И от избытка эмоций Ревмира махнула рукой.
- Я же и не говорю... Но мы приехали-то вместе! - отчаянно взвизгнул
Хипоня.
- Ну а уедем - отдельно. Машина Владимира, если хотите в ней ехать -
просите его, и ему решать, но я лично - против того, чтобы вас брать.
Несколько мгновений Хипоня молча открывал и закрывал рот, не в силах
выдавить ни звука. Но... Ревмира все еще была одна, и неизвестно, на сколько
времени, и это время необходимо было использовать... Никак не время для
переживаний! И Хипоня подался вперед:
- Риммочка... Понимаешь, я же даже не взял с собой ни копейки... На что
же я поеду-то, в конце концов?! Мы же вместе все делали, в конце концов!
- А! То-то я думаю, что это на тебя... на вас напало! Вот в чем дело...
Даже сюда приехали, ни копейки своей не потратив, и рассчитывали дальше так
же. Но должна огорчить - не получилось. Не тратьте зря времени, Алексей
Никодимович!
- А как же я?!
- А это ваша проблема. Свои проблемы вы решайте сами.
Тут стукнула дверь, вошел Стекляшкин.
- З-задраа...
Стекляшкин не ответил на приветствие, смотрел в стенку, куда-то между
Ревмирой и доцентом.
- У меня все готово, поехали.
- Я сейча-а...
- Пшел вон.
Стекляшкин сказал это даже без злобы, спокойно, и от того особенно
страшно.
- Э-эээ-ээ...
Так он и блеял нечто невразумительное, стоя посреди комнаты, судорожно
протирая очки. Так и стоял все время, пока Ревмира выносила вещи, пока
раздавался какой-то механический лязг, невнятные, почти неслышные слова.
Взревел двигатель, звук перешел в мягкое урчание и начал постепенно
удаляться. И только тогда доцент обнаружил, что кроме него в доме кто-то
есть, и что этот кто-то даже испытывает удовольствие от происходящего.
Потому что если сам Покойник по-тихому смылся, как только Хипоня вылез
вообще на свет божий - вдруг его во что-нибудь, да втянут?! - то Рита
наблюдала с упоением, как разбираются городские. Вот оно в чем дело-то! Вот
в чем! И Рита упоенно предвкушала, как она будет разносить по всей деревне,
описывая эту сцену, как будут обрастать эти рассказы сначала реальными,
потом все более фантастическими деталями!
- Алексей Никодимыч... - позвала Рита вздрагивающим, замирающим от
упоения голосом, - у вас что, даже до Карска нет? Потому что завтраком-то я
вас накормлю, а вот что вы дальше делать будете...
Доцент обратил к Рите такой пустой, такой отчаянный взгляд, что сердце
у нее заколотилось от все того же упоения: какой кладезь сплетен открывался!
Сколько пересудов можно было развить вокруг одного этого взгляда!
- Вещи... есть... - произнес доцент не своим обычным, а гулким и чужим
голосом, как бы исходящим из бочки или подземелья.
- Давайте я вас накормлю, а потом уж вы посмотрите, что за вещи... Если
вам продать их надо, давайте я вас провожу - это Матрена Бздыхова умеет.
И так, сделавшись лучшей наперстницей, Рима кормила доцента, помогала
ему собрать груду своего барахла, отвела в магазин с выжженной на доске у
входа неровной надписью: "Мадам ВздоховаЪ. Колониальнiя и бакалъйныя
товарi". Даже доцент содрогнулся при виде этой надписи.
И оставила Рита доцента Хипоню в этой маленькой, тесной хибарке,
наедине с "мадам Вздоховой", кинулась разносить первую порцию сплетней...
Почему первую порцию? А потому, что вечером доцент вернется ночевать и
принесет новую порцию рассказов, историй про свои похождения. Завтра можно
будет начать новый виток...
Рита еще не знала, что доцент не придет ночевать. Не знала еще и того,
что почти что на ее глазах произошла не менее важная, прямо-таки эпохальная
история, а она ее так вот и упустила! Всего-то и стоило, что сделать три
шага, приоткрыть дверь... и она увидела бы то, что теперь только слышала от
соседок!
...Потому что, пока Рита обхаживала Хипоню, к машине Стекляшкиных
решительным шагом и с независимым выражением лица направилась жена
Динихтиса, семиклассница Танька. Ухо у нее все еще распухло и отвисало, как
у сеттера, но в остальном узнать ее было непросто.
Таня шествовала в черной обтягивающей блузке, в черных же кожаных
брюках, плотно обтянувших не по годам обширный зад. Волосы Танюша зачесала
вверх, собрала в высокую прическу, добавлявшую ей несколько годков. Золото в
ушах, золото на пальцах, золото на шее. Раскраска вождя сиу, вышедшего на
тропу войны.
Весь облик Татьяны даже сам по себе уже демонстрировал что-то вроде
"Нате!" или "Вот вам всем!". А ее спокойно-вызывающее, нагло-высокомерное
размалеванное лицо только усиливало впечатление. Трудно описать, какой
контраст составляла Танька и с Ириной, и с Тоней - в скромном платье, без
вызывающего макияжа. Две нормальные девочки сидели каждая в своей машине, а
тут вот подрулило вот такое...
Динихтис бежал в трех шагах сзади, с улыбкой виноватой и донельзя
жалкой. С такой улыбкой, что Мараловы невольно отвернулись.
- Та-анечка, мой друг... Ты не очень там задержишься?
Танечка шагала с видом вызывающим и независимым.
- Та-анечка, мой друг... Ты меня слышишь?!
- Слышу, слышу, - замедлить шаг Танечка и не подумала.
- Та-анечка, мой друг... Ты не очень там задержишься?!
- Да не очень, не очень.
И Стекляшкин, и Мараловы, и Тоня уставились на нее, что называется,
вылупив глаза. А Танька, довиляв задом до машины, непринужденно спросила:
- Вы не подбросите меня до Абакана? Я туда отдохнуть собиралась.
Никто не шелохнулся, и Татьяна снова обратилась:
- Пожалуйста, добросьте до Абакана! Я заплачу... Вот! - на ладони
Таньки сверкнуло что-то каменное с золотом, редкое и дорогое. Динихтис
улыбался так, что отвернулась и Ревмира, а Ирине стало жарко не только
лицу - всей шее и груди тоже, так жалко ей стало Динихтиса.
- А тебе не рано одной отдыхать в Абакане? А, прелестное дитя? -
разлепил наконец губы Маралов.
- Я уже в восьмой перешла! - почти что огрызнулась Танька. - Так
неужели ни у кого не найдется местечка?!
- Н-ну садись...
С победным выражением лица Танечка плюхнулась в машину. Динихтис только
жалко улыбался. С трясущейся головой, с нелепо выпяченным пузом он долго
махал вслед машине. И та же жалкая улыбка не сходила у него с лица.
- Не вернется, - шептал Динихтис, махая вслед машине даже когда ее и
след растаял.
И если бы Рита не так долго копалась в тряпках Хипони, она бы это уж
точно увидела!
Впрочем, и приключения Хипони Рита изучила недостаточно... А
приключения эти отличались, прямо скажем, некоторым своеобразием.
Продолжение этих приключений начались в тот момент, когда доцент обнаружил,
что дело будет иметь с дамой... И как не был раздавлен доцент, как ни был он
обескуражен происшедшим, как ни плохо ему было, а тем не менее глаза его,
независимо от его воли, начали излучать желтый блеск, а губы по многолетней
привычке тут же сложились в сладкую улыбку.
Вдвоем они осмотрели барахло, сбыв которое, надеялся добраться до
Карска доцент: три нестиранные черт знает сколько времени, подранные во
множестве мест рубашки, полфлакона одеколона "Шипр", три соломенные шляпы от
солнца, кокетливые желтые трусы с черным вышитым грибочком, маникюрные
ножницы... Остальное потерялось, забылось в избушке, так и уехало в машине
Стекляшкиных.
- Ах, господин доцент, господин доцент!.. Ну и что вы за это все
просите? За это, вы меня простите, вы и до Абакана не доедете!
- Ах, мадам, знали бы вы, как превратности судьбы играют порой
человеком!
- Так ведь все равно не доедете...
- Не доеду, так пройду весь путь пешком! Коварство тех, кому доверяешь,
порой куда тяжелее любого пути в неизвестное.
- Да уж куда вам дойти-то... Алексей Никодимыч, вы бы помидоры
пропололи да горох получше подвязали... Я через несколько дней все равно за
товаром поеду; поработаете - могу взять и вас...
Дико и тупо уставился Хипоня на Матрену. Ему предлагали, кажется,
мотыжить в Малой Речке огород?! Ему?! Автору книг и учебников?! Но была тут,
была и еще некая сторона... Матрена улыбалась так, что не понять ее не смог
бы даже ровесник Таньки Динихтис, а не то что многоопытный Хипоня. Губы
призывно изгибались в милой улыбке, глаза томно мерцали в полутьме лавки,
из-под банок с огурцами и пакетов с макаронными изделиями. И дрогнул доцент!
Дрогнул, не забыв рассказать несколько потрясающих, даже отчасти
правдоподобных историй про то, как его цинично, подло бросили посреди
Саянских высей, отняв всю его наличность, собственность и движимость, как
его предала страстно любимая женщина и как жизнь не оставляет больше выхода.
Нельзя сказать, что так уж перетрудился Хипоня, выдергивая сорняки из
влажной, унавоженной земли матрениного огорода. Стонать и кряхтеть не имело
особого смысла - никто не слышал звуков, издаваемых им на огороде. Пришлось
повязать вокруг головы один из носовых платков и немного все же поработать.
Вот в обед... Это было да! В обед... Мало того, что мадам превосходно
готовила и еды ну никак не жалела. Она еще сидела напротив и только следила
за Хипоней, подливая, подкладывая и добавляя. Сдобные руки, по размерам
больше похожие на бедра, томно подпирали три исполинских подбородка. Губы и
без помады были совсем красные, как кровь, и притом улыбались загадочно.
Подведенные глаза как будто светились в полутьме: не любила Матрена ярко
освещенных покоев, полутьма и прохлада всегда царили в ее доме.
Матрена сидела на краешке стула, и остальное все свисало вниз. Матрена
готова была мгновенно подняться, чтобы сделать нужное Хипоне. Матрена
слушала байки, излияния, рассказы, истории... словом, словесный понос
доцента. Вот это доцент умел делать! И больше часа он трещал без перерыва,
все сильнее очаровывая Бздыхову. Больше не получалось - пора было идти в
лавку Матрене, и получалось - на огород ее батраку с ученой степенью.
Но тут получалось, можно было и не очень утруждаться... Хипоня трудился
до вечера, но уже спустя рукава и только предвкушая все дальнейшее. И опять
его кормили и поили, смотрели глазами с поволокой и внимательнейшим образом
слушали все его враки. Вот дальше все было не совсем так, как ожидал доцент,
исходя из своего колоссального опыта, потому что уложили его в отдельной
комнате; и стоило ему посмотреть на груду одеял, подушек, покрывал, как тут
же страшно захотелось спать. Доценту пожелали спокойной ночи голосом,
который мог бы быть у небольшого водопада, и оставили в свете одинокой
лампочки в 40 ватт, висевшей на длинном шнуре - как в деревенском сортире.
Погружаясь в бездонные перины, доцент и сам толком не знал, чего он
хочет. По крайней мере, чего он хочет в большей степени: чтобы Матрена
увлеклась им и пришла к нему или чтобы она держалась от Хипони за тысячу
верст...
Доцент еще предавался этим размышлениям, как в двери мелькнуло что-то
белое... Он и испугаться не успел, как Матрена навалилась на доцента, да
так, что он не в силах был даже и пикнуть! Жаркая, невероятно тяжелая,
Матрена впилась в рот Хипони исключающим сопротивление поцелуем, а ее руки
совершали действия, от которых Хипоня понял раз и навсегда ответ на старый
сексуально-теоретический разговор - можно ли изнасиловать мужчину?! Был
момент, когда он рванулся, отталкивая ладонями исполинские груди, выдирая
рот и нос из складок тела - лишь бы дали втянуть воздуха!
Неуловимым, неуклюже-грациозным движением не дала Матрена совсем
задохнуться Хипоне, но и не отпускала его до того, как под тоненькие
"ай-яй-яй!" не забился Хипоня в пароксизме самому ему не очень понятных
состояний, не засучил бледными мохнатыми ногами.
Не раз и не два получал Хипоня в эту ночь подтверждение бессмертной
истины: да, мужчину вполне можно изнасиловать! И только под утро Хипоня
остался один. Голова у бедняги кружилась, при попытке дойти до уборной
темнело в глазах, дрожали ноги в коленках. К счастью, никто не требовал от
него трудов на злополучном огороде, и доцент продрых почти до самого обеда,
когда мадам Вздохова, обдав его лучистым взором, накормила его "от пуза"
борщом и салатом. Сама мадам, кстати сказать, весь день порхала по лавке,
как птичка, осчастливливая покупателей веселым смехом, визгом и гортанными
вскриками... Если можно, конечно, представить себе птичку весом в сто
двадцать килограммов.
А повторение оказалось таково, что совсем затосковал доцент,
справедливо полагая ночную повинность куда тяжелее дневной, и начал считать,
загибая пальцы, когда же Бздыхова поедет за товаром...
...Откуда было знать Хипоне, что еще долго, очень долго суждено ему
жить в Малой Речке! Что при попытке заводить разговор об отъезде... даже о
поездке ненадолго Матрена будет пронзительно рыдать, вовсю завывая и ухая,
выть как гиена и швыряться разными предметами? Что при попытке сбежать его
будут ловить по всем правилам индейских следопытов, а потом бить по морде,
оглашая лес жуткими рыданиями?
Конечно же, никому и в голову не придет взять с собой доцента в Абакан,
и даже более того... У доцента Хипони будут отнимать штаны при уходе к
соседке и запирать его, приставляя к дому охрану, при отъезде в город за
товаром. У него будет трудная жизнь.
Впрочем, это безобразие будет длиться долго - несколько месяцев, но не
бесконечно - ровно до того момента, пока доцент не станет папой устрашающего
местного младенца и не будет вынужден жениться... Тогда уже он начнет
показывать зубки, порой поколачивать Матрену, и тихие Саянские горы начнут
сотрясаться от рыданий по совсем другому поводу - по причине органической,
утробной неспособности Хипони соблюсти хотя бы видимость супружеской
верности... Но скажем честно и откровенно - Матрена и тогда останется
совершенно, прямо-таки неправдоподобно счастлива. Доцент Хипоня, ставший
чьим-то супружеским счастьем! Это же подумать только...
Но нам пора вернуться в этот день, 23 августа 1999 года. Вечером Галя
Покойник зашла к Динихтису. Ни одно окно не горело.
Выла цепная собака: ее с утра так никто и не выпустил из будки.
Динихтис сидел где-то там, в темной пустоте своего дома.
- Сережа, ты где?!
Вроде, какое-то бормотание? Галина двинулась вперед, нашла глазами
черный силуэт на диване, щелкнула выключателем.
- Сережа... Эй, Сережа!
- Не вернется... - Динихтис поднял на Галину совершенно пустые глаза
без зрачков.
- Сережа. Я тебе поесть принесла.
- Не вернется...
- Сядь поешь, Сережа.
- Не вернется...
- Да встань ты! Хватит раскисать!
- Не вернется...
- И пусть не возвращается! Тоже мне, сокровище нашлось, соплячка
дурная! Юлька в сто раз лучше. Она тебя еще и пожалеет, вот увидишь. Ну,
давай садись ешь!
Дико и тупо уставился Динихтис на Галину, и ее опять поразил этот
пустой, совершенно бессмысленный взгляд.
- Не вернется...
Еще раз забежав вперед, могу сообщить - не вернулась.
ЭПИЛОГ
14 сентября 1999 года
- Придут уважаемые люди! Сама понимаешь, надо быть...
- Меня от них тошнит, от уважаемых.
- Ирка! Тошнит, не тошнит, а положение обязывает!
- Да-да... Ветераны придут к ветерану...
- Ирина, ты-то от этих людей ничего плохого не видала. И кого поминать
будут, не забыла? Дедушку придут поминать, не кого-нибудь.
- Ох, меня, кажется, и от него уже тошнит...
- Ирина! Как ты смеешь, дрянь! Дедушка тебя любил! Клад тебе завещал, а
ты... Вот я...
И Ревмира Владимировна застыла с блюдом заливного, буквально не зная,
что делать. Пороть - поздно. Надавать дочери по морде? Не поможет...
Теперь-то уже точно не поможет. Ревмира не решалась спросить, стала ли Ирина
женщиной в ее путешествиях, но очень грешила на Павла... Подельщики дедушки
представили ей такой материал на его папу, такие смачные подробности, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг