оба вместе разбирать свод записей. Вот он, от слова до слова:
1) Закопаны суть деньги на Крещатике, там, где прежде был попов двор,
под колодою и под плодовым кустом, в казане.[18]
2) Тоже закопаны деньги и большое количество серебряной посуды, до 200
пудов, и серебряных ключей, в роще под Киевом, на краю возле Васильковской
дороги, между двумя балками, на которых стоит по березе.
3) На лыбедской дороге, в Киеве, которая начинается от рощи в три
аршина, закопан казан и глек[19] червонцев.
4) Посредине рощи, под Киевом, в яру возле сосны, на три аршина от
оной, закопан большой горшок карбованцев,[20] также и малый горшок.
5) В селе Гусачовке, под корчмой, с левой стороны в углу, закопано 4100
рублей. Клад сей положен на 12 индюшечьих голов.
6) На Климовской горе, в Киеве, есть погреб в яру по левый бок от
церкви Воздвиженья. В том погребе 14 бочек серебра.
7) В селе Гвоздовке, под корчмою в углу, закопаны с левой стороны 400
червонцев и шпага, облитая золотом. Со словцом.
8) В селе Германовке, у шляхтича Коряского в огороде, в углу, закопан
большой казан денег. Место светится тому, кто три дня тощает.
9) В левой браме[21] в Киеве, на смежном валу с левой стороны, закопано
великое множество серебряной посуды.
10) В Киеве, на Кирилловском поле, есть могила: в той могиле казан и
четыре сундука с серебряной посудой и деньгами.
11) В Киеве на роге Детынке, закопан бочонок с червонцами.
12) В Киеве на Крещатике - глек с червонцами, под черемухой.
13) Под рощею, между двумя дорогами, под кривой березою, на запад
солнца, третья ступеня[22] - казан червонцев.
14) Против пригорка к Вышгороду, на долине, три сосны по белому озеру,
а на тех соснах приметы: на одной три, на другой две, а на третьей одна
посека, или знак. Между ними закопана воловья кожа денег.
15) За Днепром, возле красного трактира, казак, возвращаясь в 1812 году
с французской войны, заболел; а близ того есть сосна, а на той сосне казак
вырезал саблю и пику, и под тою же сосной выкопал саблей неглубокую яму и
положил там в сакве походной большое количество денег, червонцами. Не доехав
до дому, он помер, сознавшись священнику...
Перечитав заманчивую роспись эту несколько раз и расспросив хозяина
своего, в котором из этих мест было уже искано и каковы были последствия,
Лупопупенко раскланялся, выпив на дорогу еще маленькую, и решился вскоре, по
разным приметам, начать поиск свой с " 13. С трудом только достало у него
терпения выждать, покуда земля немножко прочахла из-под снега: беспокойство
мучило его, и нужда подгоняла; в доме давно уже почти нечего было есть, и
жена, зная, что деньги были, и не получая в них никакого отчета, грызла
казаку голову и день и ночь.
Место осмотрено было с большою осторожностию днем, несколько раз; две
дороги под рощей найдены, а также две или три кривые березы. Лупопупенко
мучило сомненье, под которою из этих берез лежит клад; наконец он, однако
же, сообразил, что это должно быть под самою толстою, старою березою, и
начал готовиться в путь. Обманув жену как и чем мог, он собрал в полночь
снаряды свои: щуп, заступ и лом, и отправился под кривую березу. Как он там
отмеривал шаги на закат солнца, щупал, где земля порыхлее, и наконец
принялся за работу - этого мы в подробности не знаем, но он возвратился
домой ночью же, растеряв дорогою лом и заступ, и в таком страшном виде, что
жена, прежде еще, чем успела вздуть огня, а как только отворила дверь и
услышала дыхание его, перепугалась насмерть. Сперва думала она, что
Лупопупенко воротился пьяный, но сама божилась после, что вскоре убедилась в
ошибке своей и поносила его понапрасну, и пьян он не был, а насилу опомнился
и оклемался. Он уверял после, что глухое завывание по роще вскоре начало
раздаваться и усиливалось постепенно, по мере того как он дорывался клада;
наконец по лесу пошли огни и такие страшные голоса, что он поневоле
оглянулся в сторону, но тогда увидел он вокруг себя такие страсти, что ни
подумать об этом, ни пересказать не может. Он не вытерпел, бросил все и
побежал; черти гнались за ним, улюлюкая, как по волку, травили его огненными
псами, и как ушел он и как попал домой, и сам не помнит.
Но охота искать клады все еще не покидала Лупопупенко, и, потужив с
неделю и отдохнув, он опять пошел посоветоваться с тем же приятелем своим из
Печоры, а этот, для утешения верителя своего в беде и неудаче, дал ему на
придачу еще одну запись, которая указывала самый верный и несомненный клад.
Во время киевского большого мора, в 1778 году, говорилось в записи этой,
какая-то большая барыня, со всей семьей, домочадцами и пожитками, выехала из
города и остановилась на известном месте в лесу, обозначенном двумя толстыми
дубами. Но, захватив с собою чуму, все они в лесу перемерли, а деньги и
драгоценности наперед зашили в воловьи шкуры и зарыли в землю, вместе с
убитыми для этого волами. В записи было также сказано, что щуп на этом
месте, на глубине двух аршин, останавливается на воловьих костях.
Итак, решено: Лупопупенко идет за этим кладом, но страх от первой
попытки отнял у него несколько храбрости, и потому он решился пригласить с
собою двух надежных товарищей.
Пошли, отыскали два дуба, размерили между ними расстояние шагами и хотя
не могли ничего нащупать прутом или буром, но уже решались было без этого
приступить к работе, как Лупопупенко, отойдя немного в сторону, среди темной
и бурной ночи, вдруг закричал диким и страшным голосом... Товарищей его
будто громом оглушило и мотнуло в сторону; без памяти бросились они бежать,
и долго еще вслед за ними раздавался пронзительный, отчаянный крик
несчастного Лупопупенко, которого, без сомнения, черти терзали по клочку, по
волоску...
Прибежав без памяти домой, товарищи, однако же, постепенно опомнились и
стали догадываться, что сделали дурно; они созвали еще несколько молодцов и
пошли гурьбой выручать у черта казака... Как только подошли они к нечистому
месту и подали робкий голос, как в ту же минуту бедный Лупопупенко стал
отзываться настоящим волком; они подошли несколько ближе и стали с ним
перекликаться и переговариваться; он звал их на помощь, уверяя, что он
гибнет совсем, что скоро дух испустит, если его не выручат; а они, не желая
связываться с таким опасным и непосильным врагом, не решались подойти...
Мало-помалу, однако же, он умолил их раздуть огня и идти к нему всем вместе,
осенясь крестным знамением и читая молитву ангелу-хранителю; робко
приближалась толпа, и наконец увидели, что бедный Лупопупенко нашел клад; он
попал в волчий капкан.
Кто бы разуверил его, если бы он сам как-нибудь вырвался и ушел, что
его не черт поймал зубами за ногу? И сам он догадался, в чем дело, тогда
только, когда товарищи подошли с огнем и осветили казака в капкане.
- Ну, капкан так капкан, - сказал он. - А черт таки не дал мне спуску:
страсти были неописуемые, невообразимые, по диавольскому наваждению; и я
стоял против нечистой силы носом к носу и не мог тронуться с места! Несите
меня, братцы, домой... Что-то хозяйка скажет?
СКАЗКА О КЛАДЕ
(Богатырская сказка)
Как подумаешь да порассудишь, что иной голыш, бедняк бьется из-за
последней деньги, из-за куска хлеба, колотится, что козел об ясли, весь век,
да и то, бывает, не добьется до торной тропы, чтобы пройтись, как люди
ходят; а иной, Господень крестник, только шапку наставит, и валится всякое
добро и милость, живи да поживай. Как подумаешь, подгорюнясь, про эту
притчу, так поневоле и сядешь, надувшись, как волостной наш, коли его кто
обнесет случаем чаркой, сядешь, да и переведешь дух, что кузнечный мех, да
повесишь голову и сидишь.
Мужичок, сказывают, живучи где-то в понизовом захолустье, так же,
по-нашему, все тужил да тужил, что ему талану нет; а все, вишь, хотелось
разжиться так, ни с чего, здорово живешь; не то чтобы работой да пГiтом, а
сидючи-глядючи, по белу свету гуляючи, пляшучи да припеваючи; и задумал он
разбогатеть кладом. Наладил он песню ли, сказку ли про этот клад, да все и
читает ее одну, словно вековую докучную сказку про Сашку Серую Сермяжку; и
бредит кладом, и здоровается с тобою кладом же, и прощается кладом, и куска,
прости Господи, ко рту не поднесет, не помянув, хоть про себя, клад. Чему же
быть тут доброму, коли человеку дурью глаза и уши запорошило, голову набило
по самое темя? Люди берутся за цеп, за косу, а он персты расставит пошире,
словно грабли, уши развесит да так и ходит по селу дурак-дураком; только
норовит, где бы какого старика поймать, чтоб порассказать ему, какие клады
бывают, да где живут они, да кому даются, а кому не даются; и в одну ночь,
чай, прошатался молодец наш, клада ищучи, то к Лукашкину яру, то под Заячий
лаз, то на Мурзинский курган, да, видно, не дается клад: молодец наш ходит
все тем же оборванцем в сермяжном зипунишке, что на одной подкладке
держится, а то бы давно развалился.
Первые клады в понизовых губерниях положили, сказывают, волжские
разбойники. Выедут они, бывало, ночью на матушку-Волгу широкую в косной
лодке да прикроются сверху рогожами, чтоб не видать было народа, и только
вГiззрятся на расшиву какую либо в дощаник, в кладную, то и держат прямо в
корму. Коли кормщик на путевом судне по обычаю окликнет их: "Мир, Бог на
помочь" да "Откуда Бог несет?", а потом: "Чье судно, чья кладь, откуда
бурлаки?", то чем бы и как добрым людям, отвечать: "Вам Бог на помочь, -
оттуда-то, хозяин такой-то, кладь такая-то", да выждать напутного слова: "С
Богом!", да и идти себе своим путем, так разбойники молчат, говорю, на оклик
да держатся прямо в корму, а подошедши, кидают причал, а атаман кричит:
"Бери причал!" Бурлаки знают, что разбойника ни одна пуля не берет, обух не
одолеет; принимают молча причал и на приказ атамана "Сарын на кичку" все до
одного прячутся в мурью - в порожнее место промеж палубой и кладью. Хозяин
тут управляйся один, как знаешь, а бурлаки ни за что на разбойника руки не
подымут. Разбойники влезают на судно, берут хозяина либо приказчика, кто
случится, и допытывают: "Где деньги?", а коли устойчив больно да упрям, так
бывало и то, что поджаривали на легоньком огоньке. Набравши золота и серебра
много, случалось, что разбойникам девать его некуда; они и зарывали его в
землю и писали на клады эти записки, где лежит клад и кому он дается; вот,
например, запись на клад: "От села Свекловихина на полдни, в семи верстах от
Красного яру, супротив большого каменного мару, в двухстах семнадцати шагах,
а от раздвоившейся березы в сорока семи шагах, положено кладом, в двух
чайниках медных да в котле чугунном, на глубине косой сажени, золотом на
двадцать одну тысячу, серебром на семнадцать с половиною тысяч, да золотых с
каменьями дорогими перстней два. А клад этот никому не дастся, только дастся
он молодому удалому накануне Ивана Купала, коли задом пройдет от самого села
до места и станет рыть, не оглядываясь, не озираючись, да обет положит
выкупить трех человек из острога, да господских троих на волю вольную. А
буде зароку не выполнит, то клад пропадет, в него самого уйдет и огнем
въестся, и в костях мозги усохнут. Слово мое крепко". А какой зарок либо
завет кто положит на клад, такое слово и твердит про себя, когда клад
зарывает; затем уже клад не дастся тебе, коли завету не исполнишь, во веки
веков. Сказывают, что один какой-то обронил запись такую, а мужик нашел ее,
вынул клад, сам пропадал без вести сорок лет, а воротившись, выкупил у
господина на волю всю деревню свою. Другой клал клад и приговаривал: "На сто
голов молодецких", то есть чтобы сто молодцов пришли за кладом этим, а
больше он никому не дастся, а лыкодер в лесу тут же подле случился да
переговаривал за каждым словом по-своему: "На сто колов осиновых";
переговорив хозяина одним разом - а кто какое слово напоследок вымолвит, по
тому и быть, - лыкодер вырубил сто колов осиновых, поклонился ими кладу да и
вынул его, и клад ему дался без спору. Опять другой, сказывают, положил клад
богатый да не велел даваться никому, поколе на этом месте станет море.
Мужичок этот помер, а запись досталась сыну, да только не знал он, как с нею
быть и как добыть клад. На селе этом жил мужик, про которого шла молва что
он всякую пору и причину знает и оборот во всяком деле; к нему и пришел с
записью молодой парень на совет да и прогулял по недогадливости своей клад.
Мужик этот провел парня - то тем, то другим его пробавил, а как весна
пришла, так подпрудил место, где положен был клад, заметив его колом, да под
водой и вынул. Вот-де тебе и море! Есть где-то, сказывают, пугачевский клад;
положен в мешке кожаном, а мешок в рубаху, а поверх кладу положен убитый
человек нарочно, - видно, чтобы кто рыть станет, подумал, что это-де могила,
и покинул бы ее. А это еще слышал кто, что есть жук, который летает ночью
накануне Иванова дня и сам норовит налететь на человека: коли рот растворишь
да подставишь его и жук влетит, то выплюнь на руку, и у тебя богатый клад;
сыпь скорее с руки в мешок либо в шапку да во все карманы - посыплется
чистое золото.
Иные кладут благочестивый клад с молитвою, а чаще того, спознавшись с
нечистой силой, с бесовскою властию; тогда уже не вынет его никто, не отдав
души черту. Много есть кладов татарских и калмыцких старых годов: так к тем
уже не приступайся без шайтана либо веди такого ж некрещеного татарина. Эти
клады живут без записи, но не вынешь, хоть и знал бы, где лежит, коли с
шайтаном не побратаешься. Есть и такие клады, что взаймы дают; приди,
попроси честно, с поклоном: дай-де, пожалуйста, кум, сотенку, я принесу тебе
накануне Рождества либо там в Духов день, что ли, - и дастся, да только
если, упаси Боже, обманешь, так пропал: помрешь, либо рука усохнет, а не то
сам пойдешь по свету белому кладом ходить до поры до времени, поколе кто не
ударит тебя, как в драку пьяный полезешь, по щеке, тогда сам и рассыплешься
кладом. А есть и такие ходячие клады: мужик, сказывают, ночью нашатнулся на
какую-то сапатую кобылу да хотел отогнать ее, ударил кнутовищем - она и
рассыпалась кладом, да все старинными золотыми да крестовиками. Другой мужик
этак же хотел ночью свинью выгнать из огорода и, Бог весть, говорит, отколе
она затесалась: тын плотный кругом, что и кошке негде пролезть, и калиточка
на запоре, а хрюкает, ходит да по грядам роется. Мужик выскочил из избы,
ухватил полено, шарахнул свинью вдоль по боку - она и рассыпалась кладом, да
таким, что десять огородов можно купить да по десятку работников еще на
каждый. А то есть и такой клад, что ни с чем не дается, как только по своей
по доброй воле; кто знает, где он лежит, так ходят о полуночи туда да
упрашивают его и кумом честят; ино раз десять побывать доведется да
потолковать с ним, поколе покажешься ему, да приглянешься, да ему угодишь; а
сдастся, так твой, бери смело.
Всего этого, а может еще и побольше того, наслушался молодец наш,
словно сыворотки нахлебался: брюхо набито, а ни вкусу, ни проку; уже ничего
не слышит, не видит, кроме клада. Одно на уме, одно на языке. Человек видит
свинью либо другую какую скотину, так подумает, может статься, ину пору -
кого грешная дума не одолела, - подумает разве только, что вот-де, кабы она
моя, так я бы ее на рынок свез да продал, либо вот, кабы моя свинья, так
откормил бы ее к праздникам да зарезал, уж по крайности знал бы и помнил,
что Бог дал праздник; так подумал бы, говорю, иной человек; а наш молодец,
на котором лохмотья серой сермяги держались, как листья кочана капусты
вокруг кочерыжки, не иглой да ниткой, а тем, что приросли, наш молодец все
только, как увидит свинку, то и норовит свистнуть ее из-за угла поленом - не
рассыплется ли кладом? А тут, глядишь, по рылу заденет ее поленом, она и
околела, и разделывайся да ведайся с хозяином, как знаешь. Так-то не раз,
бывало, отомнут нашему молодцу за проказы эти бока, что он про себя думает:
хоть бы уж самому мне кладом рассыпаться, так уж был бы один конец!
Сказывают, что сделал молодец наш раз как-то еще лучше: повстречал он на
чужом селе немого старика нищего, и померещилось ему, что это ходячий клад;
он, подошедши, да и давай его, бедняка, колотить, а тот нем, слова не
вымолвит, ревет не своим голосом, а сказать ничего не скажет. Тут набежали
ребята, схватили раба Божьего, искателя клада, валяли его часа два, словно
гвардейское сукно, да еще и затаскали было по судам да волостным правлениям,
так что вышел он оттуда - еле-еле душа в заплатах держится, весь костяк
наружу вылез. Кажись бы, это ли не наука ему? так нет; отдохнул да
перемогся - и забыл прошлое горе и готов хоть ныне, хоть завтра опять за
кладом идти. То-то забывчив на прошлую беду русский человек: и крута гора,
да забывчива!
Подсиживал молодец наш и папоротниковый цвет, выжидал его, как пылинка
в засуху росинку, - не дался; собирал и семитравный травник - либо не
досушил, либо пересушил, а кладу не доискался; выходил и до зари по ночам
подстеречь да высмотреть, на каком месте в сухих буераках черти поминки
поминают, потому что слышал от старых людей, что там быть и кладу, - не
доискался и чертей; искал он и разрыв- либо спрыг-травы, которую называют и
железняком и от которой все запоры и затворы разлетаются и клады сами в руки
даются, - так не далась ему и трава эта, Бог весть отчего; словом пришлось
нашему искателю хоть камень на шею да в воду, коли б шайтан его не
помиловал; слушайте.
На самого Ивана Купала, когда настоящая пора бывает клады искать,
молодец наш пошел в ночи в раздумье, куда глаза глядят, и стал думать про
себя уже вот что: когда б то найти мне хоть такого сатану, что, сказывают,
душу берет да чистым золотом за нее расплачивается, ах, когда б найти! - не
пожалел бы душишки своей, отдал бы черту, хоть самому ледащему, только бы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг