сейчас! - послышался голос старика, а следом
глухой шлепок и приглушенный стон.
На пороге появился мусульманин. Он тянул за руку молодую девушку, даже
девочку, с лицом, искаженным болью, и черными глазами, полными смертельной
тоски.
- Иди, иди! - старик еще раз дернул жену за руку и подтолкнул сзади
кулаком. - Мэм-сагиб тебе поможет!
- Раздевайся, кхоки, - участливо сказала Майя. Она ласкательно назвала
молодую женщину, которая и в самом деле походила на ребенка, на маленькую
девочку - "кхоки". Ох, не выполнялся закон, что девушка может выйти замуж не
раньше четырнадцати лет! Ей и сейчас, наверное, еще нет двенадцати!
- Не бойся, кхоки, я тебе помогу!
Внимательный осмотр больной подтвердил, что у нее аппендицит.
- Нужно делать операцию, - негромко сказала Майя. - Баба, немедленно
разожгите огонь и вскипятите ведро воды.
Старик вышел. Казалось, прошла целая вечность, пока он вернулся с
кипятком.
Майя старательно вымыла руки, подготовила больную и выпроводила
старика. Теперь она осталась наедине с больной, с глазу на глаз с болезнью,
которую нужно одолеть любой ценой.
Больная уже не сопротивлялась и не стонала. Только мелкие капельки пота
выступили у нее на крыльях носа да безвольно, в глухом стоне, приоткрылись
запекшиеся, по-детски пухлые губы.
- Все будет хорошо, кхоки... - уговаривала ее Майя, готовя маску для
наркоза. - Сейчас ты уснешь и не почувствуешь боли...
Но больная не верила, нет! Она готовилась к смерти и молчала, не сводя
ненавидящего взгляда с той, кого считала своей губительницей. Ее взгляд
навсегда врезался в душу Майи.
В нормальных условиях самую простейшую операцию проводят два, а то и
три человека - хирург, ассистент, наркотизатор. А здесь Майе пришлось все
делать самой.
Операция не очень сложная, но и не очень легкая. Конечно, не затягивай
старик до вечера, больной было бы лучше: воспаленный аппендикс нужно удалять
как можно скорее. Пока еще не поздно...
Майя слышала под окном шаги Андрея, его нервное покашливание. Дорогой,
он так волнуется! А волноваться и нечего. Какое счастье, что у этой девочки
аппендицит, а не перитонит, например!
Майя верила в счастливый исход операции и поэтому загадала: если все
кончится благополучно, она станет женой Андрея. Девушка хотела этого, любовь
придавала ей новые силы, решительность, уверенность. Почему-то вспомнился
вечер, когда Андрей сумел покорить Самума и впервые предстал пред нею
воплощением силы и энергии. Тогда она тоже загадывала... Но разве можно
сравнивать эти два вечера? Тогда Майя была просто ребенком, невзирая на свои
двадцать два года. Теперь она полюбила и узнала цену самопожертвованию во
имя любви.
"Ты должна поправиться, кхоки!" - просила, убеждала, приказывала Майя,
а ее пальцы привычно делали свое, удаляя поврежденное, зашивая разрезанное.
На шов легла последняя скобка, и Майя вздохнула с облегчением.
- Заходите, баба! - позвала она старика. - Ваша жена почти здорова. Она
скоро проснется. Я останусь возле нее, пока состояние не станет вполне
удовлетворительным.
- Спасибо, мэм-сагиб, спасибо! - старик расчувствовался. - Не нужно,
нет! Мэм-сагиб устала, она должна отдохнуть...
- Ничего, я отдохну завтра!
Разговаривали на английском языке, которым владеют некоторые индийцы.
Но индиец так коверкал слова, что Майя решила перейти на родной язык.
- О, - удивился старик, - мэм-сагиб знает хинди? Да еще так хорошо,
будто жила в Бенгалии много лет?
- Я и жила здесь, баба! - с улыбкой ответила Майя. - Мой отец - индиец.
Я дочь раджи Сатиапала.
Еще не закончив фразы, она увидела, как старик заморгал глазами,
отшатнулся и, схватившись руками за голову, прислонился к стене.
- Вам плохо, баба? - озабоченно спросила девушка.
Старик злобно дернулся, вытянул палец к двери и зашипел:
- Почему не сказала раньше?! Почему не сказала?! Прочь отсюда! И знай,
что кровь моей жены падет на голову тебе, твоим детям, твоим внукам и
правнукам вплоть до десятого колена!
Девушка ничего не понимала. Она пыталась успокоить старика, но тот
твердил свое "прочь!".
Едва сдерживая слезы, Майя выбежала из комнаты. На пороге ее встретил
Андрей.
- Что случилось, Майя?.. Почему хозяин кричит?.. Больная умерла?
В его голосе было столько беспокойства, столько тревоги, что Майя едва
сдержала желание броситься на грудь любимому.
- Нет, нет! Мне кажется, все в порядке. Но старик... Я не знаю, чего он
хочет. Пойдите к нему, уговорите... Нужно же кому-то остаться возле
больной...
Андрей направился в хижину. Старик встретил его на пороге
неразборчивыми выкриками, угрозами, проклятиями. Можно было понять только
одно: мусульманин испуган тем, что операцию его жене делала не русская, а
индийская женщина.
Напрасно Лаптев доказывал, что присутствие врача просто необходимо, что
больная без квалифицированного присмотра может погибнуть. Старик был
неумолим.
Андрей с Майей возвращались в лагерь на рассвете. Розовело небо.
Просыпались птицы. Неторопливо и мощно дышала земля, вбирая в себя
жизнетворную прохладу перед удушливым днем.
Потом вспыхнули облачка над горизонтом. Засияло, окрасилось в
золотистые жизнерадостные цвета все вокруг; и лес, и река, и укрытая белой
пылью дорога.
В такое время только радоваться жизни, мечтать и надеяться, упиваясь
солнечными лучами утра, нежного, как юность.
Но Майя и Андрей шли молча, печальные, полные тоскливых предчувствий и
того неудовлетворения, которое всегда следует за неудачей.
Лаптев доложил Калинникову об операции и о странном поведении
старика-мусульманина.
Профессор, нахмурившись, вздохнул:
- Скверно!.. Я забыл вас предупредить, Андрей: в Индии обострилась
борьба между индусами, то есть брахманистами, и мусульманами. Мы допустили
ошибку. Если больная умрет, никто из мусульман больше не придет к нам. А
здесь их - шестьдесят процентов.
К вечеру второго дня прибежал старик-мусульманин. Он рвал на себе
волосы, крича, что его жена умирает.
Глава XVIII
С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ СО СМЕРТЬЮ
Это были пышные похороны - самые пышные на всю округу впервые за много
лет. Все, от последнего золотаря из касты шудра до важных брахманов,
увидели, сколь богат Пьяришонгкор Чаттопадхайя, - сын, внук и правнук писаря
из касты кайоста, а теперь - богатый землевладелец, заминдар.
Над смертным ложем молодой жены заминдара целые сутки бормотал мантры
из священных книг самый главный жрец - пурохит. Ему помогали пятьдесят
брахманов, считавших своей обязанностью прежде всего как можно больше съесть
в честь умершей. Похоронный костер сложили только из сандалового дерева,
чтобы вместе с его ароматным дымом развеялось и бренное тело жены заминдара,
а ее дух позже воплотился в ином образе и перешел в высшую касту. Брахманы
уверяли, что так и произойдет, ибо Пьяришонгкор Чаттопадхайя прославился
праведной жизнью и неусыпным соблюдением кастовых обычаев и законов.
Поднимается вверх ароматный сандаловый дым, ветер несет его далеко - до
самого Навабганджа, до бедной хижины старого мусульманина Ойяма,
просачивается в комнату, попадает в ноздри юной женщины, почти ребенка,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг