До усыпления Ива Оледькович перебирает в мыслях все препятствия,
которые ему еще должно будет преодолеть; всех богатырей, с которыми нужно
будет измерять свои силы; всех чудовищ, которых меч его разрубит напо-лы,
покуда доедет он до тридесятого царства и исхитит из рук Кощея Мириану
Боиборзовну. Вот ему кажется, что он уже все преодолел, что Мириана
Боиборзовна уже близка от него. Мечта превращается в летучий сон, как
куколка в мотылька.
Ива спит.
IV
Ива спит. Ничто не нарушает его спокойствия; он видит, что отдыхает на
берегу реки, за которой светится терем Мирианы Боиборзовны; но вот...
В темном бору не ветер шумит, по вечернему небу ие туча плывет, во
чистом поле не Посвист воет, не град стучит; скачет путем-дорогою богатырь
Полконь.[224] На плечах у него броня: чешуйчатая, на голове шлем с ночной
птицею, хребет покрыт шерстью златобахромчатою; под копытами подковы
серебряные, подбиты гвоздями алмазными. Скачет, он, словно сорвался с
привязи, словно седока с седла сбил, словно богатырская пята бьет в широкие
бока. Кипит у него ярость в буйном сердце, держит он калену стрелу на
изготовье, и возговорил он трубным голосом всем окрестным местам во
услышанье:
"Заехал в мой притон крещеный люд, небитый сын, незваный гость; залетел
сокол нещипаный; забежал красный зверье цельной шкурою!
Незваному гостю снесу голову? обрублю крылья дикомыту соколу,[225]
красного зверя разнесу мечом наполы!"
Слышит Ива Олелькович, как Полконь-богатырь похваляется; видит Ива
Олелькович, как из-под копыт его бьет пыль столбом, по обе стороны пути
трава стелется, высокие деревья с треском ломятся. Возгорелось у Ивы сердце
молодецкое, поднимается он с мягкой зеленой муравы на ноги; зовет верного
своего конюшего и приспешника по имени; собирается Ива Олелькович,
наряжается в доспехи ратные; смотрит - вместо шлема на суку висит красный
шлык с побрякушками, вместо лат халат мухояровый, вместо меча бич с
нахвостником, а вместо коня Юрка на четвереньках по лугу ходит да щиплет
траву.
Рвет на себе Ива Олелькович светлые кудри, бьет себя в молодецкую
грудь, стучит ногами о сыру землю и сыплет нечестные слова на свет божий.
Втапоры Полконь-богатырь приближается, называет Иву Олельковича бабой
Бабарихою, зовет его на бой помериться силой, изведать молодечество да
посчитаться с хозяином за ночлег на муравленом ложе, за корм коню, за
водопой, да, сверх того, за три шлема воды ключевой, да за воздух, здоровый
и свежий, которым он вдоволь под чужим небом надышался, да за дневный свет,
да за ясную ночь и маленький ветрец прохладный.
- Ох ты гой еси, нечистая сила, оборотень окаянный! - выговорил Ива
Олелькович. - Не серебром, не золотом расплачусь я с тобою! Отсчитаю я тебе
за все три удара дубовой свинчаткой, не пожалею ни руки, ни силы,
расщедрюсь, куплю у плеч твоих буйную голову! Становись на побоище! рой
копытом просторную яму себе в упокой!..
Кипит Полконь яростью, вынимает широкий меч, разъезжает по чистому
полю; а Ива Олелькович надевает на голову красный шлык с погремушками,
набрасывает на плеча халат мухояровый, вооружается бичом с долгим
нахвостником, гладит Юрку по косматой голове, ударяет по плечам богатырской
рукою, вскакивает ему на спину... Юрка взвивается, становится на дыбы и
несет своего барича, сильного и могучего богатыря Иву Олельковича, на
побоище с Полконем.
Разъезжаются добрые молодцы по чистому полю, кидают хоботы по темным
лесам; разъезжаются, своей силой похваляются, друг другу нечестные речи
говорят.
Не две горы высокие сходятся, друг об друга ударяются грудью каменной,
ломят промежду себя строевые леса; съезжаются два великие витязя:
Полконь-богатырь да Ива Олелькович; стонет вся земля, прах вздымается,
меркнет светлый день, горы вторят гул, лес колеблется.
Размахнул Полкрнь свой булатный меч. Закрутил Ива долгохвостый бич,
Полконь мерит рубить наполы. Ива метит очи выстрекнуть.
Засверкал меч в долу молнией, увернулся Юрка в сторону, меч Полконев
ушел в землю с рукояткою и с рукой до плеч исполинскою.
Полконь жилится, сильно тужится, хочет руку свою вытащить, да не стало
сил могучих в нем: глубоко рука в землю врезалась.
Усмехается Ива Олелькович, потешается; на резвом Юрке вкруг Полконя
проезжается да сечет его вдоль спины бичом шелковым долгохвостником.
Взмолился Полконь, возговорил не своим голосом:
- Государь ты мой сударь, Ива Олелькович! не сбивай ты меня с бела
света долой; ты помилуй свою Мириану Боиборзовну, не щепи, не ломай ты ей
косточки, ты не рви, не терзай тело белое, не жури ты меня, не серчай на
меня, не пойду я вперед со двора долой, не сведусь я вперед с ясным соколом!
Чудится, мерещится или наяву видится Иве Олельковичу. В Полконевой коже
в лицо узнает он свою Мириану Боиборзовну.
Бросает Ива Олелькович бич-долгохвостник, соскакивает с Юрки, кидается
к Мириане Боиборзовне, обнимает ее, прижимает к богатырской груди;
заголосила Мириана Боиборзовна не своим голосом.
Очнулся Ива, смотрит: не Полконь, не Мириана Боиборзовна, а лежит под
ним верный конюх его и приспешник Лазарь-сказочник, посинел от крику.
Вскакивает Ива, вскакивает Лазарь, смотрят друг на друга и не верят
очам своим; Ива дуется, Лазарь рад, что его сдавил государь барич, а не
нечистая сила, которая преследовала его и наяву, и во сне.
V
Долго ли стояли Ива Олелькович и его верный конюший Лазарь-сказочник,
между тем, что видели они во сне, и тем, что чудилось им наяву, если б до
слуха их не коснулся конский скок и вскоре плесканье воды.
Невдалеке от себя заметили они, сквозь деревья, всадника, который ехал
вброд через реку. Он был в шелковом кафтане, с меховой опушкою, перепоясан
туго кушаком, на голове обыкновенная шапка, на ногах сапоги с оторочкою;
перед ним на седле сидела красная девица в малиновой ферязи, на голове
накинуто покрывало; припав к груди всадника, она склонилась на левую его
руку; ее ножки в желтых шитых сафьянных сапожках обнажились немного и
свесились как будто на показ.
Ива, еще полный мыслей о злодее Полконе и об Мириане Боиборзовне,
бросился к своему коню, догадливый Лазарь распутал, взнуздал его.
- Скоро, скоро, Юрий! - проговорила девица. - Юрий, Юрий, люди! -
вскрикнула она опять, прижавшись еще более к всаднику.
Незнакомец оглянулся, увидел наших витязей и пустился стрелою в
сторону.
- А! - закричал Ива Олелькович, вскочив на седло и - вместе с седлом
перевалился на другую сторону. Злодей Лазарь позабыл подтянуть подпруги.
Ива Олелькович с помощью Лазаря встал на ноги и, озлобленный неудачею,
догонял всадника быстрыми своими очами - но...
Всадник с добычей скрылся за лесом - и след простыл.
Когда конь был готов, богатырь сел, подобрал поводья, приударил пятами;
но вдруг, задумавшись, остановился и опустил поводья.
"Кощей ли это? - думал он. - Может быть, опять наваждение Кощеевой
нечистой силы, конь чутьем покажет правый путь".
Конь, досыта наевшись тучной, вкусной травы, хотел питии потому, не
затрудняясь в выборе пути, подобно своему храброму всаднику, поворотил прямо
к реке: Река была широка, да не глубока; конь прошел до середины,
остановился и опустил морду в воду...
"Чует путь", - думал Ива.
Напился богатырский конь, начал бить по воде копытом.
"Путь кажет прямо", - думал Ива и вздернул повод, приударил своего
коня, который, обрызгав его с ног до головы, готов уже был склонить колена,
прилечь и перевернуться на мелких струях с боку на бок.
Переехав реку, Ива Олелькович пустился тропинкой, по которой проехал
незнакомец с девицею; Лазарь не отставал.
На расстоянии двух выстрелов из лука от реки дорожка, пробиравшаяся
чрез небольшой лес, вышла в открытую долину. Направо, около густой рощи,
стояли Боярские палаты, обнесенные частым тыном; налево тянулось огромное
село.
Дорожка шла около палаты; едва только Ива поравнялся с воротами, вдруг
раздавшийся необычайный крик в доме обратил на себя его внимание.
Ива остановился.
Крик увеличился; из дому высыпали люди; все вопили, все крестились, все
бегали.
- Верно, покойник, - сказал Лазарь Иве Олелькови-чу, - грех проехать,
Боярин, не поклониться, не вкусить и не испить за упокой души.
Ива Олелькович поворотил коня на Боярский двор. Подъехав к крыльцу,
соскочил с седла, отдал коня Лазарю. Лазарь привязал и своего, и Боярского к
железному кольцу - и вот богатырь и его конюх идут на широкое крыльцо.
Хозяева и все домашние умолкли от удивления и страха, когда увидели
нежданных вооруженных гостей.
Боярин дома, человек уже пожилой, в утренней одеж де без пояса, с
недоумением и со слезами на глазах смотрел, как Ива Олелькович проходил
сени, ни на кого не обращая внимания.
- То богатырь, могучий и храбрый витязь Ива Олелькович, принимайте его
за белые руки да сажайте за браный стол на поминки! - сказал Лазарь Боярину.
- Родные мои, храбрые витязи, воители, дорогие гости! рады мы вам, хоть
не в добрый час пожаловали! - проговорил Боярин и пошел вслед за Ивою
Олельковичем, который между тем пробрался чрез толпу челяди в светлице, в
другую камару.
Там стояла в углу тесовая кровать; две женщины рвались и рыдали подле
кровати; одна средних лет, тучная, румяная, в сарафане и в богатой шубейке;
другая старая, в простом балахоне.
Нараспев голосили они жалобы и обнимали по очереди что-то неподвижное,
лежавшее под шелковым покрывалом.
"Так и есть, покойник!" - думал Лазарь, пробравшись вслед за баричем и
просунув голову между толпой рыдающих девушек.
- Дочь ты моя милая!.. Ненилушка Алмазовна! погубила тебя нечистая
сила, - вопила тучная женщина, стоявшая подле кровати.
- Дитятко ты мое красное, вспоенное мною и вскормленное! что с тобой
подеялось, что сталося? - вопила другая.
- Ох вы, девушки, голубушки! бегите, ведите скорее попа с крещенской
водой, да с крестным распятием!
- Ох ты, голубица моя сирая! не стало на тебе ни личика, ни образа!..
- Ох, за что осерчала на нас! мое детище? зачем стала ты камнем
могильным?
- Что скажет твой красный жених, суженый, ряженый Якун Гюргович?..
Вот приходит иерей с крестом и водою крещенской, ему дают дорогу к
кровати. Ива и Лазарь приближаются вместе с ним и видят на кровати, под
покровом, в ночной повязке лежит безобразная личина, белая, как лик
покойника, освещенный луною.
Удивленный иерей вопросил всех взорами: что такое сталось? Все вдруг
заголосили еще более.
Боярин приблизился к попу и начал было говорить:
- Отец иерей! Ты ведаешь мою Ненилу.."
- Ведаю, Боярин...
- Ох! крести, мой батюшка, крести! кропи святой водою! - вскричала
Боярыня, увидев попа, сорвав покрывало с постели.
Священник, богатырь Ива и конюх его Лазарь, не знавшие до сего времени,
что значит суматоха около кровати, отступили от удивления.
В постели лежал продолговатый обтесанный камень с изображением лика; на
голове истукана была спальная девичья повязка.
- Крести, мой батюшка, окропи водосвятием! - продолжала кричать
Боярыня.
- Вот что сталось с Ненилушкой, - продолжал Боярин заливаясь слезами. -
Смотри, отец иерей!..
- И душечка в оконце вылетела в одной только белой сорочке с шитой
бахромочкой, да в ферязи, да в сапожках желтых!.. Родная моя! остался только
на нашем святом месте камык,[226] болван тесаный!
- То истукан идольский, - прибавил иерей и, отдав назад дьяку кадило и
кропило, отступил от кровати.
- Кади, кади, батюшка! - приговаривала Боярыня.
- Кропи, кропи, отец! - приговаривала мама, кладя земные поклоны. - Ох,
шевелится, святой, шевелится...
Ошибалась она: окаменевшая Ненила не принимала прежнего своего образа.
Потеряв всю надежду на возвращение красного образа Ненилы Алмазовны,
Боярыня и мама завопили горче прежнего; сенные девушки и все домовины,
подставив левую руку к левой щеке, а правою рукою придерживая локоть левой
руки, также точили слезы и всхлипывали в подражание горести Боярской.
Богатырь Ива, стоя подле кровати, задумался: не разрубить ли камень
наполы? А Лазарь, не поняв еще ничего из всего им виденного, в сторонке
расспрашивал у одной сенной девушки: зачем одели камень в одежду девичью и
выгоняют из него нечистую силу?
Вот что рассказывала сенная девушка:
"У Боярина и Боярыни было одно детище, родная дочь Ненила Алмазовна;
весела она была всегда и радостна; послал ей бог суженого-ряженого,
Княжеского гридня, Якуна Гюрговича; уж готовили свадьбу, яства сахарные,
варили пива ячные и канун. После Троицына дня быть бы свадьбе; вдруг
опечалилась Ненила Алмазовна, зачала лить слезы и метаться во все стороны;
призвали вещунью; пропустила она сквозь решето воду, вылила в стекляницу,
разбила надвое яйцо, перелила его три раза из скорлупки в скорлупку; одну
выпила, другую вылила в стекляницу; поставила на окно, накрыла его шелковым
платком да примолвила: утро мудренее вечера, утро скажет праведное слово.
Наутро пришли раным-ранехонько; открыли стакан - в стакане храм божий.
Венчайте, говорит, не отлагайте, а то быть худу; поверили ворожее, назначили
на другой день свадьбу; в уденъе был сговор; замертво вынесли из светлицы
Ненилу Алмазовну после сговора, уложили в постель; Боярыня родительница и
мамушка благословили ее, пошли спать; а в ночь совершилось диво дивное:
красная Ненила обратилась в камень...
- Э!.. - сказал Лазарь, приложив палец ко рту. - Кощей бессмертный
боярышню Нениловну вашу унес так же, как и Мириану Боиборзовну; только
Мириану Боиборзовну увез и с душой и с телом в одной сорочке. И... да мы
видели, как он и скакал с Ненилой Алмазовной на черном коне.
Пораженный сей мыслию, Лазарь бежит к Иве Олельковичу.
- Государь барич! что попался нам встречный, на коне, то Кощей скакал с
душою Ненилы Алмазовны. Не тужи, Боярыня! барич мой не даст погибнуть Нениле
Алмазовне; он едет погубить Кощея, отнять у него Мириану Боиборзовну и всех
красных девиц и молодиц, что он похитил.
- Ой? - вскричал Ива, поправив шлем.
- Ой? - вскричала Боярыня. - Помоги, отец родной, господин богатырь
честной, не дай погибнуть Ненилушке!
- Помоги, господин воитель, - возопила и мамушка. Сам Боярин, старик,
также поклонился до земли Иве
Олельковичу.
Ива Олелькович пошевелил широкими плечами и, не говоря ни слова, пошел
вон из терема.
Все провожали его; но Боярыня привыкла не отпускать никого в путь без
хлеба и соли...
- Погоди, постой, господин богатырь! - вскричала она и сама бросилась к
поставцу, вынула поднос с ягодником, налила в чашу и поднесла Иве, который
был уже па крыльце. Томимый жаждою, он выпил хмельного ягодника: целую
братину, а между тем мама побежала на поварню, слуги бросились к полкам, к
окнам, к столам, и в несколько мгновений трапеза была стащена со всех
сторон, на столе стояло блюдо с рыбой, горшок каши и пирог, который маша уже
резала на части. Иерей благословил яство, а Боярыня влекла Иву Олельковича к
столу, усадила дорогого гостя и снова, налив в кубок хмельного меду,
поднесла ему, Ива выпил и взял поданный ему на деревянном блюде кусок
пирога.
Мама угощала Лазаря в сторонке.
Потому ли, что в кубок меду, которым Ива утолил жажду, нечистая сила
подсыпала какого-нибудь зелья; или потому, что могучий мед бывает иногда
сильнее могучего богатыря: сбивает с ног, выбрасывает из седла и бьет в
голову так, что голова перекатывается с плеча на плечо, только у Ивы
Олельковича закатились очи как солнце, а голова повисла на плеча как туча.
Но воображение его не опьянело вместе с ним: оно продолжает потчевать
его, подает ему то печеные сгибни, то пересыпные караваи, то перепечи
крупчатки в три лопатки недомерок, то четь хлеба, да курник подсыпной с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг