утром забыты всеми: произошли новые события.
В Лондоне бастовали пожарные, требуя повышения зарплаты, и ночью
сгорело несколько домов. Пожары тушили воинские части. Утренние выпуски
газет заполнены фотографиями доблестных спасателей. И все же солдаты - не
профессиональные пожарные. В некоторых районах была отключена вода. Угроза
новых пожаров нависла над городом.
Я не пошел в редакции, заглянул в "Старый чеширский сыр" и в
прохладном подвале увидел за потемневшим дубовым столом сегодняшнюю
знаменитость - продюсера Адамса, человека искусства, снимавшего
телевизионные шоу с участием известных певцов. Он выпрыгнул из-за стола,
как маленькая бочка, засеменил короткими ножками навстречу.
- Бари, ты?! Я сначала решил, что у меня галлюцинация от жары!
Он был в курсе моих дел.
- Этот негодяй Бак посмел вмешаться в твое творчество! Телевизионный
мир возмущен... Мы направили Баку протест от имени всех продюсеров
Би-Би-Си.
Я пожал плечами:
- Теперь я у других хозяев.
- Хозяев? - Адамс скептически рассмеялся. - Что-то на тебя не похоже,
Бари!.. Я двадцать лет в Би-Би-Си и ни разу не видел ни одного хозяина.
Снимаю, что взбредет в голову.
Я с печальной улыбкой смотрел на Адамса. Что мог я сказать ему? Что в
наши дни телевидение стало самым доходным бизнесом? Он и так это знает,
хотя Би-Би-Си традиционно не пользуется рекламой, а существует за счет
налогоплательщиков. Те монополии, которые щедро оплачивают телерекламу
своих товаров, сами диктуют, в какие программы включить их рекламу, а
следовательно, вольно или невольно определяют содержание программ.
Конечно, Адамс, как и вся Би-Би-Си, мог гордиться своей независимостью от
коммерции, "особой позицией" - в отличие от других мировых телесетей.
Механизм руководства был здесь тоньше: члены правления - крупные фигуры от
бизнеса и политики - не спускали директив журналистам, не вмешивались в их
дела. Но зато сами журналисты знали, какой материал от них требуется.
Когда-то Адамс получил символический знак продюсера телекомпании - похожую
на телебашню авторучку с кожаным ремешком-хлыстом. Этим хлыстом продюсер
мог подгонять свою группу, если она не проявляла достаточного рвения, -
всех тех, кто еще не стал "независимым", не растолкал локтями других.
Конечно, у журналистов масса неписаных преимуществ. Любого столпа
общества, такого, как Файдом Гешт или директор "Петролеума", можно
публично критиковать, даже обличать, если он того заслуживает, но когда
затрагиваешь финансовые интересы гештов, когда посягаешь на пущенные в
оборот центы, которые должны обернуться миллионами, вскрываешь грязную
подкладку экономических махинаций, пощады не жди. Кто бы ты ни был - Адамс
или Бари. Я испытал это на своей шкуре.
В музыкальных шоу Адамса красивые, осыпанные бриллиантами "звезды" не
только поют, но и водят собственные самолеты, управляют собственными
яхтами, непринужденно сходят по мраморной лестнице собственной виллы,
ныряют с трамплина в собственный бассейн, и при этом, не закрывая рта,
заполняют эфир модными мелодиями. Ни один продюсер на свете не может
добиться, чтобы Грета Фиш пела в купальнике, а Энтон Чивер - верхом на
слоне, но у Адамса, неуклюжего, толстого, курносого Адамса, со "звездами"
не бывает осечек.
- Счастливчик ты, Адаме, - сказал я ему. - Настоящий свободный
художник!
Он моментально, оттолкнувшись от этой фразы, размотал ход моих
мыслей, расхохотался сам над собой, хлопнул меня по колену:
- Не считай меня дураком, Бари. Я знаю, ты очень самостоятельный...
Но если я могу тебе...
- О'кей, Адамс...
- Извини. - Адамс чуть смутился. - Но ведь все мы в один прекрасный
день можем оказаться на улице...
- О'кей, Адамс... Отчего у вас такая жара?
- По-моему, - весело отозвался Адаме, - солнце испытывает на
прочность остатки наших дурацких традиций...
Он подвез меня до Пиккадилли и возле площади влип в маленькое
дорожное происшествие, нарушив правила. При этом ему пришлось занять у
меня некоторую сумму.
Я оставил Адамса в машине, пошел дальше пешком.
Центр Лондона с годами не меняется. Те же массивные дома, красные
двухэтажные автобусы, черные, допотопные на вид такси, словно движущиеся
на колесах котелки, автомобильные пробки на перекрестках. Британия
замкнулась в скорлупе консерватизма, в своих традициях - королевских
церемониях, футболе, семейных пикниках, рождественском пудинге, но в
глазах приезжих она заметно обветшала и постарела. Медленно разрушался
камень Вестминстерского аббатства. Люди чувствовали себя одинокими на
улицах, в автомобилях, домах. Спад воды в Темзе воспринимался
драматически: а что будет завтра - не всемирный ли потоп? Мне лично
Британия напоминала благополучный с виду, но очень зыбкий мирок Робинзона
Крузо. Миллионов робинзонов на большом обитаемом острове...
Перед зданием парламента толпились не только туристы, но и лондонцы,
желавшие попасть на галерку для публики. Палаты обсуждали вопрос о новом
истребителе для вооруженных сил Англии, и каждая домохозяйка знала, что
это значит: через неделю-другую во всех лавках подскочат цены на продукты.
Телевидение ядовито комментировало работу парламента.
Вдоль тротуара ходили нелепо одетые люди с плакатами на груди. Каждый
из них что-то молчаливо требовал. Полицейские не обращали на них внимания.
- Отец, ты?
Я обернулся, не сразу узнал Эдди со щитом.
- Что ты здесь делаешь, Эдди?
- Понимаешь, - он расправил плечи, демонстрируя свой плакат с
призывом обеспечить работой "чемпиона мира по прыжкам через автобусы", -
из-за каких-то пожарных срываются мои выступления. Они отказываются
дежурить на стадионе.
- Ты полагаешь, что тебе поможет английское правительство?
- Не знаю, что делать... - Эдди уныло чесал затылок. - Такой трюк я
освоил - тринадцать двухэтажных автобусов... Мировое достижение! Через
пять дней меня должны снимать для первой программы Би-Би-Си... И все
впустую: нет пожарных!
- Телевидение имеет собственных пожарных.
- Правда? - Эдди встрепенулся, стал снимать свой плакат. - Ты
поможешь, отец?
- Так ты все это всерьез?.. - Я пристально смотрел на сына.
Чертова дюжина английских автобусов. Летящий над ними мотоциклист.
Тысячи вопящих на стадионе робинзонов. Миллионы робинзонов перед экранами
телевизоров. Стоят ли миллионы зрителей такого риска? Стоит ли вообще
промелькнувший на экране сенсационный кадр хотя бы одной человеческой
жизни, которая может внезапно оборваться?
Наверное, мои мысли красноречиво отпечатались на лице.
- Ты не волнуйся, папа. - Сын взял меня под руку. - Все точно
рассчитано. Я прыгаю каждый день на тренировках. Это очень бодрит...
Я позвонил из гостиницы знакомому директору телепрограмм и все уладил
с пожарными. Попросил Адамса для верности проследить... Эдди радовался,
уплетая за обе щеки обед, был очень возбужден.
- Не беспокойся, отец. Я уже взрослый, - твердил он. - У меня имя -
Эдди Джон Бари.
- За что Эдди возьмется дальше? - шутливо спросил я.
- О, совсем забыл! - Он вытащил из кармана бумагу. - У меня контракт
с Голливудом... Посмотри, какая сумма...
Сумма гонорара была приличная.
- Что будешь делать?
- Для начала прыжок из летящего самолета.
Так я и знал. Не надо было спрашивать: защемило сердце.
- Может, полетим вместе?
- Я сам! - Эдди вспыхнул и рассмеялся над своей мальчишеской
самоуверенностью. - Пусть раскошелится телевидение, и я прибуду в Голливуд
королем.
- Будь осторожнее там, - предупредил я. - По моим сведениям, Голливуд
окончательно захватила мафия.
- Гангстеры такие же дельцы и такие же зрителя, как все остальные, -
махнул рукой Эдди. - Они лишь лучше других знают, какие боевики нужны
публике.
- Они никогда не забывают, кому платят, сколько и за что, - сказал я
серьезно. - Не задерживайся там долго.
- Хорошо, отец. Мне приятно будет думать, что ты рядом. Я рад, отец,
что ты расстался с Баком. Он порядочная свинья!
- Он не мог поступить иначе, я - тоже...
- Значит, на свете нет друзей? - заметил Эдди цинично.
- Тот, кто громче других кричит, что он твой друг, по-моему, просто
пытается всех обмануть.
- Бак всегда был фальшив... А ты молодец! - Эдди улыбнулся, показав
полный рот белых зубов. Он улыбался так, когда вспоминал что-то хорошее. -
Я видел твои репортажи и понял, что именно ты спас Джино. Где он сейчас?
- В Канаде.
Да, Джино я выручил из беды. А вот этого самоуверенного мальчишку -
не могу. Не могу придумать, как отвести грядущий удар... Странная штука -
жизнь... Мир настолько тесен, что на улице чужого города запросто
встречаешь сына. Но когда до него остается один шаг, крохотное
пространство обращается в бесконечность...
Эдди уже мысленно летит над красными крышами чертовой дюжины...
Пожаловаться на него мне некому: Марии нет рядом.
Глава десятая
День репортера в Нью-Йорке напоминает раскручивающуюся пружину часов.
С утра - просмотр прессы, теленовостей, лент телекса. Для сведения, чтоб
не повторить чего-то уж известного публике. Как всегда, ничего подходящего
для "Всемирных новостей"... Звонок шефу бюро полиции по связям с прессой;
он вскоре передаст дела сменщику. Мои неизменные две-три минуты для
информации: убийства, грабежи, перестрелка групп, арест преступника - вся
ночная жизнь города плывет мимо моего сознания, не вызывая никаких эмоций.
Выпуски местных теленовостей и так перенасыщены всякого рода
происшествиями, разжигающими время от времени дремлющее воображение
обывателя.
В окнах моего номера на тридцать шестом этаже гостиницы "Нью-Эс
Плаза" - куча небоскребов. Знаменитых, вроде Эмпайра, "Пан Ам",
башен-близнецов Торгового центра и безвестных каменных истуканов.
Двухэтажный номер в "Плазе" - с гостиной внизу и спальней наверху - стоит
двести девяносто долларов в сутки. Это дороговато для простого репортера,
но весьма престижно для "Всемирных новостей". Хотя особых удобств там нет,
администрация гарантирует, что тебя не ограбят в лифте. Для солидной
публики - немаловажный довод. Один из Рокфеллеров, записывая мой адрес,
присвистнул: мол, он себе такого позволить не может. Я пояснил
миллиардеру, что, как иностранец, плачу в основном за вид на небоскребы, в
том числе и его - рокфеллеровские. Он понимающе улыбнулся: только семейная
церковь Рокфеллеров куда богаче и шикарнее "Плазы". И пускают туда
бесплатно. Я же, тратя бешеные деньги на шикарные отели, не куплю ни
одного небоскреба.
Наблюдая из окна жизнь небоскребов, я понял, что кто-то хитроумно
придумал эти каменные мешки для такого разноликого города, как Нью-Йорк.
Будто гигантские пылесосы, втягивают они по утрам в себя многомиллионую
толпу американцев - негров, евреев, итальянцев, пуэрториканцев, немцев,
славян, ирландцев, англичан, французов, китайцев, греков, - всех, чьи
предки однажды вообразили себя новыми людьми - американцами, перемалывают
этих разных людей, а вечером вытряхивают наружу опустошенные муляжи.
Вечером Нью-Йорк похож на сверхнапряженный электромеханический
тренажер. Город возбужден, улицы перегружены. Сплошное мелькание колес,
электричества, человеческих фигур. Океанский прибой ритмично ударяет в
каменные стены.
Энергия городской жизни достигает предела. Кажется, вот-вот еще
чуть-чуть, и вся эта скала Манхэттена нервно завибрирует и отделится от
океанского дна, поднимется над Америкой и над всем миром, устремится
вверх, в космос, в бездны Вселенной со всеми своими небоскребами.
Как-то я решил сделать репортаж о вечернем городе. Позвонил в
управление полиции и по его рекомендации приехал в обычный полицейский
участок - кажется, под номером четырнадцать. Дежурный лейтенант Кеннеди
флегматично протянул из-за стойки листок с полагающимся в таких случаях
текстом: "Я, такой-то, по своей воле принимаю участие в патрулировании
города и в случае нанесения мне материального или морального ущерба не
предъявлю полиции никаких претензий".
Росчерк пера - и я в полицейском патруле, на заднем сиденье
ярко-желтой машины, за широкими спинами двух рядовых. Справа - Френк,
подтянутый, с пышными для его лет усами; слева, за рулем - Фил, на вид
более простоватый, с перебитым, как у боксера, носом. Обоим под тридцать;
один пошел служить прямо после школы, второй работал раньше слесарем. Как
они относятся к своей работе? Считают, что она приносит пользу. Их жены?
Сначала переживали, а сейчас привыкли, перед сменой напутствуют, как это
принято: "Береги себя" - или: "Будь осторожней". Обе ждут, когда мужья
сдадут экзамены на сержантов - все же заметная прибавка к жалованью...
Нас прервали. Попискивающее радио городского штаба сообщило Френку,
что на Шестидесятой улице замечены пятеро с ножами. Фил включил мигалку и,
не меняя своей несколько небрежной позы, более искусно залавировал в
потоке машин. Френк снял с крючка дубинку, автоматически нащупал и
поправил под кожаной курткой рукоять кольта.
Машина вылетела на перекресток, и несколько подростков при нашем
появлении бросились бежать по улице, потом метнулись во дворы. Я успел
снять из окна мелькающие тени, машина чинно проехала по опустевшей улице.
Френк повесил дубинку на место, выдохнул сквозь усы:
- Нагляделись фильмов. Я, например, не разрешаю своему парню смотреть
боевики по телевизору.
- Почему? - лениво откликнулся Фил. - Надо воспитывать настоящих
мужчин. - Он усмехнулся, что-то вспомнив. - Я разрешаю... Но сначала
смотрю сам.
Фил недавно попал в переделку. Заметил в уличном потоке автомобиль с
нью-йоркскими наклейками и номером другого штата. Прижал его к тротуару,
попросил у водителя права. Тот выхватил пистолет. К счастью, Фил владел
кольтом более сноровисто.
Вот так, уважаемый Сэмюэл Кольт. Ваш револьвер, изобретенный в 1835
году, до сих пор служит верную службу как блюстителям правопорядка, так и
преступникам. Нью-Йоркский университет, мимо которого мы сейчас проезжали,
гордится двумя своими выпускниками: Морзе, который, как известно, изобрел
телеграф, и вами, чьим именем назван револьвер. Окрашенная в черный цвет
телега на резиновых шинах, в которую впрягались лучшие рысаки - так
называемый полицейский патруль, - была вам, несомненно, хорошо известна.
После вашей смерти лошадей сменил паровой двигатель, потом бензиновый. Но
телега осталась телегой, и в управлении полиции, возле экспоната последней
полицейской конной повозки, есть специальный зал с венками и табличками
имен тех, кто был убит на всех последующих повозках. Секрет жизни и
смерти, видимо, заключается в том, кто первый выхватит усовершенствованный
револьвер вашей системы и нажмет спусковой курок. Фил пристукнул
незадачливого похитителя автомобилей и был оправдан судом; не будь он так
скор на руку, его табличка висела бы рядом с другими, а персональное
оружие передали бы более молодому кандидату в сержанты. Извините, господин
Кольт, такова история вашего изобретения, о котором вы, разумеется, не
задумывались, когда делали вертящийся барабан для патронов...
Далее нашу патрульную телегу мотало из стороны в сторону в
соответствии с рождающейся на глазах статистикой преступности. Обнаружено,
как сообщило радио, мертвое тело во дворе. Из-за уличной пробки мы
опаздываем на несколько минут, и расследованием занимается другой патруль.
Унесена дневная выручка из магазина радиотоваров. Фил и Френк
составляют протокол. Продавец и два покупателя описывают внешность
преступника, который дал фальшивую банкноту, а взамен, под прицелом все
того же кольта, потребовал настоящие...
Вор прошел в квартиру с черного хода. Перепуганный, похожий на
взъерошенного воробья старичок ведет полицейских осматривать взломанный
замок. Я снимаю убогую холостяцкую обстановку. Что унесли? Сбережения -
несколько десятков долларов и старинный хрусталь. Мелочь, но на нее
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг