Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Сам ли Ива Олелькович приударил коня своего, или неуклюжий меч-кладенец
стукнул коня невзначай по ребрам, только конь взвился, дал прыжок  вперед...
заржавевший запон у шлема отскочил, забрало скатилось на богатырское лицо, и
вот вся голова Ивы Олельковича скрылась от света божьего в глубину железного
шишака.
     Конь несет; Ива Олелькович сдерживает его;  но,  не  видя  перед  собою
ничего, кроме темной ночи, правит его в сторону мчится дубравою  и  исчезает
из глаз верного своего конюха и приспешника.
     Оставим же нашего витязя скакать по предопределению рока,  обратимся  к
окаянным Агарянам, Измаильтянам, Бесерменам, Таурменам, Мугулам и,  наконец,
Татарам, посмотрим, что они делают.
     Когда Царь Мамай принял с любовью дары многоценные и  книги  писаны  от
Князя Литовского и от Олега Рязанского, ему и в голову не приходило  думать,
чтоб собралась туча на том небе, которое казалось так ясно под попечительною
рукою Золотой Орды. Близ берегов  красного  Дона  заложил  он  облаву  и  во
ожидании любимой травли истреблял зверей, но передовые и  сторожевые  отряды
его пускались уже в глубь России,  особенно  в  Княжества,  покорные  власти
Бохмитов.
     Таким образом, один из  любимцев  Агарянского  Царя,  Табунан[233]  его
войска Улан-Джаба, управляющий отрядным конным знаменем шестой  Луны,  зашел
от  Дона  до  границы  Княжества  Рязанского,  разграбил  несколько  селений
союзника Мамаева и расположился при Отоке, близ Белгорода, на отдых.
     Призвав к себе одного из Джасаков,[234]Табунан приказал ему  с  отрядом
отправиться в близлежащий город и  трубить,  чтоб  шли  к  Царскому  Мамаеву
Табунану, Улан-Джабе, на поклон с дарами и привели бы ему 20 бугаев,[235] 50
коней и 100 овец.
     Джасак  собирался  уже   исполнить   волю   начальника,   а   Табунану,
расположившемуся на ковре в своем Гыр,[236] подали уже Джамбэ[237]  с  чаем,
вдруг увидел он, что из-за леса сторожевой отряд под  командою  Тайтзи-Чуана
скачет во весь опор.
     - Они, кажется, упились таусином и меряют бег тарпанов?[238]  -  сказал
Табунан.
     - Вот наш Тайтзи! - вскричал один из подскакавших к  Табунану  Татар  и
сбросил с седла труп Тайтзи.
     - Толпа собак-мосхов напала на нас из-за лесу и повалила  урядника;  мы
ускакали. Несметная сила бежит следом, тысячи стрел летят  за  нами,  но  мы
опередили их!
     Татары зашумели вокруг  Табунана.  Все  торопились  седлать  коней.  Но
Табунан, выслушав спокойно речь  Татарина,  допил  джамбэ  и  вместо  сборов
приказал делать жертвоприношение убитому  Тайтзи,  назначив  для  сего  трех
быков,  двадцать  баранов  и  двадцать   тузлуков   курунгуну-араки[239]   и
хара-араки.[240]
     С обычной молитвой походного Ламы  тело  возложили  на  костер,  облили
вином, обсыпали землею, убили быков и баранов, зажгли костер и  кругом  сего
пала изжарили мясо.
     Между тем как Тайтзи догорал, Табунан с своим отрядом совершал память о
убитом: ел мясо, пил вино.
     Когда костер истлел, на пепел тела Тайтзи положили его одежду и  оружие
и в несколько мгновений нанесли  огромную  груду  камней,  потом  земли;  на
насыпи врыли столб и привязали к нему любимого коня  Тайтзи  -  Чуана.  Конь
должен был издохнуть на могиле своего господина!
     Совершив таким образом весь  обряд  жертвоприношения,  Табунан  сел  на
коня, и отряд его понесся вслед за ним, как метелица.
     В сие-то мгновение богатырь Ива  Олелькович,  удержав  стремление  коня
ударом головы своей, заключенной в железный шлем, о  крепкий  сук  дерева  и
освободясь от несносного  шлема,  который  разлетелся  от  удара  вдребезги,
мчался уже из дубравы вихрем на утекавшего врага.
     - Оувы тебе!.. пожди мало! - кричал Ива, преследуя Татар.
     Но Татары не ждут: взвивают пыль по дороге, колеблют землю.
     - Оувы тебе! пожди, окаянный! - повторяет Ива Олелькович.
     И вот один отставший раненый Татарин, бывший в отряде Тайтзи, как будто
вновь пораженный богатырским голосом  Ивы,  падает  с  коня  и  остается  на
дороге, не замеченный товарищами.
     - Ага! - восклицает наскакавший на него Ива и приставляет  тупой  конец
сулицы к груди.
     Татарин вытулил очи, смотрит на  богатыря  и  молчит.  Обида  богатырю:
побежденный не просит пощады!
     - А! - восклицает снова Ива и ударяет Татарина тупым  концом  сулицы  в
грудь.
     Татарин зашевелил руками и ногами, ловит сулицу; но молчит.
     - А! - восклицает опять Ива и поворачивает сулицу острым концом.
     Между тем как Ива Олелькович меряет силы свои с бездушным  Татарином  и
поражает его острым и тупым  концом  копья  в  грудь,  народ  Белогородский,
высыпавший на стены, видел все военные хитрости Ивы Олельковича; видел,  как
своротил он в лес и, пробравшись дубравою,  вдруг  хлынул  на  врага,  обдал
Татар страхом и трепетом и погнался за ними через поля и горы.
     Всякий своими собственными глазами видел подвиг Ивы Олельковича  и  его
победу, какой ни одна старина не запомнит.
     Радостные крики огласили город.  Сердце  княгини  Яснельды  вздрогнуло,
опало от полноты радостных чувств.
     Народ высыпал из стен встречать героя. А Лазарь  с  слезами  на  глазах
стоит уже подле него и уверяет, что Татарин по причине смерти своей не может
уже просить о пощаде.
     С громогласными кликами толпы Белогородцев  окружают  Иву  Олельковича,
берут под уздцы коня его и ведут в город.
     Громкие бубны и гулкие трубы провожают.
     В воротах города встречают Иву старейшины.
     От мала до велика народ весь на стогнах дивится.
     - Оле диво, чюдо, братие! - восклицают со всех сторон.
     Вот опять при  дворе  Княжеском  встречает  богатыря  хоровод  дев;  на
крыльце Бояре подносят ему заздравную чару зелена вина,  принимают  его  под
руки, ведут в мовню, из мовни в Княжеские светлые сени;  в  сенях  встречает
его с приветом Княгиня Яснельда и ведет за столы  белодубовые,  за  скатерти
браные. Сажает Иву на первое место, наливает своими руками Турий  рог  питья
медвяного, разламывает сладкую перепечь надвое; одну полу ему, другую себе.
     Ива  Олелькович,  не  обращая  внимания  на  Яснельду,  без   обычного:
"Спасибо-ста, Боярыня, Княгиня!" - берет и кушает.
     Подносят ему с челобитьем: на серебряном блюде лебедя жареного,  да  щи
богатые, да уху живой рыбы, да спину белой рыбицы, да куря под  взваром,  да
перепечь крупичатый в меру,  да  блюдо  пирогов  кислых  с  яицы,  да  пирог
росольный, да каравай яцкий, да маковник, да папошник с медом, да  взвар  со
пшеном и с ягоды, да коврижку с узорьями пряную, да смоквы.
     Подносят ему с челобитьем кубок  меду,  да  ковш  серебряный,  лаженный
жемчюгом, пива ячного, да кружку злаченую в 12  гривен  весом  с  олуем,  да
разные кубцы и роги злащены с медом и с вином Фряжским и Гречким.
     Ест Ива досыта, пьет допьяна и молчит.
     Велит  Княгиня  Яснельда  петь  своим  красным  девушкам-певицам  песнь
унывную.

     Поют девушки песнь унывную:
     Загрустила зоря, зоря-зоренька;
     Зоря ясная опечалилася:
     Ой вы, звездушки, вы, голубушки,
     Вы подруженьки мои милые!
     Не горите, светы мои, радостно!
     Улетел мой сокол, ясно солнышко
     Ходит по небу, небу синему,
     Сыплет по миру... лучи светлые;
     Позабыло меня мое солнышко
     И покинуло меня красное!
     Скоро ль, солнышко, ты воротишься?
     С зорей-зоренькой ты обоймешься?
     Не воротишься, обольюсь слезой,
     Не воротишься, то потухну я,
     Кинусь с горя-тоски в море синее!

     Между тем как красные девушки поют, а  Княгиня  Яснельда  обращается  с
приветами к Иве Олельковичу, он спокойно продолжает кушать  и  водить  взоры
кругом себя.
     В Княжеской светлице много невидали.
     Светлица с круглым выходцем на реку.
     В светлице оконцы с писаными цветными стеклами Варяжскими.
     Вокруг потолка выложено черепом муравленым.[241]
     Середа из белого камня.
     Резной узорчатый потолок из черного дуба, да из белого дуба.
     Палица с подзорами.[242]
     Лавки кругом устланы полавочниками[243] шелковыми, бахромчатыми.
     У стены поставец[244] с кованою утварью.
     На нем стоят мисы златые, блюда великие златые, кубки златые,  лаженные
жемчюгом и драгим камением, ковши  серебряные  червчатые,  кружки,  курганы,
чары, чарки, лохани, турьи рога... Все золотое, серебряное, с узорочьями,  с
жемчюгом, бисером и самоцветными камнями.
     Ива Олелькович в первый раз видит такое богатство, но он не дивится, не
чюдится ничему.

     Но в какой  восторг  пришел  Ива  Олелькович,  когда  с  левой  стороны
светлицы, чрез открытую дверь увидел оружницу. На  стене  червчатый  кованый
щит, и кольчатые доспехи, и меч обоюду острый с чешуйчатым влагалищем, и лук
с налучнею, с рогами красного золота, и тул, полный стрел, перенных орлиными
перьями, и высокий шелом с драконом-змеею.
     Не замечает Ива Олелькович, как Княгиня Яснельда  выпивает  за  здравие
богатыря, спасителя Белогородского, турий рог меду сладкого.
     - Во здравие! - говорит Княгиня.
     Ива не слышит. Продолжает рассматривать,  любоваться  длинною  сулицей,
которая стоит в углу, и палицей, которая лежит на подставах.
     - Что не промолвишь, государь  Ива  Олелькович,  красного  словечка?  -
говорит опять ему Княгиня.
     - Ась? - отвечает он, устремив взоры на стяг[247]паволочитый и хоругви,
тут же расставленные около стены. Ива понять не может: что это за оружия?  В
Сказках об них не было ни слова. "Это, - думает он, - еловцы  с  богатырских
шлемов".
     Между тем Княгиня с  досадою  выходит  из-за  стола;  встают  Княжеские
Бояре, Думцы и Княжеские Боярыни; молятся богу, кланяются в пояс Княгине.
     Ива также не отстал от прочих;  но  во  время  чтения  благодарственной
молитвы за трапезу он уже был в оружнице и распоряжался там.
     Грустная вошла  Яснельда  в  свой  терем,  приказав  ублажать,  покоить
богатыря-спасителя и дорогого гостя в богатой одрине.
     Ива Олелькович был ей по  сердцу.  Все  странности  его  были  для  нее
обидны; но нравились ей. "Это свойство великих душ", - думала она.
     Женщины любят чудаков и храбрых.
     Хотя Княгиня Яснельда не более года как произнесла над  смертным  одром
Белогородского Князя, мужа своего: "О свете, мой светлый! како зайде от очию
моею и како помрачился еси? Почто аз преже тебе не умрох!" Но время похитило
у нее драгоценную скорбь о прошлом и заменило скорбью о настоящем.
     Трудно представить себе влюбленную красавицу 14 столетия. В старину  не
то что теперь. Усладив сердце слезами, она припевала про себя:

     Не воркуй во бору, голубица сизая,
     Не кличь на струях, лебедь белая,
     Ты умолкни, свирель голосистая,
     И без вас тоска погубила меня!
     Я напрасно кладу богу жалобы!
     Что без милого мне сердцу близкого?
     Скину я с головы венец Княжеский,
     Сброшу с плеч багряницу золотную!
     Мне родная земля как чужая страна:
     Горем черным она вся усеяна,
     Да слезами она вся поливана!

     Боярыни, мамушки, нянюшки и дворовые Княженецкие  девушки  подслушивали
ее, шептались и, смотря друг на друга, качали головами.
     Но вот доложили Княгине, что богатырь Ива Олелькович, взяв  в  оружнице
шлем  богатыря  Якуна,  деда  Княжеского,  и  стяг  войска   Белогородского,
собирается ехать.
     Княгиня не рассердилась на самовольство Ивы Олельковича.  "Просите  его
остаться на праздник заутрия, просите!" - сказала она и разослала по очереди
всех своих Боярынь просить Иву Олельковича остаться у нее гостить.
     Хитрые придворные узнали, что конюший Лазарь был ключом к  воле  своего
барича, и потому, не успев уговорить  Иву  лично,  они  угостили  Лазаря;  а
Лазарь, доказав, что ни накануне великого праздника, ни в праздник  ехать  в
путь не должно, убедил Иву Олельковича остаться в гостях у Княгини.
     Между  тем  Княгиня  Яснельда  имела  совещание  с  своими   Княжескими
Боярынями, а потом с великими и вящшими  мужами  и  думцами  Белогородскими.
Между прочим, на-утрие, велела  она  приготовить  в  саду  своем  полдник  и
празднество на весь мир. Ключникам и ларечникам приказала она  выставить  на
свет все  богатство  Княжеское;  стольничим  изготовить  многоценные  яствы;
чашникам выкатить бочки меду и пива и разных иных напитков.
     Исправнику веселья собрать хороводы, скоморохов в харях, медведей,  что
пляшут, да в клетке птицу многоцветную, да  птицу  Индейскую  с  птенцы,  да
соколов с челичами, да зверя, иже есть ублюдок с хвостом... и многих  разных
иных дивных вещей.
     Все готовилось по ее приказу.

                                     X

     Ива Олелькович после великого подвига спал еще  крепко.  Высоко  взошло
уже солнце, на звонницах Белгородских колокола загудели благовест.
     Иве Олельковичу видится во сне Кощей:
     Старик не старик, а сед как лунь и весь в морщинах; человек не человек,
а с руками и ногами; зверь не зверь, а с когтями и с  хвостом  длинным,  как
вдаль извивающаяся дорога; птица не птица, а с красным клювом да с мохнатыми
крыльями, как у нетопыря; конь не конь, а из ноздрей дым  столбом,  из  ушей
полымя.
     Чудовище несет на себе Мириану Боиборзовну; вокруг него день не день  и
неуденье; ночь не ночь и не полуночь, а так что-то светлее  полудня,  темнее
полуночи; а Мириана Боиборзовна, бледная, как утренний месяц, так и  рвется,
так и мечется, а слезы из очей как перекатный жемчуг.
     Взбурился Ива Олелькович. Хвать за шлем - шлем к столу прирос; хвать за
меч - меч к бедру прирос; хвать за сулицу - гнется в три дуги.
     - У у у! - заревел Ива, бросился на Кощея, вцепился в него.
     - О о о! - раздалось над его ухом. Ива очнулся.
     В руках его борода посланца Княгини Яснельды, Боярина,  который  пришел
звать его к ней в гости, в Княжой сад, где она уже ожидает  его  с  Боярами,
думцами, гриднями, мечниками, купцами и со всею  дворнею  Княженецкой  и  со
всеми жилыми и вящшими людьми Белогородскими.
     Ива Олелькович, видя, что у него в руках не Кощеева борода, бросил клок
волос в лицо Боярину и стал осматривать кругом себя:  тут  ли  меч,  тут  ли
шлем, тут ли все прочие его доспехи, все прочее его вооружение,  и  особенно
челка из длинных конских крашеных хвостов.
     Все было налицо; богатырь успокоился. Между тем Боярин, оправив бороду,
поклонился ему земно и произнес речь призвания богатыря на пир Княжеский.
     Ива  Олелькович  готов  уже  был  произнести:  "Нетути!"  -  но  Лазарь
предупредил это грозное слово вопросом:  доспехи  воинские  наденет  он  или
оксамитный кожух, сеянный камением и жемчюгом, присланный ему Княгинею?
     Ива Олелькович и смотреть не хотел на одежду, не свойственную  человеку
ратному.
     Едва только облачился он во всеоружие, явились от Княгини еще несколько
посланцев, Бояр, с приглашениями. Они взяли его под руки и повели в сад, где
Княгиня, возвратись от литургии, ожидала уже  его  с  нетерпением,  сидя  на
резном пристольце, под заветною душистой липой; подле  нее  был  другой,  на
котором она посадила богатыря Иву Олельковича.
     - Как изволил спать-ночевать, государь  Ива  Олелькович?  -  произнесла
Княгиня.
     - Ась? - отвечал он.
     Княгиня не знала, что говорить далее; так сильно  было  уважение  ее  к
великому мужу, храброму и могучему витязю.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг