свою лунную обсерваторию. Моя практика почти полностью исчерпывается
врачеванием ушибов и вывихов. Наши селенологи, особенно Володя Перегудов, не
любят тратить время на передвижение: предпочитают прыжки. Завели скверное
обыкновение таскать на спине, поверх скафандра, мешок с какой-то
полужидкостью и баллончик с газом. Открывают краны, струйка этой дряни в
струе газа сразу твердеет и превращается в веревку. Прыгают в пропасть, а
струйка-веревка тянется, как нить у паука. А если что не сработало - прыгуна
приносят ко мне на ремонт.
Ушибы, вывихи, растяжения... Иногда думаю: не растрачиваю ли жизнь
бесцельно, сидя здесь, в Селеногорске? Но что делать, если жизнь не удалась?
На Землю меня, во всяком случае, не тянет.
Только вот беда: слишком много свободного времени, девать некуда.
Потому, наверно, и завела дневник.
За завтраком сегодня только и слышно было: "тау-частицы, тау-поток".
Кажется, один Алеша Морозов сохранял спокойствие. Он улыбнулся мне и сказал:
- С наступающим. Марта.
Я вспомнила, что завтра - День космонавтики...
В столовую вошел Виктор Чернецкий. Глаза воспалены, волосы не чесаны.
Видно, прямо с вахты у большого инкрата. Все так и накинулись на него:
- Ну, что, Витя? Как Стрелец?
- Стрелец полыхает, - сказал Виктор и, сморщившись, потер глаза.
Я попросила Алешу вразумительно рассказать, что, собственно, произошло.
Он стал объяснять, но то ли потому, что говорил он с набитым ртом, то ли
потому, что я плохо в этих делах разбираюсь, но я не все поняла. Задолго до
пика Активной Материи обнаружен мощный поток тау-частиц. Он идет со стороны
Стрельца, и можно поэтому предположить, что выброс исходит из центра
Галактики. Но есть еще одно обстоятельство: как раз в созвездии Стрельца
теперь проходит Плутон, он страшно медленно плывет по своей огромной орбите,
и, судя по углу рассеяния тау-потока, его источник может находиться именно
на Плутоне.
- Не понимаю, - сказала я. - Всегда считалось, что тау-излучение
рождается звездной активностью, - при чем же здесь Плутон?
Тут Алеша сел на своего любимого конька - я имею в виду "Плутоновые
дневники" Юджина Морриса. Я знаю, что Алеша был последним, кто разговаривал
с этим планетологом, которого при жизни не признавали, а после смерти
(точнее, после издания его "Дневников") вдруг объявили чуть ли не пророком.
И будто бы вот - сбывается его пророчество. Будто на Плутоне действительно
существует "Дерево", или даже "деревья", у которых пятнадцатилетний цикл
развития (или роста?). Каждые пятнадцать лет они разрушаются, а потом
начинают расти опять. Через каждые три цикла (то есть 45 лет) разрушение
сопровождается сильным выбросом энергии, и вот - точно в предсказанный
Моррисом срок этот выброс и происходит.
- Значит, полыхает вовсе не Стрелец, а Плутон? - спросила я.
- Да, Плутон. Но не все с этим согласны.
- Еще бы! Мне, например, трудно представить себе деревья, разрушающиеся
с выбросом энергии.
- Не только тебе, - усмехнулся Алеша и подлил кофе в мою чашку. - Даже
старый Шандор недоумевает. А мы полетим и посмотрим.
Я промолчала.
- Тут будет большой спор, - продолжал Алеша. - Завтра прибывает тьма
космогонистов - Ларин, Крафт, Буров с Храмцовой.
Вот как, прилетает Инна! Давно я ее не видела.
- Четырнадцатого мы стартуем, - сказал Алеша и посмотрел на меня. -
Слышишь, Марта?
- Слышу.
- Четырнадцатого, - повторил он. - Это через два дня.
Я почувствовала, что сейчас он опять начнет трудный для меня и ненужный
разговор. Не допив кофе, я поднялась и ушла, сославшись на срочное дело.
У меня и вправду было срочное дело, и Алеша даже представить себе не
смог бы, насколько близко оно его касалось. Началось с того, что рано утром,
перед завтраком, ко мне пришел Прошин. Петр Иванович Прошин, командир Второй
Плутоновой.
Я уже писала в дневнике: Луна последние недели живет подготовкой этой
экспедиции. Будь моя воля, я бы решительно ее запретила. Разве не погибла
Первая, разве не сгорел "Севастополь" на глазах у всей Земли? Я, конечно,
читала в "Дневниках" Морриса, что он предупреждал Надежду Заостровцеву: мол,
в данный период высадка на Плутон опасна. "Мне кажется, - так было написано
в "Дневниках", - что десант может быть предпринят только после разрушения
"Дерева". В те годы Моррис еще не был уверен. Но в записях последних лет уже
вполне определенно сказано: только после разрушения, только в самом начале
нового цикла. К началу нового цикла и подготовлена теперь Вторая экспедиция
на Плутон.
Я бы запретила ее, запретила! Мало у нас дел на других планетах
Системы? Зачем нужен этот проклятый Плутон? Сколько можно посылать людей в
смертельно опасные полеты?..
Что-то я опять распустилась. Полноземлие, наверное, действует.
Итак, пришел ко мне Прошин. Он старше Феди. У него жесткий, властный,
холодный взгляд. Алеша с восторгом говорил об его пилотских и волевых
качествах. Нисколько не сомневаюсь. Но я смотрела на замкнутое лицо Прошина
и невольно думала: вернешься ли ты обратно?..
Прошин спросил, знаю ли я математику. Странный вопрос. Знаю столько,
сколько мне нужно. "Умеете ли вы, - продолжал он, - выбирать лучшее из
равных?" Я сказала - нет, не могу, потому что такой выбор вне логики. Он
усмехнулся: "В том-то и дело. Вы должны мне помочь".
Оказывается, двое из его экипажа - с дублерами. Бортинженер и штурман.
Право выбора принадлежит командиру, и насчет инженера он уже решил, а вот
штурмана пока не выбрал.
"Понимаете, оба хороши, или точнее, оба никуда не годятся, но лучше не
найдешь" - так он формулирует. Не может выбрать: Алексей Морозов или Кирилл
Мухин? Тот самый Мухин, который учился вместе с Алешей, шел за ним по
алфавиту и старался быть впереди во всем остальном. Пока оба уверены, что
идут в экспедицию. Алеша, во всяком случае, уверен, я не замечала у него ни
тени сомнения.
Я испугалась. Да, испугалась. И стала отказываться. "Петр Иванович, мне
это трудно, потому что Алексей - старый друг, а Мухина я не знаю, и если я
решу, что должен лететь Морозов, то скажут..." - "Ничего не скажут, -
прервал он меня. - Вы главный лунный врач, и вы имеете право решить, а я
имею право поручить вам выбор". Затем он сунул мне в руки их медицинские
карточки, дал мне сроку два дня и ушел. Я убедилась, что волевые качества у
Прошина действительно высоки. Но легче от этого мне не стало.
Я осталась одна, и подумала, что за эти годы уж очень оторвалась от
жизни, замкнулась в своем горе, а жизнь идет и требует от меня участия во
всем. Конечно, права у меня большие. Кого угодно - хоть самого Прошина -
могу немедленно отправить на Землю или уложить в стационар, если найду
нужным. Я - врач, и мне доверено ох как много.
А потом я сидела за завтраком рядом с Алешей, и он сообщил, что улетает
четырнадцатого, и сидел этаким героем космоса, и не знал, что я перед
завтраком положила на стол два личных дела и что я в страшном смятении...
Не допив кофе, я ушла к себе и заперлась на ключ. Только раскрыла
личные дела и начала сравнивать альфа-ритмы мозга Алеши и Мухина, как
поняла, что в качестве врача сделать выбор из равных не смогу. Вот как стоит
для меня вопрос:
Как я обязана выбрать - Как мне придется выбирать
Как главный врач на Луне - Как близкий друг Алеши
Морозов или Мухин уйдет в опасную экспедицию - Останется Алеша или не
останется
Сделать так, как требует служебный долг - Сделать так, чтобы было лучше
для Алеши
А как будет лучше для него? Знаю: Вторая Плутоновая - мечта Алеши,
права на участие в ней он добивался с упорством одержимого. За эти годы он
стал одним из лучших штурманов Космофлота. Что движет им? Загадка
"незаконной" планеты? Полудетская жажда приключений? Да, наверное. Но не
только. Трудно это объяснить. Когда погиб Федор, в одном из некрологов
промелькнула фраза: "Зов космоса был у него в крови". Не люблю громких слов,
но эти, мне кажется, выражали главное. Боюсь, что и Алеша... что у него тоже
"в крови"...
ТАК ОТПРАВИТЬ ЕГО В ЭКСПЕДИЦИЮ?
Он будет счастлив. Но, что бы там ни говорили, никогда не поверю, что у
Второй Плутоновой больше шансов, чем у Первой. Пусть я ничего не понимаю в
рассуждениях и прогнозах Юджина Морриса. Я, глупая женщина, понимаю только
одно - что люди уходят и не возвращаются.
А я люблю Алешку, этого жизнерадостного дурня. Люблю как верного друга,
как брата. Ничего мне от него не нужно - только бы он жил, возвращался после
очередного рейса на Землю, смеялся и бахвалился... Разозлится он на меня,
узнав, что я отставила его от экспедиции? Пусть разозлится, я готова на это.
Зато я сберегу его для той девушки, которую он в конце концов встретит и
которая станет его женой. Для будущих его детей. Просто для того, чтобы жил
на свете хороший человек...
ТАК ОСТАВИТЬ АЛЕШУ??
Нет уж, лунный доктор, договаривай до конца. Чтобы жил на свете не
просто хороший человек, а человек, который постоянно думает о тебе. Разве не
так? Разве не легче жить, когда знаешь, что о тебе думают, что ты кому-то
нужна?
Командир Прошин, вы возложили на меня непосильную задачу...
Ладно, время еще есть. Подумаю ночью, подумаю завтра.
12 апреля
Ничего я ночью не придумала, и вот сегодня - День космонавтики. Любимый
праздник Федора. Когда-то мы познакомились с ним именно в этот день...
Он у нас обычно отмечается праздничным обедом - всегда очень веселым.
На Земле давно перестали сопровождать праздники неумеренной едой, но на Луне
не так много развлечений, и селениты, как некогда полярники на зимовке,
устраивают пиршество. Каждый раз меня бесконечно трогает особо
предупредительное отношение ребят ко мне. Я изо всех сил стараюсь - шучу,
смеюсь, но, право же, нелегко это. Что поделаешь: я твердо знаю, что никто
никогда не заменит мне Федора...
Сегодня, однако, праздничный обед сорвался - прилетели с Земли
астрофизики.
Мы ожидали прибытия корабля на террасе, под которой в Море Облаков
раскинулся космодром Луна-3. Тут были все: ребята из обсерватории, и
космодромная команда, и экипаж Второй Плутоновой. Только неугомонный
селенолог Володя Перегудов прицепил к спине "паучий" мешок, залез в вездеход
и умчался на ту сторону, к своим бурильным автоматам. Будет лазать по
немыслимым крутизнам. А к вечеру обязательно заглянет ко мне и, пряча
смущение за улыбкой, предъявит очередной ушиб.
За четыре года я привыкла к Луне, привыкла к обнаженному черному небу,
утыканному круглыми звездами. К одному не могу привыкнуть - к полноземлию.
Глаз не могу отвести от Земли. Ее огромный диск висит над горизонтом,
весь в зыбкой голубой дымке атмосферы, где чудится медленная игра облаков.
Режущая глаз белизна Антарктиды. И льется, льется сильный свет, такой
сильный, что кажется - ощущаешь его давление...
Кто-то на дальнем краю террасы взвивается над головами и опускается
рядом со мной. Это Алеша. Чудак, чуть не сорвался с террасы.
- С ума сошел, - говорю я, - ведь обрыв - триста метров.
А он во всю ширь улыбается и говорит:
- "Марта, Марта, надо ль плакать, если Дидель ходит в поле..."
- Перестань, - прошу я.
Я действительно готова заплакать. Алеша не знает, что Федор тоже любил
Багрицкого.
Наконец корабль прилунился, жуками поползли по космодрому вездеходы.
Прибывшие - все в скафандрах с корабельными номерами, не разберешь, кто
есть кто. У нас, селенитов, на груди и рукавах знаки и номера. Решетчатая
вышка - значит селенолог, звезда - астрофизик, и так далее. На моем
скафандре - круг, символ лунного кратера, так как я отношусь к внутренней
службе, и номер 0701. Семерка - медслужба, а единичка - главный врач. У
прошинского экипажа - знак Плутона: PL.
В наушниках моего гермошлема - голоса, голоса. Конечно, тау-частицы,
Стрелец, Плутон... Вдруг - быстрый, уверенный, напористый голос: "Я
предупреждал, что в любой момент мы можем ожидать..."
Илья Буров! Бог ты мой, сколько же лет я не видела Ильюшку и Инну!
Только в научной периодике встречаю их имена - они публикуют статьи
(совместно написанные) по проблемам космогонии и планетологии. Обычно я их
только бегло просматриваю, но одна статья, о приспособительных возможностях
человека, поразила меня смелостью мысли и резкостью выводов. "Мы можем уже
сейчас подтолкнуть медлительную телегу эволюции" - этими запомнившимися мне
словами кончалась статья.
В Селеногорске, когда мы вылезли из скафандров, Инна Храмцова бросилась
ко мне. Мы обнялись.
- Безумно рада тебя видеть, - сказала она.
- Я тоже...
Инна все такая же - хрупкая, тоненькая, с коротко стриженной каштановой
гривкой. Только вот под глазами появились припухлости.
- Ты прекрасно выглядишь, - сказала я.
Только бы не разреветься. Все равно не вернешь беззаботных институтских
лет, моих "паладинов", парусных гонок. Не вернешь ничего и никого...
Чтобы справиться с собой, я стала расспрашивать Инну, хвалить ту
статью - но она меня перебила. Сказала, что иногда жалеет, что не работает
врачом, и что они с Ильей часто меня вспоминают. И как раз в это время
подошел Илья.
- Здравствуй, Марта Роосаар, - сказал он, как мне показалось,
подчеркнуто. - Здравствуй, лунный доктор. Как поживаешь?
- Хорошо, - сказала я.
- Рад слышать. Давненько не видно тебя на Земле. Ты что же - решила
навеки поселиться в этой пещере?
Я не успела ответить: бурей налетел Костя Веригин.
- Илья, дружище! - закричал он. - Пойдем смотреть, как полыхает
Стрелец. Инна, пошли!
Они помчались в обсерваторию, к большому инкрату.
А я пошла к себе по главному коридору. Ведь наш Селеногорск - просто
длинный коридор, довольно круто поднимающийся вверх от предшлюзового
вестибюля до купола обсерватории, а по бокам - ответвления, клетушки комнат,
диспетчерская Космофлота, радиорубка, библиотека. Рядом с библиотекой - мой
медпункт.
С утра мои девочки сравнивали энцефалограммы, объемные кардиограммы,
ритмозаписи и прочие данные Алексея Морозова и Кирилла Мухина. Конечно, имен
я им не назвала. Просто - велела искать отклонения. Но какие там отклонения
у этих парней, будто сваренных из титанового сплава!
Я взяла к себе все материалы, пересмотрела снова... нет, ничего не могу
решить. Сижу как потерянная, и одно только отчетливое желание - выреветься
как следует. По-бабьи, в голос, навзрыд. Я-то не из титанового сплава... И
эта встреча с Инной что-то разбередила в душе... Поплакать бы над
незадавшейся жизнью. Но, видно, разучилась плакать.
Тут в дверь постучали. Я еле успела смахнуть карточки и пленки в ящик
стола, как на пороге встал Алеша. В это время ему, вместе со всем экипажем
Второй Плутоновой, полагалось быть на корабле - Прошин установил весьма
жесткий режим занятий и тренировок. Я спросила: что случилось? Он ответил,
что сейчас в библиотеке начнется дискуссия, и по этому поводу у них отменены
занятия. "Вот, - сказал он, - зашел за тобой". Я сказала, что приду в
библиотеку позже. Разговор иссяк. Но, вместо того чтобы уйти, Алеша
продолжал топтаться у двери. Посмотрела я на него - и поразилась. Нет
обычной победоносной улыбки, и светло-серые глаза как будто потемнели и
смотрят невесело. Впервые вижу Алешу таким. "Хочу спросить. Марта, - говорит
он, понизив голос. - Зачем приходил к тебе вчера Прошин?" Я растерялась
немного. Сказать правду нельзя, а врать я совсем не умею. "Приходил
посоветоваться, - отвечаю как можно спокойнее, - по одному вопросу
космической медицины". Уж не знаю, натурально у меня получилось или нет.
Вижу - он стоит, ожидает, не скажу ли я конкретнее. Я молчу. Он, видимо,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг