много, и стягивались новые группы. "Что еще они нам приготовили?" - подумал
он с холодком в груди.
Но он уже видел. И Лавровский видел.
Аборигены устанавливали в каком-то одним им ведомом порядке светящиеся
блоки. Значит, они и здесь строят Дерево, излучатель. "Ну нет, не выйдет! -
с яростью подумал Морозов. - Не успеете, дьявол вас побери, не сожжете!"
Сбавив ход, он въехал в толпу аборигенов. Те расступились. Подъехав к
одной из опор лодки, Морозов затормозил. Теперь - вылезти из машины, быстро
отомкнуть люк десантной лодки...
Лавровский встал:
- Выходим и прорываемся к люку. Вездеход бросаем - некогда его
загонять. Рацию с собой.
- Нет. Выйду я один. Сядьте за пульт и, как только я открою люк,
загоняйте вездеход.
Он не хотел подвергать Лавровского опасности. Кто знает, что еще могли
выкинуть эти...
Выходя из кабины, Морозов услышал ревун радиовызова. Ага, корабль вышел
из радиотени, сейчас Лавровский доложит командиру... И, уже распахивая
наружную дверь, Морозов вдруг подумал: полжизни отдам, только чтоб не
остаться здесь, чтоб не лечь горстью пепла на черный грунт... где угодно,
только не здесь...
Он выпрыгнул из шлюза, шагнул к люку десантной лодки, и еще шаг сделал,
и еще. Перед ним была живая стена. Плотная, косматая стена из тел аборигенов
отгородила его от люка, не давала пройти несколько оставшихся шагов. Ну уж
нет! Кинуться, расшвырять мохнатые тела, расчистить проход...
Но только он подался вперед, как по живой стене пробежали огоньки
коротких вспышек. Потом стена стала надвигаться, замыкая Морозова в
полукольцо, отжимая к вездеходу. Из узких прорезей холодно и неподвижно
глядели глаза плутонян - темные, лишенные выражения. Руки, согнутые в
локтях, были наставлены на Морозова, пальцы растопырены, из их заостренных
кончиков вырывались голубоватые искры...
Медленно надвигалась стена, медленно пятился Морозов. Вот уже коснулась
его спина корпуса вездехода, отступать дальше некуда, одно только спасение -
запереться в машине, но ведь это не спасение... всего лишь недолгая
отсрочка...
Распахнулась дверца, спрыгнул Лавровский, встал рядом с Морозовым.
Локоть к локтю. Лев Сергеевич, дорогой, вот и дожили мы с вами до смертного
часа... Сейчас прожгут скафандры... Видит ли Прошин, видит ли он, как мы
стоим в сужающемся огненном кольце? Или корабельный телеэкран пуст и
незряч?..
Вот так вот, значит... Горстью пепла на черный промерзший грунт... Как
когда-то экипаж "Севастополя"...
И такая вдруг окатила Морозова волна ненависти - темной, слепящей,
перехватывающей дыхание, - что он потерял контроль над собой. "Вы, убийцы
проклятые, твари холодноглазые! - бурно, неуправляемо, яростно понеслись
мысли. - За что убиваете? За то, что мы не такие, другие?.. Ну - жгите!
Ненавижу вас и ваш нечеловеческий мир! Тупые жестокие рабы - не-на-вижу!
Выплюнуть бы в холодные ваши глаза, в гнусные хари всю ненависть и
презрение... Жгите, убийцы, ну! Быстрее!.."
Но сквозь жаркий туман, на миг застивший смертельное кольцо, Морозов
вдруг увидел, что кольцо это распалось, разжалось. Аборигены опускали
угрожающие руки. Аборигены отступали. Пятились, неуклюже повертывались,
длинными прыжками пускались наутек. Четверо или пятеро с палками еще
топтались тут, но стоило Морозову шагнуть к ним, как и они предпочли
убраться прочь.
Лавровский ошалело смотрел на это бегство.
- Не понимаю. - Он взглянул на Морозова. - Не понимаю... Они как будто
испугались чего-то. Вы слышите, Алеша?.. Что с вами? - воскликнул он.
Морозов изнеможенно опустился наземь. Руки в рубчатых перчатках
уткнулись в грунт, голова в шлеме упала на грудь. Он сидел в позе
величайшего отчаяния... или опустошенности... Это позже Лавровский так
определил, а сейчас он схватил Морозова подмышки, пытаясь поднять и бормоча
тревожные слова.
Морозов вскинул голову, отвел его руки.
- В чем дело? - спросил он хрипло. Прокашлялся, тяжело поднялся. - Что
вы уставились? Ну, минутная слабость, устал я... Загоняйте машину в люк.
Волоча ноги в высоких десантных башмаках, он подошел к лодке и
трясущейся рукой отомкнул замок люка.
Из записок Лавровского
Когда мы пристыковали лодку и перешли в корабельный шлюз, Прошин и
другие члены экипажа заключили нас в объятия. Никогда в жизни меня так не
обнимали. У Рандольфа, нашего флегматичного бортинженера, в глазах стояли
слезы, да и Прошин выглядел не как обычно. Они все видели. Вернее, не все,
так как по недостатку освещения телепередача была мутная, - но они поняли,
что нам угрожало, и... ну, в общем, переволновались. Да и то сказать, мы
были на волосок от гибели.
Прошин послал на Землю запрос о возвращении. В ожидании ответа наш
корабль наматывал виток за витком вокруг Плутона. Мы отлеживались в своих
каютах, Прошин отпаивал нас каким-то селеногорским экстрактом. Я не люблю
невесомость. Ничего не весить - это, знаете ли, для мухи, а не для человека.
Но теперь, после свинцовой тяжести Плутона, невесомость была мне приятна.
Или точнее: не вызывала неудобства.
Потом я зашел к Морозову. Он лежал, пристегнувшись, в узкой, как пенал,
каюте. Как-то не сразу я узнал в нем своего жизнерадостного спутника. Он
будто резко повзрослел - чтобы не сказать "постарел" - за двое суток,
проведенных на Плутоне. Его серые глаза, прежде казавшиеся несколько
бездумными и излишне смешливыми (что, впрочем, вполне соответствовало его
юным летам), теперь потемнели, в них как бы появилась новая глубина.
Выражение лица было такое, словно он прислушивался к чему-то в самом себе.
Я сел у него в ногах, спросил о самочувствии.
- Не знаю, - ответил он рассеянно.
Мы помолчали, я уж собрался уходить, как вдруг Морозов сказал:
- Неужели они услышали, как я...
Он осекся, снова возникло молчание, я спросил осторожно:
- О чем вы, Алеша? Что они должны были услышать?
Он поднял на меня напряженный взгляд.
- Мою ругань... мои мысли... Я их крыл, понимаете, вовсю... и вдруг
увидел, что они...
- Постойте, Алеша. Что это значит: "крыл вовсю"?
- А то и означает, что я сильно рассердился. Не то слово... Ненависть -
вот... Я испытал такую ненависть к ним, что самому странно... и стыдно, -
закончил он, понизив голос.
Вот как! Неожиданное отступление аборигенов Морозов связывает со своим
внутренним состоянием? С ненавистью, которая вспыхнула в нем?.. Здесь было
над чем задуматься.
Звуковой речи у плутонян нет и быть не может. Но как-то они общаются
друг с другом. Что ж, можно допустить направленную мысль. При их образе
жизни требуется, наверное, десяток-другой сигналов, больше не нужно. И
угроза, содержавшаяся в возбужденных предсмертным ужасом мыслях Морозова...
Агрессивный напор, дремлющий у нас в подкорке, получил внезапный выход и...
Надо разобраться во всем этом.
Я-то ничего подобного не испытал. В ту минуту, когда я понял, что
гибель неизбежна, меня охватила тоска. Да, наверное, тошнота, подступившая к
горлу, была мгновенным приступом тоски по людям, которых больше не увижу, по
работе, которая не завершена. Кажется, еще мелькнуло что-то такое... будто
бегущая вода и зеленый берег... Что это значило?..
- Алеша, - сказал я, - припомните, пожалуйста, ход своих мыслей в ту
минуту.
Он помотал головой, словно желая отвязаться от наваждения.
- Больше ничего сказать не могу.
Здравый смысл и несокрушимое здоровье брали свое. После пережитого
потрясения Морозов приходил в норму. Когда я спустя час снова заглянул к
нему, он сидел, запрокинув голову и выдавливая себе в рот земляничную пасту.
Он взглянул на меня и вдруг прыснул.
- Почему вы смеетесь? - удивился я.
- Вспомнил... вспомнил, как вы ловили в шлюзе аборигена... - Приступ
смеха сотряс его. - Вы кидались на него, как пантера...
Несколько минут он дико хохотал. Он изнемогал от смеха. Ну что ж. Это
хорошо. Такая разрядка просто нужна, чтобы снять страшное нервное
напряжение.
Очень жалею о том, что не удалось закончить интроскопию. Такая
неожиданная удача - заполучить аборигена для обследования - и такой
печальный финал. Пленка оказалась неважной, и вполне понятно: при такой
спешке не настроишь аппарат как следует. В полости живота аборигена
разветвления от "пряжки" переходят в нечто, напоминающее причудливый набор
колечек. Если рассматривать их как многослойные аккумуляторы, то, пожалуй,
это и есть орган трансформации тау-энергии в биохимическую.
К сожалению, на пленке совершенно не получились тени каких-то отростков
в брюшине, которые я разглядел по визуальному тракту. И вот я все думаю: не
рудименты ли это обычных для белкового существа пищеварительных органов?
Если так, то проливается свет на характер их эволюции. Некие глобальные
перемены потребовали изменения обычного обмена веществ, и произошло
постепенное приспособление к иному типу жизнедеятельности. В этом случае
подтверждается мой вывод о контактной "пряжке": она вживляется искусственно
(вероятно, при рождении).
Но ведь все может быть иначе. Эволюция могла идти и другим, неизвестным
нам путем, и не исключено, что "пряжка" - естественное образование...
Когда-то в средние века картографы писали на краях карты, где кончался
известный им мир: "Здесь должны быть драконы". Это было благородно и честно:
мол, вот это мы знаем, а дальше - драконы. Мы, разумеется, не пишем на полях
наших ученых статей про драконов, мы склонны самолюбиво умалчивать о том,
чего не знаем. Если же кто-нибудь осмелится вякнуть о "драконах", то будет
подвергнут осмеянию. Так было с доктором Моррисом. Так было, когда Буров
высказал еретическую мысль об искусственном происхождении тау-выброса.
Уже сколько раз убеждалось человечество, что еретические идеи,
противоречащие очевидности и здравому смыслу, могут быть конструктивны, - и
все же каждый раз... Да что говорить: разве не были мы поражены, когда
столкнулись с целой популяцией разумных существ на планете, где
высокоорганизованная жизнь абсолютно исключалась?
Не надо, не надо смеяться над "драконами"...
Об этом зашел сегодня разговор в кают-компании за обедом. Морозов,
между прочим, сказал, что еще лет восемь назад Буров рассчитал вариант,
теоретически доказывавший возможность трансформации тау-энергии, но его
формулу сочли математическим парадоксом. Так-то. Надо мне поближе
познакомиться с этим новоявленным "еретиком". Морозов говорит, что у Бурова,
при светлой голове, скверный характер, но мне это безразлично. Еще
неизвестно, у кого характер "сквернее" - у него или у меня. Не случайно же
Кира упрекает меня в "тупой прямолинейности" и в чем-то еще, тоже
геометрическом.
Прошин сказал: "А не может ли быть, что обитатели Плутона - роботы
очень добротной выделки?" Я решительно отверг это предположение. Аборигены,
и верно, выглядят неким придатком тау-станции, но в том, что они живые, а не
искусственные, я не сомневаюсь. Это подтверждает интроскопическая пленка.
Они живые и в высшей степени жизнестойкие, но вот вопрос: от природы ли они
такие? Всегда ли умели рационально использовать "биофорную способность"
космического излучения? (Морозов рассказал мне о записях Шандора Саллаи,
употребившего этот неплохой термин - "биофор", то есть "несущий жизнь").
Если бы узнать историю Плутона...
В задумчивости я выпустил из руки котлетный брикет, и он уплыл, и за
столом раздался жизнерадостный смех.
Я спросил:
- Кто помнит: по теории Саллаи сколько лет назад прибился к Системе
Плутон?
- Тридцать пять тысяч, - сказал Прошин.
- Тридцать пять тысяч лет назад что же было у нас на Земле -
плейстоцен, что ли?
Лопатин, наш молодой геолог и планетолог, подтвердил:
- Верхний плейстоцен, вюрмское оледенение.
- Так. Значит, жили кроманьонцы. Мадленская культура. Как биологический
вид человек за эти тридцать пять тысяч лет не изменился. Мозг кроманьонского
охотника, - продолжал я, - не отличался существенно от мозга моего друга
Морозова.
- Я потрясен этим фактом, - сказал Морозов. - И что же из него следует?
- Если темп биологической эволюции имеет всеобщий характер, а я думаю,
что это так, то выходит, что плутоняне - Homo plutonis, если угодно, - были
такими же и в кроманьонские времена. Значит, для того чтобы понять эту
цивилизацию, надо углубиться в ее историю на десятки и сотни тысяч лет.
- Углубляться в их историю? - Лопатин удивленно посмотрел на меня. -
Зачем это надо? Мы не причиним, наверно, им вреда, если наладим на Плутоне
добычу редких металлов. Такое богатство и во сне не увидишь.
- Как ты будешь добывать, если мы и двух дней там не выдержали, еле
ноги унесли? - спросил Морозов.
- Очень просто - пошлем партию роботов вроде тех, что качают расплавы
на Меркурии. И потом: не по всей же планете расположены поселения плутонян.
Там огромные безжизненные пространства.
- Не знаю, не знаю, - наморщил лоб Морозов. - У них подвижные
излучатели, они, по-моему, доберутся и сожгут твоих роботов в любой точке
планеты. Так что - не вывозить оттуда, а ввозить металл мы будем по твоему
проекту...
Я не вступал в спор.
Ничего мы не добьемся на Плутоне, если не научимся понимать плутонян.
Нужно понять.
Но как?
Интермедия. Мальчики
Четвертый "В" класс занимался на песчаном морском берегу историей
древних веков: преподавательница Надежда Владимировна учебным фильмам
предпочитала наглядное обучение. В начале урока она рассказала в общих
чертах, как жили древние греки, а теперь, приведя своих учеников на пляж,
стояла перед ними с метательным копьем в руке и говорила:
- Я покажу вам, как греки это делали. Они клали копье на ладонь, легко
находя центр тяжести, и немного сдвигали копье острием вперед. Вот так,
видите? Затем отводили руку назад, разворачивая корпус...
Четвертый "В" смотрел на Надежду Владимировну восхищенными глазами.
Учительница была очень молода и очень красива. Гораздо красивее, чем богиня
Афродита, нарисованная в сборнике древних мифов.
- Чтобы пронзить на войне противника или на охоте крупного зверя,
например вепря, надо было метнуть копье с большой силой. Иначе говоря -
придать ему максимальную исходную скорость, - продолжала учительница. -
Поэтому в броске должно участвовать все тело, а не только рука. Смотрите
внимательно.
Свистнул ветер, рассеченный полетом копья. Ребята бросились к месту его
падения, сделали отметку на песке.
- Теперь будете метать сами, - сказала Надежда Владимировна. - Но
сначала припомним: какое значение имеет при этом исходная скорость? Начнем с
первого закона Ньютона. Кто ответит?
- Ну и бросок, - тихо сказал Олег Пирогов Вите Морозову. - Таким
броском слона можно насквозь, а, Вить?
- Конечно, можно, - ответил Витя.
- А мамонта?
- Спрашиваешь!
- А динозавра?
- Витя Морозов, я к тебе обращаюсь, - сказала учительница. - Не
отвлекайся и скажи нам: какова зависимость между импульсом силы и
количеством движения?
Вот так всегда, подумал Витя огорченно: сначала интересно, а потом...
Эти взрослые удивительно непоследовательны.
Кое-как он справился с ответом. Затем четвертый "В" с азартом принялся
метать копье. Дело оказалось нелегким и непростым. Учительница переходила от
одного к другому, терпеливо показывала, объясняла.
Надежда Владимировна, а проще Надя Заостровцева, не была еще,
собственно, учительницей. Ей легко давались науки, в пятнадцать лет она уже
закончила школу, а теперь, в восемнадцать, училась на последнем курсе
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг