спеленанный медвяным хмелем, он очнулся не прежде другого дня; но судьба
барича не утаилась от него. В первые минуты отчаяния он залился горькими
слезами; потом, не зная, чем помочь горю, он хотел идти молиться Княгине,
хотел просить за барича Белогородское Вече, хотел седлать и ехать домой
пожалиться Мине Ольговне и поднять мятеж и встань[251] во всем селении
Облазне; но пришел час полуденья, гостеприимные Княжеские конюхи позвали
Лазаря на губницу и, утешая, поднесли ему хмельной браги. Действие хмеля
было благодетельно: он унял порывы отчаяния, отер слезы кулаком, угомонил
сердце и вот, к вечеру, на сеннике, в кругу конюших и приспешников
Княженецких, Лазарь досказывал уже письменную Сказку, быль про Кощея,
слышанную им от звоноря сельского, читавшего оную в книге иерея Симона,
глаголемой Гронограф.
- Вот, - говорил Лазарь, - Кощей думает: как извести сына рыбаря с
Баричева холма, который по заклятию должен был наследовать его богатство.
Придумал, идет под вечер к рыбарю. "Здорово, рыбарь!" - "Здорово, свет
Боярин!" - "Много ли рыбы в Исаде? каков лов?" - "Нет лову, Боярин, на рыбу
сон, вьюна живого нет!" - "Ой?" - "Право слово, Боярин, кормиться нечем, а
бог дает детище!" - "Сын или дочь?" - "Сын, Боярин". - "Дал бы тебе
пригоршню пенязей, оже бы ты достал мне на ужин рыбы, поди-ко, авось в садке
есть что-нибудь". - "А може, и есть, пойду, пожди мало, Боярин". Рыбарь со
двора, а Кощей к хозяйке: "Принеси-ко, молодица, кваску с ледника". Молодая
родительница, еще слабая, положила бывшего на руках ее ребенка на постелю,
вышла с жбаном на ледник, а Кощей за младенца, да и вон из избы. Выбежал в
поле, берегом Днепра, остановился близ устья Почайны, остановился под густым
деревом, разрыл снег, бросил в него ребенка, засыпал его... А кто-то скачет
по ближней дороге, Кощей от него, а страх за Кощеем. В недре огонь, в членах
трепет, в устах жар, прибежал домой. "Дай мне холодного меду!" - говорит он
жене. Подает она ему холодного меду. "Тепел! дай льду!" И лед, как
раскаленный камень, жжет язык. Гонит прочь от себя и жену и домовинов.
Уходит и жена и домовины, но Кощей все не один, вкруг него кто-то все ходит,
на потолке стук, под полом возня, по углам шепчут, в трубу гудят... Стоят у
Кощея волосы дыбом, обводит он кровавыми очами избу, прислушивается... Вдали
плач младенца, над ухом угрозы... Бросается он в пуховую постелю,
закутывается одеялом... Что-то холодное ползает по телу, вьется, шипит...
Сбрасывает с себя Кощей покров, вскакивает на ноги... ноги ломятся, в очах
туман... Грохнулся без памяти о пол.
Проходит ночь. Настало утро. Опамятовался Кощей. "Посмотри, что с ним
деется!" - кто-то опять ему шепчет. Встает, боязливо окидывает все
взорами... крадется из дому, по улицам, спешит к болонью, к тому месту, где
зарыл в снег младенца. Смотрит - на том месте видна только проталинка:
поросла густой шелковой травою... трава помята... младенца нет.
Заскрежетал Кощей, рвет на себе волосы; а подле него, за бугром, слышны
голоса... прилег к земле, прислушивается.
- Что сказала Лыбедь?
- Нельзя-де теперь: муж дома.
- Окаянный Кощей!
- Велела прийти повечери да стукнуть в боковое оконце.
- Ладно.
- А слышал ли ты диво? Болоньем ехали сегодня, раным-рано, купцы; едут,
а подле дороги сидит младенец, как заря румян; кругом снег, а под ним на
проталинке зеленая травка, а теплынь, словно в печурке; подивились купцы, да
и взяли младенца; привезли в город, а Лыбедь, жена Кощеева, и взяла его
вместо родного сына: мне-де бог не дал детища, в чужом шлет утеху старости и
наследника...
- Диво!
- Да, диво!
Умолкли прохожие, скрылись.
- Настал мой конечный час! - промолвил Кощей, и повело его тугой, очи
закатились, зубы стиснулись, окостенели члены, лежит, как камень могильный.
Но вот снова обдало его огнем; опять под сердцем как будто нож врезался.
Очнулся и видит: лежит он в черной избе; нет никого, а за стенкой слышно
речь ведут:
- Слава Пану богу! дал мир нашей земле, а безвременье поганому Кощею!..
Недаром бежал, а Князь разослал везде поиск: кто приведет живого или
мертвого, сто гривен тому серебра в одар и милость Княжеская! Не уйти ему!..
"Погиб!" - думает Кощей... приподнимается с одра, накидывает на плеча
покров, крадется к дверям, отворяет; двери скрыпят... выбегает в сени, во
двор, в задние ворота, в градину; перескакивает через плетень, бежит полем,
глубоким снегом в лесу, в чащу, бросается под пространные ветви ели,
занесенные снегом, и не смеет перевести дыхания. Но погони не слышно; только
стая черных воронов слетелась над ним, скрыла от него свет божий и каркает
что-то недоброе; а голод и жажда душу томят, в недре словно печь топится,
уста запеклися, а мороз режет тело; а ветер сквозит и обсыпает Кощея
порошей. Но вот заходящее солнце осветило высокие башни Самвата; взглянул
Кощей, закипела в нем кровь. "Убью, говорит, жену-изменницу!.. убью заклятое
детище!.. не играть им моим золотом!.."
Вскакивает с места, бежит, а вороны вслед за ним, как за трупом,
который уходит от стаи. Уж смерклось. Кощей пробирается берегом Днепра к
своему дому, крадется градиной к оконцу терема, стучит в него хворостом.
"Кто там?" - раздается печальный голос. "Я!" - отвечает Кощей. Оконце
отворяется, и кто-то, протянув руку, произносит: "Прими, добрый человек,
милостыню!.. помолись за погибшую душу моего мужа!.."
Малый хлебец упал на руки Кощея.
- Лыбедь! - вскричал он, но уже поздно: оконце захлопнулось.
Бежит к воротам. Подле ворот стража.
- Кто тут? - раздается звонкий оклик. Кощей останавливается, не смеет
отвечать.
- Говори, проклятый! убью!
"Проклятый!" - отзывается в ушах Кощея.
"Узнали меня!.." - думает он и скрывается в темноте... а мрак так и
ложится на землю... а он... идет все... идет... идет да идет... вот...
идет!.. ну... пррр!.. окаянный!.. ушел!.. ааа!.. стой!..
Таким образом рассказ Лазаря слился с его дремотой, а уходящий Кощей с
ушедшим конем; и вот Лазарь делает два дела: в мире вещественном храпит на
сеннике, а в мире отвлеченном ловит богатырского коня.
Все его слушатели также уже во сне ловят буркал.
Таким образом, первый день заключения Ивы Олельковича потух.
XII
Много прошло еще новых дней, в которые горевал Лазарь по своем бариче и
рассказывал на сеннике разные были и небылицы. Он начинал привыкать к новому
образу жизни, принимал уже участие в Княжеских конюшнях, водил Княжеских
коней на водопой, задавал сено, засыпал овес, чистил и чинил сбрую, возил со
двора навоз... вдруг в один благодейный час возмутилась тишина в Белогороде.
Приехали послы от Князя Рязанского.
И были те послы: Княж Иван сын Гюргович, да Бояре Поликарп и Углеб, да
Иван Войтишич, да Олег, да Мнислав и иные.
Они представились Княгине Яснельде и после поклонов от Князя, старшего
брата, Рязанского, прочли, по обыкновению, грамоту:
"Милостию божию и пречистыя его Богоматери, на сем на всем, молодшая
сестра Княгиня Яснельда Белогородская, Ивановна, целуй во всем крест к
своему брату старейшему, Князю Олегу Ивановичу Рязанскому, держати ти мене
собе братом старейшим, честно в любви и во чти, и хотети ти мне, брату
старейшему, добра везде и во всем и до живота, а не доканчиватити, ни
ссылатися ни с кем без моего веденья, а с кем будешь ты в целовании, и тебе,
к тому целованию сложити, а мне, по душевной грамоте отца, тебе жаловати и
печаловатимися тобою и твоею отчиною..." Кончив длинное чтение грамоты,
послы объяснили Княгине причину послания. Дело касалось до Ивы Олельковича.
Олег требовал его к себе воевать на врагов.
- Завтра пущу к вам моего богатыря, - отвечала Яснельда послам, и они
отправились ожидать завтрашнего дня.
Настал завтрашний день; Совет Княжеский задумался: каким образом
выпустить богатыря из погреба?
Два дня судили, на третий решили: прибегнуть к Лазарю.
Взыграло сердце Лазаря красным солнцем, когда дали ему в руки ключи от
подвала, где был заключен его барич, и сказали, чтобы он молил Витязя Иву
Олельковича идти щитом за Князя Олега Ивановича, что Князь пожалует-де его
своею любовию, и серебром, и златом, и паволоками, и конем, и бронею.
Торопится Лазарь темным подвалом, толпа людей Княжеских не успевает за
ним.
Вот стукнулся он уже лбом о дубовые двери, пошатнулся, зачесал
голову...
Вот стучит, зовет барича по имени... слова вторятся под сводами,
щеколда щелкает... за дверью молчание...
Вот заскрыпели вереи, дверь отворилась, Лазарь хлынул в темницу...
- Господине мой Ива Олелькович!.. Государь Ива Олелькович!..
Вторится имя Ивы Олельковича под сводами... Не отвечает.
За Лазарем не внесли светоча; все стояли в дверях в страшном ожидании
появления богатыря.
Лазарь шарит в темноте.
- Государь Ива Олелькович!
Нет ответа.
- О о о! - заревел Лазарь. - Государь ты мой Ива Олелькович!
Придверник темничный и Княжеские люди приблизились к двери с светочем.
Лазарь стоит посреди темницы, как окаменелый. Перед ним на полу
несколько снопов ржаной соломы, вокруг него пустые стены.
У всех отнялся язык, сердце замерло.
Где Ива Олелькович?
XIII
Время волшебства и чародейства, время золотое! ты живешь уже только в
Сказках!
Время, когда юная волшебница после короткого сна на летучем, пуховом
облаке пробуждается от поцелуя любимицы своей, румяной зари, спускается с
высоты на душистый луг и погружается в благовонном море цветов!.. Воздушные
девы накидывают на обнаженную красоту ее легкий туман, сбирают для нее
перловую росу, нижут ожерелье, плетут венец, вяжут из цветов ткань для
одежды, навешивают серьги, осыпанные искрами дивного света, стягивают стан
радужной тесьмою, набрасывают на белизну чела ее легкую тень вместо покрова,
прикасаются устами к ее снежной руке, ловят ласковый прощальный взор ее,
дивятся чуду создания, чистоте ее души, нетленной нежности ее состава...
Волшебница летит поклониться неведомым силам...
Где же вы, духи неведомые? Злые и добрые, светлые и темные? Кто
истребил ваше царство и изгнал вас из мира вещественного в мир воображения?
Кто похитил таинственные слова заклятий, призывающих вас на помощь
человеку?
Кто совершенно приковал человека к земле и отнял у него волшебные
средства сбрасывать с себя на время тело и носиться невидимо, подобно вам, в
пространствах вселенной?..
Нет того, что было! Нет вас!
Однажды Ива Олелькович, распростертый на своем скудном ложе, на снопах,
догнав во сне похитителя Кощея, изрубил уже его наполы, очнулся довольный
собою и, окидывая взорами свою темницу, искал Мириану Боиборзовну...
Вдруг слышит он, раздается над ним тихий голос:
- Ива Олелькович?
- Ась! - отвечает Ива.
- Ива Олелькович?
- Иде же ты? - отвечает Ива, обводя глазами все четыре стены.
- Ива Олелькович! - продолжает тихий голос. - Не лиши любви твоей...
горькие слезы выплакала!.. не могу быть без тебя!.. пришла к тебе сама
молить: не сгуби души моей!
- Ой?.. сама? - вскричал Ива радостно. - Ах ты голубица моя сизая,
лебедь белая!.. иде же ты?
- Здеся, зде, Ива Олелькович!
Ночник перед иконой почти потух, но Ива Олелькович увидел, как с
потолка спустилась лестница, а две белые руки протянулись к нему.
- Иди борзо... иди... бежим от власти крамольника и грабителя
Коротопола!
- Кощей поганый!.. Не кресить уже ему! - вскричал Ива Олелькович,
карабкаясь на лестницу.
- Тс! тише, тише! дорогой мой, лад мой!
Ива выбрался из своего погреба в тьму кромешную; две нежные руки
обвились около его шеи. На объятия он отвечал также объятиями.
Все чувства Ивы Олельковича были полны радости; душа его играла мыслью,
что Мириана Боиборзовна ему возвращена, что его могущество и сила преодолели
все очарования поганого Кощея.
Кто, осветив картину сию искрой своего воображения, не сказал бы, что
он Диди-Ладо,[252] а она Девана.[253]
- Лад мой! - раздался опять тихий голос. - Нас ждут кони!
И вот ласковое привидение повлекло Иву Олельковича за руку темным
переходом, крутою лестницею.
Ива Олелькович, испытав огненный поцелуй, забыл все... Несколько раз
останавливал он путеведительницу свою, чтоб повторить награду за избавление
ее от поганого Кощея.
Проходят сени, спускаются с широкого крыльца в сад... небо ясно, на
небе звезды, но ночь темна...
По тропинке, между густыми деревьями, приближаются к калитке...
деревянный, огромный замок щелкнул, калитка отворилась; подле стены, на
Княжеском заветном лугу, всадник держит двух оседланных коней.
- Лазарь! - вскричал Ива Олелькович.
- Тс!.. Лазарь нас догонит, - говорит она ему тихо.
- Шлем и меч! - продолжает Ива Олелькович громким голосом.
- Тс!.. шлем и меч будут, будут, а теперь едем! Сговорчивый богатырь
соглашается.
Едут. Темная ночь, потворница тайн, стелется по горам, по лесам, по
водам и долинам, кутает природу, обращает предметы в чудовищ, морочит глаза,
обдает ужасом чувства... И вот... жмется к Иве сопутница его; то торопит
его, просит ехать скорее, то удерживает, молит его ехать тише... Сбила бы
она Иву Олельковича совсем с пути, если б не проводник.
Между тем как они исчезают в темноте и несутся за проводником, в
Белгороде настает тот день, на который послы Олега должны были принять
богатыря Иву Олельковича для отъезда с ним в Рязань.
Читатели видели, как Лазарь и Княжеские люди, не нашед в темнице Ивы
Олельковича, стояли в ужасе и недоумении.
Когда наконец пришли они в себя и известили о дивном событии Совет
Боярский, Бояре пошли доложить о сем Княгине; но Княжеские Боярыни сказали
им, что Княгиня заперлась в своем златоверхом тереме и никому не велела
входить к себе в продолжение трех дней.
Послы Олега Рязанского, не зная, каким образом предстать Князю, не
исполнив его воли, решились везти с собою хотя богатырского конюха.
Тщетно уверял их Лазарь, что без своего боярича он никак не может
разбить силы нечистой.
- Благоверные господа послы, честные Бояре, - говорил он им, -
отпустите меня, верного раба, конюха и приспешника богатырского, отпустите
искать его по белому свету, не дайте сгинуть тугою и печалью! Отпустите -
найду его и приду вместе с ним служить службу Князю Олегу Ивановичу, а един
не могу.
- Иде же ты найдешь его? - спросили Лазаря послы.
- Ведаю, куда пошел он, - отвечал Лазарь, - пошел он за тридевять
земель в тридесятое царство, к Кощею бессмертному, за своею женой Мирианой
Боиборзовной.
Послы захохотали; они верили силе и богатырству, но про тридесятое
царство и про Кощея слыхали только в Сказках.
- За коей Мирианой Боиборзовной? - спросили они Лазаря, помирая со
смеха.
- За своей женою, - отвечал Лазарь. - Вот, изволите видеть, честные
послы Княженецкие: когда государь Ива Олелькович в белый свет народился, то
народился он под великою, светлою звездою-планидой, велик ростом и умом не
детским и с зубами большими. И не возмогла воскор-мить его родная матушка
молоком материнским; и водили к нему кормилок со всей волости; ни одну не
принял, искусал всем сосцы, исцарапал, изорвал всем лица, губил всех без
милости. Вот и послала родная его матушка, Мина Ольговна, клич кликать,
звать кормилицу из дальной земли; и пришла кормилка из страны Узовской. "В
три дни, говорит, воспою, воскормлю его; расти ему не по годам, а по часам,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг