уже не прежний могущественный Гомбарум, а слабеющий старик. Возможно, у него
еще хватит колдовской силы, чтобы лишить тебя подвижности... Тебе надо будет
продержаться эти решающие минуты, продержаться во что бы то ни стало, пока
он не умрет окончательно. Лучше всего, если ты проглотишь камень в тот же
миг, как он попадет к тебе в пасть.
Будь покойна, госпожа, я не растеряюсь.
Главное - не отдавай ему камень. Без него колдовская сила императора
будет слабеть с каждой секундой, а с ней таять и рассыпаться невидимая
стена. Мне, вероятно, в последний момент удастся проникнуть сквозь нее и
прийти тебе на помощь... Но все же полагаться тебе придется только на самого
себя. Помни о награде, которая тебя ожидает.
Она протянула Гинго руку. Карлик сжал ее в своих горячих ладошках и
покрыл жаркими поцелуями. На миг у него закружилась голова. Он готов был
бессчетно перецеловывать каждый бугорок, каждую впадинку на тыльной и
внутренней стороне руки его богини, но она мягко отняла руку и велела ему
опуститься на пол.
Гинго скорчился, поджал под себя ноги и руки, закрыл глаза и весь
напрягся. По телу его прокатилась сильная дрожь, когда Астиальда положила
ему на голову свою ладонь. Вдруг страшная боль пронзила затылок Гинго,
словно туда воткнули раскаленную иглу.
И уже через минуту, хрипло дыша и высунув из ощерившегося рта язык, он
опрометью несся по мраморным коридорам огромного императорского дворца,
сбивая с ног лакеев и пугая до обморока придворных дам. На четырех длинных
сильных лапах он взбегал по лестницам, с разгону налетал на двери и
высаживал их, врезался в толпы разряженных сановников, слыша их оханья и
вопли ужаса. Во дворце привыкли к бесчинствам императорских собак. Гинго мог
безнаказанно вцепиться зубами в жирный зад какого-нибудь кавалера или дамы,
которые еще сегодня утром потешались над бедным карликом и осыпали его
тумаками. С каким наслаждением он прогрыз бы до крови несколько затянутых в
шелк лодыжек и унизанных перстнями рук, с каким диким восторгом впился бы
клыками кое-кому в горло! Но времени сводить счеты у него не было, каждая
секунда была на вес золота.
Промчавшись галереей и кубарем скатившись по двум необъятным лестничным
маршам, он выскочил во внутренний двор и побежал вдоль стены. Кроме
нескольких стражников в клювастых шлемах, здесь никого не было; они
оглянулись на спятившего пса и продолжали свою бесконечную игру в кости.
Обогнув угол дворца, Гинго увидел черную приземистую башню. Возле нее
не было ни души. Запретная Башня не нуждалась в охране, поскольку все знали
о невидимой стене, воздвигнутой императором для защиты своего сна, и боялись
не то что приблизиться к ней, но даже посмотреть на нее. О взгляде на Башню
мог узнать всеведущий колдун, и неизвестно было, как он истолкует этот
взгляд!
Гинго помчался еще быстрее. Черная громада надвигалась стремительно.
Где-то здесь, в десятке метрах от Башни, проходила колдовская стена, но
Гинго не замедлил бега, только зажмурился и наклонил голову, в невольном
страхе ожидая удара о преграду...
Стена пропустила его, и Гинго зарычал от радости. Ворвавшись в
распахнутые двери башни, он бросился вверх по лестнице. На ступенях лежали
охотничьи псы Гомбарума. При приближении Гинго они вскакивали и провожали
его недовольным лаем.
Одолев последний лестничный марш, Гинго оказался в круглом зале, стены
и потолок которого образовывали одну громадную полусферу. Вся она была обита
черным бархатом и увешана крупными рубинами, излучавшими неяркий багровый
свет. В зале царил полумрак. Однако Гинго еще с лестницы рассмотрел посреди
зала просторное ложе с лежащим на нем мощным широкоплечим Гомбарумом.
Император спал в той же позе, какую четверть часа назад показывало дно
волшебного подноса. Он сопел, красные, измазанные жиром губы его вздрагивали
во сне, правая рука свешивалась до пола. Только Зуб Саламандры не
просвечивался сквозь кожу на запястье, но Гинго этого и не требовалось: он
знал, что чудесный камень - там.
Псы оскалили на Гинго зубы, но, видимо, приняли его за своего,
поскольку ни один из них не стронулся с места. Гинго в несколько прыжков
подскочил к свешивающейся руке и клыки его с размаху впились в запястье,
обвитое несколькими нитками жемчуга и украшенное золотым браслетом с
бриллиантами. Жемчужины хрустнули под его клыками, один клык с треском
обломился о золото, и все же собачья пасть прогрызла руку. Раздались
пронзительные вопли и проклятия проснувшегося Гомбарума, но дело к этому
моменту было сделано: кровавый клок императорского запястья вместе с кожей,
сухожилиями, обломками костей и осколками жемчуга попали Гинго в пасть. Туда
же угодил и заветный камень!
Гинго стремительно отскочил от взревевшего чародея, запрокинул голову и
отправил все проглоченное в желудок. В этой позе его и застигло оцепенение.
Сделать собаку неподвижной - это все, на что был способен сейчас Гомбарум,
лишившийся вместе с камнем почти всей своей волшебной силы.
Некоторое время император ревел и корчился от боли, сжимая здоровой
рукой изуродованную конечность. Его правая ладонь держалась на сухожилиях,
из рваной раны сочилась кровь. Наконец он опомнился, обратил налитые кровью
глаза на Гинго, который неподвижно сидел с запрокинутой головой в двух
метрах от него.
Встревоженные собаки подбежали к Гомбаруму и, почуяв кровь, принялись
слизывать ее с пола. Император встал с кровати и, пинками отгоняя их,
приблизился к Гинго. Здоровой рукой взял его за загривок и швырнул на
кровать.
Проклятый оборотень, - прошипел он, наклоняясь над ним, - все равно я
выну из тебя Зуб...
Его колдовская сила иссякала, и это приводило его в ужас. Если в
ближайшие две-три минуты он не вернет себе волшебный камень, она иссякнет
вся, а это означало гибель.
Он попытался просунуть между зубов собаки лезвие кинжала, но делать это
одной рукой было неудобно, к тому же чары, сковавшие Гинго, начали
ослабевать. Гинго уже мог слегка шевелить лапами, дергаться туловищем и
мотать головой.
Разожми зубы и выплюни Зуб Саламандры, тогда я сохраню тебе жизнь... -
почти рычал Гомбарум.
Без камня он не мог читать мыслей и не в состоянии был проникнуть в
тайну этого неизвестно откуда появившегося пса. Гомбарум почти не сомневался
в том, что пес подослан и что, скорее всего, это и не пес вовсе, а
оборотень. Но дознаваться он будет после, а сейчас главное - вернуть Зуб
Саламандры. Только с волшебным камнем он станет прежним Гомбарумом, великим
и всемогущим.
Он всаживал нож в собачью шею и в живот. Гинго извивался от боли, но
зубов не разжимал. Заметив это, Гомбарум решил, что камень у собаки во рту.
И он принялся долбить тяжелой рукояткой кинжала по собачьим клыкам. Гинго
захлебывался в крови, пытался отползти, но Гомбарум возвращал его на место и
продолжал бить.
Перед глазами слабеющего императора плыли круги, все вокруг него
качалось, кровать с собакой ходила ходуном, его рука, пытаясь проникнуть в
собачье горло, несколько раз промахивалась. Наконец она всунулась в
окровавленную глотку и принялась лихорадочно шарить в ней, ища камень. Но
тот успел уйти глубоко в пищевод. Заревев в бессильной злобе, император
вновь потянулся к кинжалу, намереваясь распороть брюхо проклятой твари, как
вдруг простертая перед ним собака судорожно изогнулась и лапы ее сделались
маленькими человеческими ручками и ножками. Вслед за ними преобразилось и
тело. Перед Гомбарумом лежал один из императрицыных шутов - уродливый карлик
со сморщенной рожицей!
Время, отведенное Гинго для пребывания в облике собаки, кончилось. Он
снова стал самим собой. Но раны, которые Гомбарум нанес животному, перешли
на его человеческое тело. У Гинго были выбиты зубы, из распоротой шеи
хлестала кровь, грудь вся была исполосована.
Пораженный догадкой, Гомбарум задохнулся от ярости.
Астиальда! - взревел он. - Когда я верну камень, я убью эту мерзкую
колдунью! Задушу ее своими руками!...
Нет, Гомбарум, - раздался негромкий голос за его спиной. - Тебе уже не
удастся это сделать. Твоя волшебная сила изошла из тебя, и невидимая стена,
окружающая Запретную Башню, исчезла. Ты видишь, я смогла войти в твое
неприступное логово.
В смертельном ужасе Гомбарум оглянулся. Перед ним стояла Астиальда,
непроницаемо-холодная, в белом платье и голубой мантии, скрепленной на плече
золотой фибулой. Глаза императрицы сверкали при свете горящих рубинов.
Ты все-таки добралась до меня... - Гомбарум, теряя силы, сделал к ней
нетвердый шаг. - Зря я не послушал Эройю и не убил тебя вчера...
Он сделал еще шаг, потом другой. Его здоровая рука, дрожа, потянулась к
ее шее.
Усмешка скривила тонкие губы Астиальды. В ее руке возник хрустальный
флакон. Она плеснула содержимым флакона на грудь и лицо Гомбарума, и тот,
заревев от боли, покрылся черными пятнами, которые с каждым мгновением
разрастались, стремительно разъедая кожу, мясо и кости.
Он зашатался и рухнул к ее ногам. Ядовитая жидкость довершила то, что
начал Гинго в облике собаки. Перед Астиальдой лежал уже не колдун, а простой
смертный, корчащийся в агонии, бессильный даже против ее слабых чар. Спустя
считанные мгновения тело некогда могущественного императора представляло
собой груду горелого мяса и костей, на которую с жадностью набросились псы.
Астиальда брезгливо обошла их грызущуюся свору и приблизилась к
кровати. Гинго, тихонько постанывая, лежал неподвижно. Глаза его, в которых
отражались попеременно боль, ужас, восхищение и мольба, не отрывались от
лица Астиальды.
Он попытался приподнять голову, но у него не хватило сил.
Я ведь не умру?... - с усилием прошептал карлик. - Я стану высоким и
красивым?...
И тут вдруг словно дуновение ветра пронеслось над его изувеченным
тельцем.
Императрица замерла в изумлении, глядя, как закрываются раны на теле
карлика, а само оно вытягивается, становится белым и гладким. Перед
Астиальдой, распластавшись на окровавленной кровати, лежал прекрасный юноша
с черными шелковистыми кудрями, в точности такой, какого показывала
поверхность волшебного подноса.
Гинго был поражен происшедшей с ним переменой не меньше императрицы.
Сам не понимая, как это случилось, он сначала ужаснулся, а потом его
захлестнула буйная радость.
Я знал, что так будет, о моя владычица! - закричал он, протягивая
Астиальде руки. - Знал, что ты не оставишь меня и сделаешь таким, каким я
должен быть!
Да, Гинго, я обещала, что ты обретешь свое настоящее тело, и так оно и
случилось, - ответила она после короткого замешательства. - Развеялись чары,
которые были напущены на твою мать, носившую тебя в своей утробе...
Их развеяла ты, владычица!
Она отстегнула фибулу, и мантия упала к ее ногам.
Ты достоин моей любви, - сказала она.
Дальнейшее показалось Гинго сном. Императрица отвела от своей груди
легкую ткань и оголила плечо; затем обнажилась ее грудь, украшенная
драгоценным ожерельем, затем, мягко зашуршав, упало платье, оставив на
белом, как снег, теле лишь тонкий набедренный пояс, усыпанный алмазами и
изумрудами.
Гинго лежал, весь отдавшись ощущениям, которые дарило ему его новое
тело, и главным из них было сильнейшее желание любви, ведь перед ним стояла
нагая богиня, ослеплявшая блеском своей красоты!
Ты сделал все, что было в твоих силах, - ласково произнесла она, - и
даже то, на что я не смела надеяться: вырвал из запястья Гомбарума
колдовской камень и проглотил его прежде, чем он заставил тебя окаменеть.
Гомбарум мертв. Теперь ты вправе рассчитывать на награду... И она будет
по-императорски щедрой, мой верный, милый, прекрасный Гинго...
Она поднялась на кровать и склонилась над юношей, который весь дрожал
от счастья и желания.
Моя императрица... Я не смею поверить...
С этой минуты ты мой повелитель и государь, - прошептала она,
приближаясь лицом к его лицу и касаясь кончиками грудей его бурно дышавшей
груди. - И не только государь, но и мой муж...
Чувствуя, что совершает святотатство, Гинго обхватил руками ее стан и
привлек к себе, а когда она обвила бедрами его ноги, застонал от восторга.
Муж? Я не смею... - Мысли Гинго смешались и куда-то унеслись, а воля и
рассудок сгорели в огне испепеляющего желания. - Неужели ты... моя?
Астиальда обхватила губами его рот и в знойном призыве облизнула его
губы языком.
Твоя, Гинго, твоя навсегда... Но скажи мне, ты ведь проглотил камень?
Камень? - переспросил Гинго, которому было сейчас не до камня. - Да...
Но это случилось, когда я еще был собакой...
Значит, он до сих пор в твоем желудке, - Астиальда с улыбкой прильнула
к нему. - Но там ему совсем не место...
Ты мне поможешь вынуть его? - спросил Гинго, покрывая ее лицо жаркими
поцелуями.
Конечно... Я сейчас устрою так, что он сам выйдет оттуда... - Она
провела рукой по волосам юноши. - Ну вот, теперь тебе осталось только
захотеть, чтобы он вышел...
Гинго кивнул.
Да, я хочу, - сказал он и в следующее мгновение сделал глотательное
движение, почувствовав, как откуда-то из желудка ему в горло вошло что-то
твердое.
К его немалому удивлению, у него во рту оказался гладкий предмет
размером с фасоль. Он разжал зубы и на кончике языка вынес его наружу.
Астиальда едва не вскрикнула, увидев камень. Но тотчас постаралась скрыть
охватившее ее волнение.
Отдай его мне, - проговорила она хрипло, ласкаясь и устремляя язык
навстречу камню. - Переложи со своего язычка на мой... Ну же, мой милый...
Гинго с раскрытым ртом промычал что-то невнятное, но по блаженному
выражению его лица нетрудно было понять, что он с радостью выполнит любую ее
просьбу. Астиальда с жадностью приникла к его рту, и Гинго языком перекинул
камень из своего рта в ее.
Зубы Астиальды, получив добычу, мгновенно сомкнулись, и она отпрянула
от юноши.
Ты отдал мне его добровольно, а значит, он мой! - воскликнула она,
соскочив с кровати.
Камень уже был у нее в руке. Она подняла его на свет рубинов.
Да, это он... Я чувствую, как меня переполняет сила... - Она перевела
взгляд на Гинго, который призывно протягивал к ней руки. - Камнем можно
завладеть только если его владелец спит или расстается с ним по доброй
воле, - сказала она, хищно улыбаясь. - Ты отдал мне его по доброй воле,
значит, он мой.
Астиальда, какое это имеет значение...
Она вдруг коротко и зло рассмеялась.
Глупец! - Ее громкий голос эхом прокатился под сводами. - Впрочем, что
еще можно ждать от несмышленого маленького человечка, ничего не понимающего
в колдовстве...
Ее последние слова заглушил сдавленный вопль: Гинго снова превратился в
карлика! Как будто не было этих восхитительных предшествующих минут! Его
тело покрывали раны, нанесенные Гомбарумом, зубы были выбиты, а вместе с
кровью, хлеставшей из перерезанного горла, выходила жизнь.
Да, ты глупец, что добровольно расстался с самой большой драгоценностью
в Поднебесье! - возбужденно прокричала императрица. - Останься он у тебя в
желудке, и ни я, и ни кто другой не посмели бы и пальцем тронуть тебя. И
напрасно ты вообразил, будто это я превратила тебя из карлика в прекрасного
юношу. Нет, это сделал ты сам. Ты сам, может быть, не сознавая того, пожелал
это, а камень лишь выполнил твое пожелание. Вот с чем ты добровольно
расстался. И теперь ты умрешь! Прощай, глупый шут!
Гинго смотрел на нее сквозь наплывающую пелену, из последних сил
удерживая затухающее сознание.
Астиальда... - прошептали немеющие губы.
Она не обращала на него внимание.
Божество Запредельных Бездн! - говорила она, глядя на колдовской
камень, который пульсировал в ее руке золотым блеском. - Ты дашь мне
бессмертие, вечную молодость и колдовскую силу, перед которой ничто не
сможет устоять. Я не повторю ошибок Икльтмеса и Гомбарума, никто не отберет
тебя у меня. Отныне я - повелительница Олеарии и одиннадцати королевств! Я
всесильна! - Она снова захохотала. - Я буду наслаждаться абсолютной властью
и всем, что она дает! О, тысяча наслаждений! О, сладость грубой любви
обнаженных тел, сладость казней и пыток, оргий и кровавых забав!...
Бессмертие позволит мне тысячелетия упиваться вами!...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг