За какие грехи? Нет, это неправильно, несправедливо!
И тут что-то произошло с ним такое, чего он объяснить не умеет.
Какая-то сила подхватила его и вынесла из избушки. А потом...
А потом он очнулся на самоходке, плывущей посреди Енисея.
Самоходчики ему рассказали, что, проплывая мимо устья речки Ягодки, они
увидели что-то наподобие плотика, а точнее пару сцепленных коряг. На них
лежал без сознания Карьков лицом вниз, руками обхватив коряги.
- Как я очутился на Ягодке, не пойму, - говорил мне Карьков. - Ведь до
нее от моей избушки далековато, да и то в сторону от тропы на Сполошное. Но
спасение через Ягодку - это был в моем положении единственный шанс. Кто меня
туда перенес?
- Так-таки ничего и не помнишь? - спросил я его.
- Нет, - ответил Карьков. - Хотя... Хотя сон вроде снился... Будто
кто-то внутри меня, второй вроде я, все толкал меня к реке и толкал...
Я перешел на другое.
- А почему не в больнице, а дома?
- Да к чему мне больница? Мы с Макаровной вот, - кивнул он на
женщину, - и сами своими средствами обойдемся. Травки, коренья куда как
лучше больницы.
- Ну Карьков, ну Карьков! Ты, однако, и в самом деле колдун, - не
выдержал я.
- Да никакой я не колдун! - рассердился Карьков, первый раз глянув мне
прямо в глаза. - Я самый обыкновенный таежник. Зря ты навоображал себе
всякого про меня. Если бы я был колдун, я бы хоть что-то мог объяснить...
* * *
Вот, пожалуй, и все. Больше мы с Карьковым не виделись. Он не напоминал
о себе, да и у меня других забот было предостаточно. А потом, через годы,
Сполошное как-то незаметно, потихоньку исчезло, а вместе со Сполошным исчез
и Карьков. Я даже не знаю, умер он или переехал куда. В молодости мы
беспечны и равнодушны к судьбам старых людей даже в том случае, если эти
люди неординарны.
А вот с годами... С годами все чаще и чаще вспоминаю Карькова. И при
этом чувствую такое, что бывает совсем не до сна. И здесь не только
запоздалый стыд за себя, здесь еще жуткая тоска о чем-то, непонятная боль и
сладостная душевная дрожь, которая случается при соприкосновении с тайной.
И чем дальше, тем больше.
1991 - 1997 гг.
СТРАХ
День уходил.
Еще недавно чистое, белесоватое осеннее небо стало постепенно меркнуть,
сереть, будто подергиваясь паутиной, темный ельник, подступающий сзади,
слева и справа от нас почти к самой воде, почернел, насупился, поугрюмел, а
по зыбкой глади реки беззвучно заскользили белыми тенями клочки еще
рыхловатого, лишь начинающего нарождаться тумана.
Река задышала нутряной промозглостью, холодом.
- Ка-р-р, кар-р-р, кар-р-р! - как наждаком по стеклу, скребанула по
нервам неизвестно откуда взявшаяся над нашими головами ворона и, тяжело
махая крылами, потянула к недалекому обрывистому противоположному берегу,
где тут же и исчезла, слившись с аспидным фоном высокого яра. Но ненадолго.
Через какие-то секунды вновь появилась в небесном просвете, будто
материализовалась из небытия, повернула обратно и начала теперь уже молча
пикировать едва не на нас. С шумом пронеслась прямо рядом, ударив по нашим
лицам воздушной волной, и нырнула в морок хвойной чащобы.
Я отшатнулся.
А Славка Хомяков от неожиданности едва не свалился с огромной коряги,
на которой мы оба сидели, и долго не мог насадить на крючок нового червяка.
Что это он? Неужели так испугался?
Однако я тут же позабыл и о нем, и о выходке бешеной птицы, потому что
клев был отменный. Именно теперь, в сумерках, на нашу самодельную снасть
вдруг валом повалил отборный красноперый елец, и мы только успевали
закидывать, предварительно отвязав от удочек за ненадобностью поплавки. Не
успеет грузило опустить леску лишь на малую глубину быстрого стрежня, как
слышишь: дерг! дерг! Подсекаешь - и вот он, в руке, упругий вертун.
Рука быстро мерзла от соприкосновения с мокрым холодом рыбины, и на
пальцы приходилось периодически торопливо дышать...
Клев оборвался так же разом, как и возник.
И тут мы увидели, что порядком запозднились, что вокруг уже ночь. А до
заброшенной таежной избушки, где мы решили заночевать, надо было еще топать
да топать.
- Двинули! - как-то странно передернулся Славка и, кое-как смотав
удочку и взяв котелок, неохотно, с оглядкой, стараясь держаться ближе ко
мне, ступил на тропинку.
Тропинку можно было назвать таковой лишь условно, потому что она была
протоптана смолокурами еще в незапамятные времена и давно затянулась травой,
будыльями и кустами, которые будто клешнями сжимали с боков две стены леса.
Тропинка беспрестанно виляла, изгибалась ужом между деревьями, и мы в
темноте то и дело натыкались на что-нибудь, цеплялись удочками за
пружинистый лапник.
- Бросим эти удочки к лешему! - крикнул я. - Завтра утром захватим, все
равно пойдем мимо...
И только я эти слова произнес, кто-то сбоку как охнет, как шарахнется в
сторону, как затопочет, как зашумит, что у меня от неожиданности на затылке
даже волосы шевельнулись.
Славка схватил меня за руку.
- Не вякай что ни попадя! - зашипел. - Не поминай его не ко времени! -
Славку трясло. Глаза парня сделались круглыми, как у совы.
- Кого - его?
- Т-с-с-с! - Славка приложил к губам палец. - Того, кого ты только
назвал! - Он намеренно избегал слова "леший". - Это тебе не при солнышке
ясном, это... Да и место - сущее его обиталище. Он, братец, живо...
Я сделал попытку засмеяться.
Получилось неестественно, нервно.
- Да ты че? - не узнал я собственный голос. - Это же был лось. А то,
может, косуля. Дремала под елью, мы ее спугнули, она и рванула...
Но по спине моей уже пробежал холодок. Вспомнилась вдруг ворона. Ее
странный полет прямо на нас, ее жуткое молчание при этом, будто она была
призраком, пытавшимся нас мысленно смять, раздавить, уничтожить, а более
всего - перепугать до полусмерти. Тогда я от ее выходки отмахнулся, тут же
отвлекшись, теперь вот не отмахивалось, не отвлекалось. Не потому, что
обычные вороны в обычных условиях так себя не ведут, а потому, что только
сейчас, очутившись в этой кромешности, я до конца осознал, где мы со Славкой
находимся, куда нас с ним занесло. А до этого все как-то так...
То был Омеличевский урман, который даже взрослые люди нашей деревни
ближе к сумеркам стороной обходили. Что-то тут творилось неладное. Именно
где-то здесь много лет назад, еще задолго до Великой Отечественной войны
неизвестно отчего умер искавший потерявшуюся корову дед Никанор Перелыгин.
Именно где-то здесь год назад, заблудившись и проплутав сутки, полоумная
Таля Тарасова окончательно потеряла дар осмысленной речи и только
произносила после этого одно слово, дико тараща глаза и показывая в сторону
урмана рукой:
"Там... там... там..."
И все же больше всего я почувствовал неуют от того, что увидел
испуганным Славку. Первый раз в жизни.
Это было так невероятно, так неожиданно!
И смущало больше, чем ночной лес и его живые и мнимые обитатели.
Славка слыл парнем сорви-голова. Что-нибудь напроказить, сочинить
авантюру, сдерзить старшему - раз плюнуть. Не он ли больше всех хохотал над
россказнями суеверных старух? Не он ли и слушать не захотел, когда я было
начал отнекиваться от похода на Омелич с ночевкой? Не он ли...
Впрочем, тогда, по младости лет, по неопытности я не мог еще знать о
том, что самые егозливые, шумные, неуправляемые, самые бойкие на слова люди
в непривычных условиях оказываются и самыми жалкими трусами...
Началось все совсем неожиданно. У Славкиной матери, тети Шуры, заболела
в соседней деревне Тарской сестра. Собравшись к ней на неделю, тётя Шура
попросила мою мать разрешить мне, человеку, по ее словам, "самостоятельному
и сурьезному", пожить эту неделю с ее "баламутом". Мне разрешили, и я тут же
с великой радостью переселился к приятелю.
От бесконтрольности, от свободы мы ошалели и, едва прибежав из школы,
начинали придумывать для себя приключения, а точнее сказать, просто-напросто
осуществлять очередные Славкины лихие задумки: "самостоятельный" человек
оказался в одно мгновение под пятою у "баламута".
В первый вечер мы мотнулись на колхозную молотилку и незаметно умыкнули
оттуда четыре полных кармана гороху, который до полуночи жарили на плите и
хрустели потом, как печеньем. Во второй вечер посетили охраняемый глухим
сторожем Панфилычем сельповский склад, в ограде которого под навесом
держалась в плохо закрытых бочках сахарная брусника. В третий вечер нам
захотелось малосольной стерлядки, и мы наладились было на чердак к чалдону
Сысою Панову, но у Сысоя, как назло, оказался отцепленным кобель Поликарп...
Мы сидели на русской печке, ели с солью остывшую картошку в мундирах и
вели всякие разные разговоры, в основном про еду, с которой по случаю
военного времени было весьма скудновато.
- Эх, опяток бы сейчас жареных, а! - вздохнул Славка. Почему он
вспомнил именно про опята, не знаю, но я так обрадовался, что могу эту тему
продолжить.
- А я знаю, где их навалом, - похвастался. - В прошлом году мы с дедом
Усковым ездили на сельповском быке по дрова в Омеличевский урман, так на
такую деляну наткнулись, что - ой! Вместе с дровами полвоза грибов привезли.
Не было во что собирать, так мы рубахи поснимали, дедов дождевик в мешок
превратили... Там еще рыбака из деревни Шутовской повстречали. Сидел с
удочкой у реки и не успевал таскать из нее окуней... А еще там в самых
дебрях избушечка старая есть, оставшаяся от когдатошних смолокуров...
- Да ты че? - подхватился Славка, тряхнув меня от радости так, что я
едва с печи не слетел. - Вот здорово! Вот в самый раз! Завтра же туда и
махнем. И - с ночевкой. Суббота как раз, послезавтра не в школу... Ай да
Николаха! Ай да молодец, что припомнил! Мне ведь еще ни разу не доводилось в
пустых лесных избушках гостить.
Я понял, что чуток перегнул.
- Пустые лесные избушки - не шутка, - пошел на попятный, - да еще
ночью, да еще на Омеличе...
- Да бро-о-о-сь ты! - отмахнулся весело Славка. - Причем тут ночь?
Причем тут Омелич? Мы же не девки. Чепуха это все!
- Но-о...
- Да никаких "но"! Если что, на меня полагайся...
Я и положился. Как было не положиться на такого героя.
И на тебе! Герой взял да и скуксился. И меня заразил своим страхом.
Все-таки шастать по ночному урману - это вовсе не то, что турусы разводить
на теплой печи. И даже не то, что из-под сельповского навеса бруснику
сладкую красть.
Вот уж почудилось, что сбоку, в гуще дерев, кто-то стонет. Вот уж стало
казаться, что по тропинке следом за нами кто-то крадется.
И опять вдруг припомнилось, как озарило. Еще до появления вороны, но
уже предвечерьем, у реки появился неказистенький мужичок. В дождевичишке, в
худых сапогах. Откуда появился, как появился - неведомо, но только когда мы
обернулись на шорох, он уже стоял на ярке и смотрел на нас, как-то
неестественно щурясь.
- Рыбачите? - полюбопытствовал.
- Рыбачим, - ответили мы.
- Да ведь поздненько уже, пора бы до дому.
Славка ляпнул:
- А мы здесь ночуем.
- Ой, не надо бы ночевать-то, ребята, ой не надо бы! - запричитал
мужичок.
- А чего?
- Когда узнаете чего, поздно будет...
Он исчез так же неожиданно, как появился. Что имел в виду этот
странник? Кто он таков?
Сзади треснул сучок. Потом еще и еще, уже громче.
- Бежим! - взвизгнул Славка, бросая в сторону удочку, и первым
припустил во всю прыть.
Я, не отставая, - за ним.
Страх перед неведомым, перед потусторонним был сильнее даже страха
перед гадюкой, на которую я однажды едва не наступил босою ногой...
Но разве в тайге разбежишься? Да еще в темноте? То колдобина под ступню
подвернется, то пружинистая еловая лапа охватит плечи, да так, что, кажется,
и впрямь сам нечистый на тебя посягнул и уж никогда не отпустит. А чащобе
нет ни конца, ни краю, будто она специально грудится на пути. И днем-то этот
глушняк казался безумно длиннющим, а теперь и подавно.
Обо что-то запнувшись, я брякнулся.
Чуть не заорал от боли в колене. Однако делать было нечего. Вскочил и
опять побежал, потому что Славка и не подумал останавливаться и поджидать...
Наконец-то обозначился серый прогал старой вырубки с высокими пнями, с
поваленными кое-где гнилыми стволами, с темными копнами лиственного
подроста, а посередине вырубки - мрачный силуэт покосившейся, наполовину
ушедшей в землю избушки.
Вот она, ее осклизлая, полупрелая, но еще вполне пригодная дверь,
которую мы днем, опробуя, не раз, не два закрывали и открывали. Мы
подскочили к ней, уже готовые юркнуть в затхлое чрево избушки и облегченно
вздохнуть, как оттуда черным шаром выкатилось нечто, едва не сбив нас с ног,
и поскакало, поскакало прочь, сильно подпрыгивая.
От неожиданности у меня подкосились ноги, и если бы сейчас Славка снова
куда-то рванул, я бы этого сделать не смог.
Что это? Нечистая сила? Или все-таки какой-нибудь колонок, заяц, лис?
Как мне ни было страшно, я все-таки постарался убедить себя, что это
живое существо - куда деваться-то было, - и ступил через низкий порожек.
Славка не двинулся с места.
- Не совался бы, а! - прошептал.
В избушке была смоляная, тяжелая темь. В каждом углу ее чудилось что-то
притаившееся, неведомое, холодящее душу опасностью.
Нащупав лавку, я поставил на нее котелок, перевел дыхание и позвал
Славку:
- Иди давай! - Голос мой дребезжал. - Там, где зверь был, ничего
потустороннего быть не может. Не дрейфь!
Откуда я взял это, сам не пойму, но Славка поверил, присоединился ко
мне.
Мало-помалу наши глаза стали привыкать к темноте. В углу обозначилась
широкая лежанка с ворошками иструхшего сена у изголовья, посередине
замаячила кирпичная печь, к которой был притулен шаткий стол, на стенах
проклюнулись очертания грубых, топорно сделанных полок... Впрочем, если бы
все это мы не увидели еще днем, мы вряд ли бы сейчас различили, где тут и
что. Кроме, конечно, оконца, которое, несмотря на свою и так-то скромную
величину, было еще на две трети заколочено досками, но все-таки тускло
отсвечивало единственным серым квадратом стекла, и через него при желании
можно было заметить в небе даже несколько звездочек.
На всякий случай мы заперли дверь на щеколду. Сев на лавку, погрызли
репы с морковью, что еще оставалась в мешочке, и решили уже заваливаться на
лежанку, но тут почувствовали, что нас пробирает холод: в избушке было
промозгло, как в леднике.
- Эх, печку бы сейчас растопить! - жалобно пробормотал Славка, которого
начинало не на шутку трясти.
Я только хмыкнул.
Дошло, наконец!
А не я ли еще сразу, как только мы появились в урмане и осмотрели
избушку, предлагал немедля заготовить побольше доброго хвороста на ночь,
чтобы потом все шло, как надо, так куда там! Взбалмошный, живущий только сей
минутой и никого не желающий слушать Славка лишь отмахнулся:
"Успеем!"
Ему не терпелось тут же взять от леса все, что только возможно.
Первым делом, наткнувшись на небольшое болотце, он накинулся на росшую
там голубику и, пока не наелся ее до отвала, не отошел от делянки. Потом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг