Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Вы хоть думаете, с кем связались?! - последний  раз  взвизгнул  Павел
Павлович, и резко подался вперед, от чего Ревмира дернулась,  как  будто  на
нее напали, - Ревмира Алексеевна, это  же  политический  разбойник!  У  него
прадед... вы не поверите, но у меня информация точная...  представляете,  он
белоэмигрант!
     - Да-а?! - Ревмира вовсе не была уверена, что  это  такое  уж  страшное
преступление -  быть  белоэмигрантом.   И   тем   более -   быть   правнуком
белоэмигранта.
     - Да! Представьте себе, Ревмира Алексеевна, да! Это же... это же крайне
безнравственный, крайне преступный тип! Он же... Вы не представляете,  какие
он анекдоты  про  Владимира  Ильича!  Про  всенародно  любимого!  И  нас  он
почему-то не любит! Дармоедами называет! Да как он смеет,  сволочь  такая! -
опять  дико  взвизгнул  Павел  Павлович,  как  видно,  смертельно  обиженный
Михалычем.
     - Я не представляю, как внучка нашего сотрудника - и вдруг...  с  сыном
такого типа... С правнуком белоэмигранта, врага истинно народной. Это что  у
него, способ реабилитации такой?!
     Главгэбульник весь передернулся при одной мысли,  что  такое  кощунство
возможно - реабилитация "врага народа" через связь с внучкой друга  и  слуги
того же самого народа. Ревмира, своей стороны, как ни  плохо  разбиралась  в
предмете, меньше всего была уверена, что Михалыч или  его  сын  стремятся  к
реабилитации. Но конечно же, о своих сомнениях молчала.
     - Да разве она меня спрашивала? Они теперь все такие... Сами  по  себе.
Ирина сама все решила, будьте уверены.
     - Нет, надо было контролировать! У меня дочки всегда спрашивали,  можно
им гулять с этим мальчиком или нет!
     Ревмире представила себе, что она попытается указывать Ирине, с кем  ей
"гулять", а с кем - нет, и ей стало нехорошо.
     - Я попробую их разлучить, Павел Павлович...  Но  пока  что  Ирина -  с
сыном этого ужасного Михалыча, и искать их приходится вместе. Найдите,  буду
вечно вам признательна. А пока не нашли - о чем толковать, Павел Павлович?
     - Найдем,  не  извольте  сомневаться.  Чем,  по-вашему,  мы   все   тут
занимаемся?!
     "Языком  треплем", -  подумала  было  Ревмира,  но  опять  благоразумно
промолчала. Павел Павлович тут же уехал,  организовавши  все,  что  надо,  и
шайка продолжала метаться по  деревне  и  по  окрестностям,  пугая  людей  и
животных.
     Вообще-то гэбульников, кроме  Павла  Павлыча,  приехало  всего  трое  и
сравнительно  безобидных:  старый  да  двое   малых.   Все   работоспособные
сотрудники "Конторы Глубокого Бурения" в это время занимались  очень  важным
государственным делом. Часть из них, по слухам, занималась тем, что взрывала
по  всей  Российской  Федерации  жилые  дома   и   убивала   людей.   Другие
распространяли слухи сами, будто дома взрывают чеченцы, и фабриковали улики.
А третьи делали вид, что ловят  взрывавших,  а  на  самом  деле  науськивали
население все на тех же многострадальных  чеченцев,  прочно  занявших  место
евреев как мальчиков для битья и погромов.
     В Малую же Речку ломанулся старичок Перфильев Фрол Филиппыч  по  кличке
Васена - ветеран  Конторы,  гроза  украинских  националистов  и  "буржуазных
отделенцев". Васену попросили выйти ненадолго с пенсии, как  раз  для  таких
вот не особенно важных случаев - "работать некому"; с ним  было  двое  очень
специфических молодых людей... Назовем их коротко - Коля и Вова.
     Колю  нашли  сами  гэбульники -   он   показал   интересный   результат
психологического эксперимента. Суть эксперимента состояла в том, что детям в
малышовой группе детского сада предлагали самим, когда никто не видит, взять
из общей  кучи  солдатиков  для  своей  армии...  причем  просили  поступать
по-честному.  Примерно  треть  детей  поступала  и  впрямь  по-честному,  но
большинство, конечно, все же усиливают свою армию, пока никто  не  видит.  И
тогда маленького человека спрашивают: а  как  бы  на  твоем  месте  поступил
Буратино? А Карабас Барабас? А Дуремар?
     И тогда почти все дети заливаются слезами раскаяния, и стараются больше
никогда не походить на таких отвратительных персонажей. А вот примерно  один
процент детей вовсе не стыдится походить  на  Карабаса  Барабаса  и  плевать
хотели на свое сходство с лисой Алисой и с Дуремаром.
     - Зато какая у меня сильная армия! - радостно  орал  маленький  Коля  и
показывал  на  толпы   солдатиков,   прижимавших   в   углу   малочисленного
потенциального противника.
     - Но ты же настоящий Карабас!
     - А зато какая у меня сильная армия!
     Нормальные люди предложили бы просто немилосердно  выпороть  маленького
гнусного  урода,  стараясь  хоть  так  превратить  его  в  полезного   члена
общества... но кое-где такие наклонности весьма кстати, очень, очень  нужны,
и маленького поганца тут же взяли на карандаш, проследили за ним,  а  там  и
отобрали в спецшколу. Коля и сейчас мчался в машине и невольно,  помимо  его
желания, его рожа расплывалась в  глупой  и  восторженной  улыбке:  к  какой
сильной, могучей организации он принадлежит! Какие  они  все  тут  значимые,
сильные, могучие, страшные!
     Но человек опытный испугался бы  другого  лица -  маленького,  подлого,
очкастого. Так называемый прагматик, очкастый  бледный  мальчик  Вова  долго
качал мышцу, чтобы вырасти и попасть в органы.
     Вова жаждал не силы... Он и так знал, что сила на стороне Конторы, Вова
хотел силы  еще  большей,  еще  более  тотальной!  Вова  жаждал  детективов,
разгадок, тайн, знания! Настоящего знания обо  всем  и  обо  всех!  Этот  не
ликовал,  этот  презрительно  кривил  бледный  тонкогубый  рот,   выслушивая
дураков-аборигенов.
     Этих подробностей, конечно же, не могли знать стоявшие у пещеры,  но  и
так у них хватало информации... для главного. Валера высказался о приезжих с
краткостью военного человека;  Маралов  предложил  Стекляшкину  политическое
убежище, которое тот благодарно принял: Михалыч со знанием предмета  ругался
так, что Валера завистливо крякнул, и  отхлебнул  коньяка;  казаки  деловито
запихали в  вертолет  свои  вещи,  снаряжение,  Динихтиса.  Латов  поехал  в
"Люське" с Мараловыми. Михалычем, его сыном, Стекляшкиным.
     И весь обратный путь, не отличавшийся легкостью и  простотой,  Маралов,
обалдевая на ходу, слушал рассказы Латова про Афганистан, Молдову,  Чечню  и
про невероятное количество застреленных, разорванных на части, зарезанных  и
раздавленных. Руки бедного Маралова сами собой отрывались  от  руля,  машина
причудливо виляла, дико визжа тормозами.  Даже  у  Латова  появлялось  порой
очень задумчивое выражение.
     Придя в себя, Маралов отвечал рассказами о местных  дорогах  и  о  том,
какую тушеную капусту с мясом он сегодня приготовит для гостей.
     - Нет уж! Еда моим людям - моя! - на этом  Латов  стоял  крепко. -  Сам
куплю  мяса  на  всех!  Завтра  им  опять  работать  надо,  по  всему   лесу
прочесывать... Спасибо, что поможете, а прочесывать все-таки им!  И  кормить
их буду лично я!
     Спускался вечер - сухой, теплый, тревожный. Ранний августовский вечер с
густым темно-оранжевым закатом, желтыми, зелеными и серыми размывами облаков
на всей западной половине небосклона. Остатки  прошедших  дождей,  плыли  по
рекам ветки, пучки  травы,  целые  кусты,  на  ветках  которых  уплывали  на
равнину, в более теплые и тихие места, змеи, мелкие зверьки и насекомые.
     Стекляшкин стоял позади усадьбы Мараловых, умывался ледяной  водой,  не
уставая удивляться, как после  всего  эта  вода  приносит  ему  новый  заряд
бодрости, несмотря на страшную усталость, несмотря на то, что Ирина так и не
нашлась и все запуталось еще сильнее. Он с интересом наблюдал, что вода и на
Малой речке спадает после окончания дождей, что желтых листьев стало  больше
на земле, и больше пестрого плывет, качаясь на неспокойной воде. Опять  же -
несмотря ни на что, ему все это было интересно. Мир жил, что бы не случалось
у людей; дела Ирины и ее отца были только частью событий и дел, происходящих
каждый день повсюду; Стекляшкин остро ощущал себя частью огромного мира,  со
всеми его делами, изменениями, событиями.
     Получасом раньше к нему метнулась было Ревмира:
     - Что в пещере?!
     - Пусто в пещере, Ревмира, дети оттуда  ушли.  Из  пещеры  три  выхода,
оказывается, и неизвестно, через какой вышли. Завтра будем детей искать, лес
прочесывать.
     - Володя, тут люди приехали... Приехали мне помочь,  и  они  организуют
прочесывание  леса,  если  нужно.  Сотрудники  отца...  Они  хотят  с  тобой
поговорить.
     - Не о чем нам говорить. Я устал, мне и вообще говорить ни с кем совсем
не хочется. И уж давай на чистоту - мне они совсем не нравятся.
     - Ты очень изменился, Владимир.
     - Я знаю, ты мне говорила. Так вот, про изменения: сегодня  я  ночую  у
Мараловых.
     Ревмира вздрогнула, как от оплеухи.
     - Почему?!
     - Потому что там живут  люди,  которые  меня  не  предавали  и  никаких
решений за моей спиной  не  принимали.  Оставайся  с  подельщиками  отца,  с
Хипоней, а я как-нибудь буду с этими людьми.
     - Ты что, решил... решил...
     Ревмира не осмеливалась выговорить страшное слово.
     - Еще не знаю, буду ли с тобой разводиться. Ты ведь об этом, верно? Так
вот - пока не знаю, но по правде говоря, соблазн велик. Сейчас - не до  того
мне, другим занят. Найдем дочь, вернемся в Карск -  там  порешим.  Спокойной
ночи.
     Идя по деревенской улице,  Владимир  Николаевич  еще  долго  чувствовал
взгляд Ревмиры у себя между лопаток.
     ...Стекляшкин поднялся от реки, еще раз вгляделся в заросли  на  другом
берегу, в сопки, покрытые лесом, в камушки, вокруг которых вечерне  блестела
вода. Теперь он стоял возле баньки, на втором этаже  которой  спали  жена  и
дочь Михалыча, слушал бормотание и плеск горной реки.
     Поздно это - начинать снова на пятом десятке, поздно. Но вот Михалыч...
не в первый раз шевельнулась мыслишка. Начал он, как будто бы  чуть  раньше,
но во-первых, именно что "чуть". Во-вторых, есть ли принципиальная разница -
сорок человеку или уже сорок пять? Или даже если пятьдесят? Да нет,  конечно
же, не очень.
     Может быть, это очень безнравственно - думать о себе, когда  потерялась
дочь, и неизвестно, увидишь ли ты ее когда-нибудь. Может быть. Но вот  это -
всю жизнь хотеть перестроить свою жизнь, и  бояться  ее  перестроить...  Это
как? Нравственно или безнравственно? Много лет хотеть изменить  жене  и  при
этом не изменять потому, что боишься жены... Не греха, не сделать гадость, а
именно самой жены? Это как,  очень  высоконравственно?  Грехи  наши,  грехи!
Пришло на ум знакомое с юности, казавшееся несомненным:

                      В грехах мы все, как цветы в росе
                      Святых между нами нет.
                      И если ты свят, то ты мне не брат,
                      Не друг мне и не сосед.
                      Я был в беде, как рыба в воде,
                      Я понял закон простой:
                      На помощь грешник приходит, где
                      Отворачивается святой.

     Грехи - у всех, всегда грехи. Без греха  не  проживешь  на  свете,  без
безнравственных затей и мыслей. И неправда это - что надо забыть о себе, что
есть вещи важнее собственной судьбы. Вранье. Нет таких вещей. Все, что видел
Владимир  Николаевич  за  свою  уже  не  очень  короткую  жизнь -   у   дам,
исповедующих эту нехитрую идею жертвенности, просто свои  способы  из  жертв
стать палачами. Стать эдак очень  ненавязчиво,  сохраняя  маску  невиннейшей
жертвы людей, судьбы и обстоятельств.  На  самом  деле  они  были  вовсе  не
самоотверженными людьми, забывшими себя ради других, а  беспощадными,  злыми
вампирами, сосавшими судьбы других, ближайших к ним людей. Это  и  было  то,
чего стервы хотели  от  жизни -  возможность  зудеть,  тиранить,  указывать,
мучить, поучать.
     Если хочешь  быть  честным,  справедливым,  добрым -  не  надо...  даже
попросту опасно "забывать себя" и отказываться от того, чего ты хочешь. Надо
взять то, что тебе надо от жизни, от судьбы. Не дает? Тогда выгрызть зубами!
Потому что пока у тебя  нет  того,  чего  ты  хочешь,  обездоленность  будет
разъедать тебя изнутри.
     И потому дело не в том, что если пропала дочь, то  нечего  и  думать  о
себе. И не в том, чтобы мордоваться, - "ах, дочь пропала, а я!!!" Никому  не
будет лучше от идиотского самоедства (настоянного на  самолюбовании,  как  у
тех "самоотрешенных"  стерв).  Вопрос  в  том,  чтобы  решить  наконец  свои
проблемы - независимо от того, найдется Ира или нет.  Ах,  Ирка...  Вот  тут
нахлынуло, стиснуло горло - трехлетний ребенок сидит на коленях,  он  качает
этого ребенка -  молодой,  нету  еще  и  тридцати.  Качать  легко -  ребенок
маленький, он молодой. Или вот - прибегает из  школы  долговязая  девка  лет
двенадцати: довольная, широкая улыбка:
     - Папка, представляешь, я в тетю Бомбу попала!
     Это она из рогатки залепила в зад учительнице пения... Ладно, уже  пора
спать. Закат в полнеба становится все уже, все больше  сводится  к  полоске.
Гасла полоска, уползала на глазах за горизонт. Стекляшкин  вздохнул  тяжело.
Вот и еще один закат ушел, который не с кем разделить.
     Каменно спали казаки, объевшиеся мяса и капусты. Крепким  сном  честных
усталых  людей  спала  вся  семья  Мараловых,  Женя  Андреев,  Паша  Бродов.
Стекляшкин пошел спать вместе с ними.
     В кухне Михалыч резал мясо  на  завтрак  всей  толпе  казаков,  готовил
салат - чтобы завтра уже только есть. Помогал ему Саша  Маралов,  который  в
лес по малолетству не пошел, а сейчас охотно резал овощи.
     Латов здесь же раскладывал пасьянс,  с  хмурым,  сосредоточенным  лицом
напевал  старинную  казачью  песню.  Песня   так   и   называлась   "Казачья
раздумчивая":

                      На земле сырой, да,
                      Сидели три сфероида,
                      Ой да,
                      Ехал конный строй...
                      Ехал конный строй, да,
                      Видять: три сфероида,
                      Ой да,
                      На земле сырой.

                      Есаул лихой, да,
                      С мордой Мейерхольда,
                      Ой да,
                      Говорить: "Постой..."
                      Говорить: "Постой, да,
                      Окружай сфероида",
                      Ой да,
                      Есаул лихой...

                      Сняли первый слой, да,
                      С первого сфероида,
                      Ой да,
                      А за ним второй...
                      А за ним второй, да.
                      Видять гуманоида,
                      Ой да,
                      С крупной головой.

                      Смотрить конный строй, да,
                      А у гуманоида,
                      Ой да,
                      Хоть лягай, хоть стой...
                      Хоть лягай, хоть стой, да,
                      Морда Мейерхольда,
                      Ой да,
                      Прям хоть в конный строй.
                      Сняли первый слой, да,
                      Со второго сфероида...

     Часа через полтора Валера Латов вынужден был расстегнуть штаны,  потому
что выпил два ведерных чайника чаю и пел уже про двадцать третий сфероид.
     Саша Маралов не выдержал:
     - Дядь Валера...
     - Что тебе, мальчик? - спросил Латов с крайне суровым видом, подобающим
казачьему полковнику.
     - А сколько их всего? А, дядь Валера?
     - Кого это "его"? Кого сколько, мальчик? Не мешай!

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг