пенициллин, не помогали, поэтому пришлось прибегнуть к пассивному методу
изоляции больных. Эпидемия прекратилась, но Сатиапал потерял трех слуг.
Не успели справиться с болезнью, как имение постигла новая беда: на
плантациях появились тучи страшно прожорливых и плодовитых насекомых, каких
никто из индийцев раньше не видел.
Они с особым удовольствием уничтожали картофель и помидоры, но не
гнушались и другими растениями, оставляя после себя голые стебли.
Сатиапал пожимал плечами. Он терялся в догадках. Что случилось, почему
его имение с такой последовательностью терпит бедствия, о которых раньше и
понятия не имели? Иногда ему приходила в голову мысль о том, что все это
очень похоже на диверсию, но он отбрасывал эти, как ему казалось, нелепые
догадки.
Лишь один человек в имении знал, в чем дело. Чарлз Бертон тоже в свое
время учился выводить из строя машины и оборудование, отравлять воду,
заражать продукты. Он сразу понял, что Майкл Хинчинбрук напоминает о себе.
Взрыв дизеля, эпидемия новой болезни, нашествие насекомых - лишь начало. Над
Сатиапалом, над Бертоном, над всем имением нависла грозная опасность. Чтобы
спастись, надо бежать, куда глаза глядят.
Как негодовал Чарли на Сатиапала за его мягкотелость! Нет, не выпускать
следовало Хинчинбрука, а убить, сжечь и пепел развеять! Раджа не знал, что,
помиловав шпиона, он подписал, свой смертный приговор.
С потерей дизеля имение лишилось тока в защитной сети. Это
обстоятельство, выгодное для Хинчинбрука, лишило Бертона покоя. Правда,
Сатиапал усилил охрану, и все же Чарли не расставался теперь с пистолетом,
не выходил из комнаты по вечерам и постоянно прислушивался, не шуршат ли за
спиной осторожные шаги.
Нападающему лучше. Он свободно выбирает момент и место нападения, может
беречь силы до решающей минуты. Обороняющийся должен быть всегда начеку, а
напряженное ожидание нервирует и обессиливает. Днем Чарли Бертон чувствовал
себя сносно. Ночь приносила бессонницу, кошмары, животный страх перед
темнотой и тишиной.
А однажды вечером Бертон понял, что нужно бежать - бежать немедленно,
плюнув на все.
Солнце зашло. Чарли курил, сидя у открытого окна. Во дворе
разговаривали люди. Радиоприемник в гостиной горланил какую-то немудреную
песенку. На освещенной площадке под окном лежал огромный пес, он изредка
поднимал голову, прислушиваясь, все ли в порядке.
Все вокруг было обычным и мирным. Даже Чарли забыл о своей тревоге.
Какой там Майкл Хинчинбрук, какая там диверсия!.. Просто несчастные случаи.
Мало ли взрывается двигателей и вспыхивает эпидемий! Нужно забыть обо всем и
отправиться к Майе.
Бертон встал, с наслаждением потянулся, сладко зевнул не от желания
спать, а от приятной истомы, которая иногда охватывает переполненное
энергией, сильное, здоровое тело. Он не услышал тонкого свиста,
прозвучавшего возле уха. Однако заметил, как об стенку, ковырнув штукатурку,
ударился какой-то небольшой предмет.
Чарли нагнулся, стараясь разглядеть, что это такое, и вдруг побледнел.
Пуля! Пуля из пневматического ружья или пистолета.
Теплый кусок свинца прилетел издалека и уже не смог бы причинить
большого вреда. Но Бертон испугался, словно наступил на мину, которая
вот-вот взорвется. Он прыгнул в сторону, выключил в комнате свет и,
прижимаясь к стене, выглянул в окно.
Над оградой имения, далеко и высоко, очевидно на дереве, мерцал тусклый
красный огонек. Вспышки отличались одна от другой своей продолжительностью,
и мозг Бертона, привычно фиксируя сигналы, расшифровывал их.
- Д... р... а... к... о... н...
Чарли закрыл глаза, бросился на кушетку, держа в руке пистолет.
"Дракон"!.. Шеф зовет своего подчиненного, и на зов нужно ответить
немедленно. Только теперь уже не спасешь себя такой покорностью: Хинчинбруку
нужен помощник до тех пор, пока задание не будет выполнено. А потом...
Обезумевший Бертон выбежал из комнаты. Он с радостью отрекся бы от
симпатий Сатиапала, распрощался бы о привлекательными перспективами и ушел
прочь отсюда, если бы бегство не казалось еще страшнее будущей кары.
Его не пугали ночные джунгли. Имея в руках оружие, можно защититься от
зверей. Но Майкл Хинчинбрук беспощаднее и хитрее любого хищника. Он
выследит, вынюхает, догонит...
Конечно, Чарли Бертон приписывал Хинчинбруку сверхчеловеческие
качества. Но ведь запуганному человеку свойственно преувеличивать опасность,
обращать возможное в неизбежное. Хинчинбрук же сумел полностью покорить
своего помощника, сломать его волю, превратить Чарлза в своеобразное подобие
кролика, который пищит от страха и невольно ползет в прожорливую пасть
питона.
Бертон нервно прохаживался вдоль ограды имения в поисках спасения, а
непреодолимая сила тянула его взглянуть еще раз туда, в чащу леса, где мигал
сигнальный огонек. Только взглянуть, узнать, что нужно Хинчинбруку. А там
видно будет...
Так, уговаривая себя, Чарли постепенно отходил от ограды в сторону
дворца, а потом ускорил шаги и в свою комнату вбежал, будто за ним кто-то
гнался.
Нет, огонек мелькает до сих пор!.. Майкл Хинчинбрук тонкий психолог, он
знает: Бертон ответит рано или поздно. Чарли не мог сослаться, что не
заметил сигналов: поспешно выключив свет после выстрела из пневматического
ружья, он положил начало молчаливому разговору.
- "Дракон"... "Дракон", - шептал Чарли, тоскливо поглядывая в окно.
Красноватый огонек моргал. Рождаясь в потайном фонаре, луч легко
пробегал расстояние в несколько сот ярдов, попадал на сетчатку глаза
человека, вызывал сложные физико-химические процессы и врывался в его мозг
как воплощение чужой воли, как категорический приказ. Луча никто не
перехватит, он столь узок, что его можно видеть только по прямой линии. Но и
перехваченный, он не многое расскажет посторонним: что значит единственное
зашифрованное слово из арсенала мифологии?
Чарли чувствовал, что каждая вспышка сигнальной лампочки отзывается
острой болью в голове. Становилось невыносимо. Бертон протянул руку к
выключателю настольной лампы.
Он хотел сначала просигналить только одно слово - "Йес" - "да", но
потом решил, что не стоит. Когда комната осветится, Хинчинбрук сразу же
схватится за бинокль. Достаточно стать против окна и кивнуть головой. Уж
что-что, а движение головы он заметит.
И действительно, едва загорелся свет, как красноватый огонек над лесом
погас на несколько секунд, а потом заморгал еще быстрее.
- Пятнадцать дробь три... Семь дробь четыре... - шептал Чарли, поспешно
царапая поломанным карандашом на обложке какой-то брошюры. - Один дробь
три...
Шифровка лаконична: "Завтра за границей имения надо получить игрушки".
Чарли долго сидел над бумажкой, потом медленно разорвал ее, сжег и
подошел к окну. Как и первый раз, он ответил молчаливым движением головы,
заявляя, что подчиненный вновь покоряется своему начальнику.
К великому удивлению, ночью Бертон спал спокойно, проснулся бодрым и
даже веселым. Он знал, что будет делать. С Хинчинбруком следовало вести
двойную игру, ставкой которой будет жизнь одного из них. Не помогать шефу,
нет, а, наоборот, тайком вредить, чтобы рыжий хитрец не похитил тайн
Сатиапала... Встретиться с Майклом? Что же, можно и встретиться. Теперь это
совершенно безопасно. Только как и где?
Сатиапал заметил странную перемену в настроении Чарли. Но веселость
сына не утешала, а угнетала старика, и этому были свои причины.
Накануне вечером Сатиапал случайно увидел, что Майя вышла из своей
комнаты и долго туда не возвращалась. Профессор послал к Бертону старого
Джоши отнести книгу. Джоши доложил, что книгу он положил на стол, а сагиба в
комнате нет.
Неужели Чарли назначил ей свидание? Брат сестре? И не поэтому ли у Майи
сегодня такой удрученный вид и тени под глазами?
Сатиапал тайком вздохнул, поднял голову и с показной озабоченностью
сказал:
- Чарли, не согласитесь ли вы сопровождать Майю в небольшое
путешествие?.. Я давно собирался послать ее с поручением к господину
Лаптеву. Да и она, думаю, хотела бы посмотреть, как работает экспедиция. Для
нее полезно... Но вас я не отпущу, нет. Вы только довезете ее до
Навабганджа.
Сатиапал внимательно смотрел на Чарли, ища в его лице отражения чувств,
которые бы его предали. Бертон с большой радостью откликнулся:
- Отчего же? С большой охотой... Вот только... только...он замялся. -
Мне лучше не показываться среди людей. Ведь мою голову оценили во сколько-то
там рупий...
Майкл Хинчинбрук мог гордиться своим учеником: тот хорошо усвоил, что
шпион никогда не должен забывать о своей роли. И рад бы, мол, но...
Но Сатиапал тоже играл свою роль. Он не забывал, что Чарли не может
выехать за пределы имения. Вот и хорошо! Майя поедет сама, встретится с
Лаптевым, и...
Даже себе Сатиапал не признавался, что хотел бы видеть свою дочь женой
Лаптева. Такой вариант лучше любого другого помог бы разрешить сложную
дилемму, да и Майе, очевидно, жилось бы неплохо.
- Ах, я и забыл... Правда, правда!.. Я пошлю Джоши.
- Да нет, почему же, - поспешно сказал Бертон. - Я охотно проеду
несколько километров и вернусь. Может быть, подстрелю какую-нибудь дичь...
Не возражаете?
- Конечно, нет, - добродушно ответил Сатиапал. Радуясь, что все
сложилось хорошо, он немедленно пошел к Майе и приказал собираться.
- Куда? - спросила она удивленно.
- К Лаптеву. Будешь практиковаться у него. Езжай, моя дорогая, езжай. У
русских тоже можно поучиться хорошему.
- А мама?
Сатиапал подошел к дочери, положил ее голову к себе на плечо и сказал:
- Майя, тебе самой давно пора стать, мамой... Может быть, я помешал
этому. Мне все казалось, что ты крошка, ребенок, не способный постоять за
себя. А ты росла и выросла. Птенец должен выпорхнуть из-под родительского
крыла рано или поздно... Если ты встретишь человека, с которым сможешь свить
собственное гнездышко, и если он будет настоящий, хороший человек - решай
свою судьбу сама... Хорошо, если он будет индиец. Пусть даже европеец. Лишь
бы не англичанин. Да в конце концов...
Сатиапал не докончил, махнул рукой и вышел. Майя смотрела ему вслед
широко раскрытыми глазами, стараясь понять, что произошло.
Впервые в жизни отец завел с нею такой разговор. Неужели она стала
такой старой, что отец потерял надежду видеть ее замужем и готов сбыть
собственную дочь первому попавшемуся мужчине?!.. "Пусть даже европеец..."
Кого он имел в виду?.. Неужели Лаптева?
От этой мысли сладко оборвалось и упало в бездонную пропасть сердце.
- Нет, нет! - шептала она лихорадочно. - Отец сказал это потому, что я
уже стара... Стара...
Майя подбежала к зеркалу, сбросила с плеч скромное черное сари и, почти
обнаженная, придирчивым взглядом неумолимого ревизора оглядела свое
изображение.
Грудь была высокой и упругой. Талия тонкая. Ноги казались выточенными
из чудесного золотистого мрамора. Пышные волнистые волосы двумя тяжелыми
потоками падали на округленные плечи, выгодно оттеняя нежную кожу лица и
рук.
Другую такую женщину, другое такое тело. Майя назвала бы красивым. А
так - что ж... Но неужели ее нужно кому-то навязывать, да еще платить, чтобы
взяли?! Разве приданое, несколько тысяч рупий, которые достаются жениху, не
плата за сомнительное счастье быть чьей-то "законной женой"?.. Если так,
пусть ее возьмет Лаптев. Без выкупа. У них, в Советском Союзе, от невесты
приданого не требуют!
Наблюдающий за полунагой красавицей со стороны поразился бы
удивительной перемене, происшедшей в ней за каких-нибудь несколько минут. Он
оказался бы в роли Пигмалиона, который смотрел на превращение холодной,
мертвой статуи в женщину, полную энергии и жизни.
Майя стояла, скрестив руки на груди. Ее тело невольно напряглось,
приобрело грацию и красоту, присущие лишь влюбленным, чего нельзя вызвать по
своей воле; черные бархатные глаза, обычно такие задумчивые, засияли
тревожным и радостным блеском, губы невольно раскрылись, а грудь дышала
глубоко и учащенно.
- Лаптев... Андрей...
Да, она согласна пойти к нему, даже не спрашивая себя, пришла ли
настоящая любовь, или нет. Она поедет сейчас, бросит мать, которая едва
поднялась на ноги после болезни. А может быть, так и нужно... Только
хотелось, чтобы все случилось немного по-другому, как-то не так... Ну,
приехал бы сюда Андрей, похитил ее темной ночью и увез на край света...
Каждой женщине немножко хочется быть похищенной, хотя бы от самой себя. Это
романтика, дань нежного и чуткого энергичному и сильному.
Майя бросилась к чемоданам, наспех собрала кое-какие вещи и побежала к
матери.
Рани Мария плакала. Сатиапал уже предупредил ее об отъезде дочери.
Но каждая мать прежде всего печется о счастье своего ребенка. От рани
Марии не укрылось возбуждение Майи, ее желание ехать. А дочери казалось, что
она старательно спрятала свои чувства. Мать вспомнила себя в таком же
состоянии и поняла все.
- Будь счастлива, доченька! Будь счастлива!
- До свидания, мамуся! Я приеду скоро-скоро!
Рани Мария покачала головой. Она знала: если дочь и вернется, то совсем
иной. Кто знает, ждет ли ее счастье, но такова жизнь.
- Езжай, доченька!
Рани Мария махала рукой вслед автомашине. Дочь жадным взглядом
оглядывала все вокруг.
Обыкновенная дорога, обыкновенные джунгли. Но для Майи они полны
неизъяснимой прелести, словно ведут ее в сказочный мир. Ведь впервые девушка
покинула стены имения, впервые услышала призывный шум встречного ветра в
ушах. А впереди жизнь - волнующая, полная. Прошлого не существовало. Оно
исчезло, спряталось, как родное имение за поворотом дороги.
Машина остановилась у моста. Из нее вышел и направился обратно Чарли
Бертон. Он что-то говорил, Майя отвечала и через минуту забыла, что именно.
Ей не до него.
Перед Навабганджем, во время вынужденной остановки, когда шофер
прочищал карбюратор, старый Джоши тронул Майю за рукав.
- Рани, что это означает, если ночью в лесу мигает красный огонек -
быстро-быстро.
Майя встрепенулась, словно освобождаясь от сна, удивленно посмотрела на
старика и звонко засмеялась:
- Не знаю, Джоши!.. Я нич-чего не знаю!.. Это Навабгандж, да?..
Подождите, а кто идет там, мимо баньяна?
Не успел Джоши опомниться, как Майя вихрем вылетела из машины и
побежала вперед. Вырвавшись из его рук, следом за хозяйкой помчался и Самум.
Джоши присмотрелся внимательнее и узнал сагиба Лаптева.
Майя подбежала к нему, протянула обе руки. Русский привлек ее к себе. А
потом они целый час, а то и больше, стояли на дороге и говорили, говорили. О
чем? Рассказать мог бы только Самум. Но он, животное порядочное, чужих
секретов не выдавал.
Глава XVII
ТАК ПРИХОДИТ ЛЮБОВЬ
Напрасно напрягал слух старый Джоши - в разговоре двух на дороге вблизи
Навабганджа не было ничего секретного. Даже больше: если бы его
застенографировать, он вряд ли смог заинтересовать читателя.
Действительно, какие чувства может вызвать у вас обыкновеннейшая проза:
"Я приехала к вам поучиться". И "Очень рад"... Раскроет ли вам их душевное
состояние старательно процитированный монолог на тему "Достижения советской
нейрохирургии"?
Печатное слово - только бледный отпечаток слова живого. Если бы с
помощью хитроумных значков удалось зафиксировать, а потом воспроизвести
интонации, тембр и силу каждого звука, мы не могли бы понять, почему иногда
самая будничная фраза приобретает такую глубину содержания, что для ее
расшифровки нужно написать целый роман, а патетика и лирика подчас
наталкиваются на стену безразличия и разлетаются во все стороны блестящими
холодными осколками.
Говорит не только язык. Свой язык имеют и глаза, и руки, и все тело.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг