по-дочернему: что, наверное, и женой этого человека быть очень даже
здорово... во всех отношениях. Мелькнула даже зависть к Надежде
Григорьевне... Но не успели оформиться грешные поползновения Ирины, не
успели вылиться ни во что четкое, как утонули в грохоте голоса Дмитрия
Сергеевича:
- Ну, колитесь, колитесь! Я правильно выражаюсь, а?!
Огромный человек улыбался, и это несколько смягчило впечатление. Пашка
опустил глаза долу, ковырял носком ботинка землю. Значит, отвечать надо
самой (и опять не поняла Ирина, подставляет ее Павел или оказывает ей
уважение, как человеку самостоятельному и как хозяйке своих тайн).
- Там мои предки... Родители то есть... - тяжко вздохнула Ирина. - Я с
ними не хочу встречаться.
С минуту Маралов таращился на детей с таким выражением, как если бы они
свалились с Марса. Ирине пришло в голову, что ведь и впрямь для человека, в
пятьдесят лет заводящего пятого ребенка от той же самой жены, она и ее
родители - что-то вроде живых марсиан.
- Значит, не хочешь... - Маралов говорил задумчиво, неторопливо
осмысливая сказанное. - А почему?!
- Они у меня украли клад, - так же трагически вздохнув, сказала Ира. -
Где он закопан, вы пожалуйста не спрашивайте, Дмитрий Сергеевич... мне вам
врать ужасно неохота. Мне дедушка завещал, а они сами поехали...
- А почему не вместе? - Маралов спрашивал тихо, душевно. Ирина вскинула
глаза на это большое, умное лицо. Капли пота выступили на лбу сопящего от
напряжения Маралова: он изо всех сил пытался понять, что же вообще тут
происходит.
- А не я это решала... - тихо сказала Ирина. И добавила уж вовсе
глупо: - Они сами...
Еще с минуту Маралов усиленно думал, склонившись головой над ней и
Павлом.
- Ну что поделать... уже взрослые... - задумчиво сказал он даже не
детям... скорее уронил в пространство. И внимательно взглянул в лицо
каждому, причем начал с Павла, и после Ирки опять посмотрел на его.
- Значит, так. Сейчас вы поешьте и идите по дороге - до русла. Или
русло перейдите и там ждите. Я торопиться не буду и выеду часов в
одиннадцать.
- Мы будем сидеть и слушать "Люську"...
Только сейчас дети поняли, до чего у них отлегло от сердца.
- Да не трусьте вы! Гуляйте себе спокойно, а уж по темноте выйдете к
дороге и ждите. Или идите себе по дороге, прямо в деревню; я никуда не
денусь, догоню.
И Маралов опять улыбнулся хорошей, ясной улыбкой.
- Да возьмите поесть, я сам не знаю, когда двинусь.
Через полчаса дети уже шли по дороге, миновав мокрющий луг и держась
вдоль каменистого русла - оно же проезжая часть. Скажем честно - особенного
желания еще побегать по лесу, особенно с тяжелыми рюкзаками, дети не
испытывали. И выйдя к давешней избушке, опять стали лагерем - развели огонь,
попили чаю, и Павел прилег отдохнуть, спал почти до темноты.
Солнце заваливалось за лес и за горы, ползли вечерние тени в распадки,
река забормотала глуше, и грусть заползала в души детей.
До чего удивительно действуют на человека кроны деревьев... особенно
когда они вроде наименее красивы, когда видны в основном абрисы силуэтов -
на фоне закатного неба. Ну, пусть и не закатного - но вечернего, темнеющего.
И чем больше вечереет, "вечернее" силуэты деревьев, чем более небо можно
назвать гаснущим, тускнеющим, чем более "вечернее" состояние всей природы -
тем сильнее впечатление.
Конечно же, можно предположить, почему. Мы - потомки существ слабых, не
агрессивных и не опасных для других видов. Мы до сих пор реагируем на вечер,
потому что кончается "наше" время. Наши глаза не приспособлены для
наступающей темноты. А из берлог выходят те, чьи глаза как раз прекрасно
приспособлены для ночных охот.
Наверное, там же и корни нашего влечения к кронам деревьев. И вообще
интерес к деревьям - особенно большим, надежным...
Ира чувствовала, что это приключение для нее навсегда будет связано с
силуэтом тополя на фоне вечернего неба, - бирюзового, с розовыми разводами.
Этот силуэт навсегда станет символом того, что произошло с ней в августе
этого года. Больше, чем ревущая река, на которой можно кататься, и шум
порогов в темноте. Больше, чем нависшие холмы. Такой же символ, как сосна на
их даче, как огромный дуб после поездки в Ленинград. Этот год провалится в
прошлое, и всякий раз, вспоминая Малую Речку, и события, и людей, она
мысленно увидит этот тополь.
Но грусть детей, увы, была вызвана не только красотами вечернего леса.
В лесу было... ну, страшно, может быть, в полном смысле слова и не
страшно... Но жутко было, неприятно.
Одно дело - наблюдать из деревни по-вечернему темный лес. Другое дело -
в этом лесу находиться. И даже провести ночь в глухой тайге, на лосином
выгоне и в двух шагах от любопытного медведя - совсем не то, что одним идти
по лесу. Каждый выворотень, каждый пень превратился в грозную опасность.
Бормочет река или кто-то мягко ступает в кустах? Дети готовы были лечь спать
в избушке, а утром идти самим в Малую Речку... Но куда же он пропал,
Маралов?!
Дети, конечно, не знали, что делал Маралов весь вечер. А Маралов до
вечера беседовал с Махаловым, и Махалов очень скоро понял, что ему не
следует рассказывать о попутчиках. Махалов вообще быстро понимал все, что
связано с детьми, и всегда вставал на их сторону при неурядицах с родными.
Потом беседовал со всем кружком, и дети были готовы говорить о чем угодно,
кроме Павла и Ирины. Тем более, что Маралов, среди прочего, так, мимоходом
сообщил, что уже отправил ребят в деревню.
Что он сказал Васеньке и Хрипаткову, осталось тайной - сказано было
каждому один на один, очень тихо. Известно только, что Васенька переменился
в лице и целые сутки никуда не исчезал, приводя в умиление Махалова. И
совершенно точно, Хрипатков потом никогда и никому, ни при каких
обстоятельствах не упоминал о двух детях, шедших с отрядом Махалова.
А когда пришли смертельно усталые, не очень довольные гости, сел
беседовать с ними, и очень ловко выманил многое, что гости предпочли бы
скрыть. Потому что и Стекляшкины, и Хипоня видели перед собой недалекого
деревенского мужика... и даже не деревенского, строго говоря, а таежного,
отродясь ничего не видевшего в жизни, кроме таежных избушек, лосиных следов,
соболиных шкурок и капканов. Диковатое создание восхищенно, с наивным
восторгом слушавшее тороватых городских умников, напряженно прислушиваясь к
шуткам, улыбавшееся робкой улыбкой. И умные городские сообщали дураку много
такого, что никогда не сказали бы кому-то более опасному.
А организатор множества охот, отец пятерых детей, матерый
предприниматель Маралов с интересом, но и с некоторым отвращением изучал
очередных прилизанных пижонов, считавших его дураком.
В результате гости оказывались открыты Маралову, легко читавшему их
души. А он сам был понятен им не больше, чем шарообразное существо из
соседней галактики.
Темнело, и пора уже было домой, а у Саши (надо же такому случиться!)
возникла острая необходимость посмотреть что-то в машине. И они, вроде
вполне случайно, спустились к машинам вдвоем, тихо беседуя о чем-то.
- Значит, правда, - они ищут клад... В наших-то горах!
- А вы, значит, в клады не верите?
- Саша, я еще пока не видал ни одной деревни, в которой бы не искали
клада... Где поп был богатый, клад зарыл, где купец во время гражданской...
Ты-то сам считаешь, что клад есть?!
- Если и есть, эти - не найдут. Эти сами не знают, где искать...
И надо было осознать всю меру презрения Саши, вложенную им в
простенькое слово "эти".
- Вреда не будет? - вскользь бросил Маралов.
- Разве что для них самих! - махнул Саша рукой.
Маралов усмехнулся, и Стекляшкины с Хипоней получили шанс найти клад...
если он существует, и если они окажутся способны его найти.
Не всякий человек насвистывал и пел бы песни на пустынной таежной
дороге, когда стемнело, стало холодно, когда тени ползут от каждой купы
деревьев, от каждого куста и холмика, а бело-розовая полоска все сужается,
все гаснет на западе, еле видная за ветками. Когда под шинами автомобиля -
камни речного русла, бампер плюхает по журчащей, весело бегущей воде, а
огромные пихты и кедры склоняются над руслом и машиной, образуя исполинский
коридор. Маралов насвистывал, пел, потому что был здесь дома, на этой
"дороге" - в русле реки, превращенном в таежную трассу. Где-то здесь должны
встречать его ребята... Вот они - две фигурки теряются под исполинскими
деревьями!
- Эге-гей! - понеслось с гулким эхом по совсем темному лесу.
На всю жизнь запомнили эту поездку Павел и Ирка.
Во-первых, вечерний, ночной, какой-то заколдованный лес. Свет фар
выхватывает стволы-колонны разных оттенков цвета от черного до рыжего и
коричневого, косматые ветки елей со свисающим с них мохом, зеленые от
водорослей стволы, везде блеск воды на ветках и стволах, мокрые черные
камни, высокую траву, зеленую в лучах электрического света, черную к краям
освещенного фарами круга. Бабочки плясали в пронзительных конусах света,
какие-то незнакомые твари - полупрозрачно-зеленые, коричневые, крапчатые,
черные с прозрачными трескучими крыльями... совершенно неизвестно, кто
такие.
Во-вторых, сама езда Маралова...
- Эти ручьи - просто спасение! - разглагольствовал Маралов, отчаянно
крутя баранку, и машина ложилась в вираж, от которого закидывало уши. -
Представляете, сколько пришлось бы потратить, чтобы построить дороги?! А так
вода сама дороги делает!
И он переключал скорость, направлял машину прямо на густо заросший
кустарником склон. Натужно ревел мотор, летели пласты глины из-под колес,
ребята ныряли с сидений на дно, ощущая бешеные прыжки машины, гулкие удары и
снизу, в днище - видимо, Маралов переезжал через изрядный завал бревен.
- Ну вот... Смотрите! В той стороне Хакасия! - Маралов обнимал Павла
рукой, другой рукой он взмахивал, показывая направление, и машина начинала
вилять на краю очень крутого склона, из которого торчали верхушки чудовищных
елей.
- А вон там, - показывал Маралов, и машина со стуком раздвигала молодые
пихточки и елки, останавливалась в метре от уже основательного ствола, -
настоящие хребты. Там и не бывал-то никто.
Остатки света на ночном небе позволяли увидеть угольно-черную,
изломанную линию хребта.
- Испугалась?! - хорошо смеялся Маралов над крепко зажмурившейся
Иркой. - То ли еще будет, когда вниз поедем!
Но еще одна мысль все больше занимала Дмитрия Сергеевича, заставляла
его ерзать на сидении, хмыкать и привставать.
- Ребята... Вы не очень устали?!
- Немного...
- Спать поедем?! - Маралов сказал это так трагически, что потребовать
ехать спать было бы попросту свинством.
- Ну не настолько... - протянула добрая Ирина.
- А что? Надо куда-то заехать? - уточнил практичный Павел.
- Надо бы привады посмотреть...
- Поехали смотреть! - блеснули глаза Павла в свете фар и в остатках
вечернего света.
- А зачем их смотреть? - Ирине тоже стало интересно.
- А это мне для иностранцев сделали...
- На иностранцев привады?!
- Почти. Иностранцы охотятся. Мы им лабаз делаем... Что такое лабаз,
знаете?
- Помост такой, на деревьях?
- Правильно. Помост, чтобы высоко, чтобы если иностранец только ранит
медведя, то чтобы медведь его не стащил бы вниз. Иностранец делает засаду на
лабазе и оттуда стреляет.
- Так это же, наверно, страшно выгодно!
- Не всегда...
- Так ведь медведь - даровой, его не надо ни растить, ни кормить. А тут
еще и иностранцы платят!
- Тогда давайте разбираться... Что такое привада, вы знаете?
- Место, где приваживают зверя... Так?
- А как его приваживают?
- Приманкой?
- Верно. А какая приманка нужна?
- Для медведя, наверное, мясо нужно... Скажем, дохлое животное?
- Соображаете! А теперь рассудите сами: чтобы сделать две привады, мне
нужно две туши коровы... Значит, надо ездить по колхозам и совхозам и
искать, кто продаст мне дохлую корову. Коровы же не везде дохнут, и тогда,
когда мне надо. Значит, полдня буду висеть на телефоне и все равно всего не
узнаю, придется ехать.
А ездить надо на большой машине, на грузовике, чтобы сразу можно было
увезти... А значит, надо пожечь море горючки... Сколько стоит в Малой Речке
горючка, кто знает?
Оказалось, это знали оба:
- Здесь стоит в три раза дороже, чем в Карске.
- Верно! А теперь сообразите: сколько мне туш надо на каждую приваду?
- Разве одной мало?
- Если приводить иностранца, приваживать надо недели за две до охоты.
Чтобы зверь уже привык, освоился и ничего плохого бы не ждал. Потому что
если иностранец платит деньги, он что хочет? Он гарантий хочет, хочет
получить то, за что платил, и чтоб не возникало сложностей. Значит,
прикармливать надо заранее. И надо несколько туш на каждую приваду, потому
что крупный медведь в два прихода съедает корову. Полностью.
- То есть опять горючка, опять время...
- Вот-вот! Я уже не говорю, что народ этой работы не любит - тухлые
туши таскать. Приходится все самому...
- Все равно должно быть выгодно! Если один выстрел стоит несколько
тысяч долларов!
- Стоит не любой выстрел, стоит выстрел, при котором клиент попал...
Если он не хочет тратиться, он свободно может нарочно промазать, и ничего ты
ему не сделаешь. И будет платить только сто долларов в день.
- Сто долларов?!?!
- Не такие громадные деньги. Если клиент зверя не завалит, водить его
совсем невыгодно. Туши... Горючка... Время... Выгодно, если он убил. А у
меня недавно один такой медведя ранил, да как! В подушечку лапы. Этот
медведь назавтра пришел, и застрелил я его. А иностранец-то уже уехал...
- Ну, а мясо? Шкура, жир? Это же все тоже ценное...
- Ценное! Но не такое ценное, чтобы иметь много денег. Так, чтобы
прожить... И с мелкого медведя всего этого вы мало возьмете. Чтобы много,
чтоб хозяйству поправиться, крупный зверь нужен. И для иностранца нужен
крупный. А норовит на приваду кто? Всякая мелочь, кто сам охотиться не
умеет, или мелкий слишком. Вот сейчас заедем и проверим.
"Люська" свернула на дорожку, совершенно заросшую травой. По ней так
редко ездили, что заросли даже колеи, и машина подминала траву,
распространяя духмяный аромат зрелых трав - типичный аромат позднего лета,
острый и пряный. Послышалось журчание очередного ручейка, но вместо аромата
трав воздух вдруг заполнило зловоние. Жуткий сладковатый смрад заполнил
легкие, не давал буквально сделать шагу.
- Ну, пойдемте проверять!
Ирина замотала головой, встала возле машины: ей показалось, с этой
стороны воняет меньше.
- Не пойдешь? Ну ладно, только не отходи никуда - откуда мы знаем, где
они бродят.
- Я с вами!
- Ну пошли...
В свете фар стали видны задранные к небу ноги с копытами, огромный
раздутый живот. Маралов обходил смердящую тушу, внимательно рассматривал
следы, бормоча:
- Вот сейчас и проверим...
На мягкой земле вокруг туши оказалось множество следов.
- Ага!!! - Маралов рявкнул так, что Ирка шарахнулась в сторону.
- Так я и знал! Ты посмотри, что за сволочь! - среди прочих, на земле
ясно были видны следы небольшого медведя. - Ты смотри! - Маралов ладонью
измерил след, обратил в детям возмущенное лицо, - сотни кило не набрал, а
уже к приваде лезет! Я ему...
Бормоча что-то под нос, Маралов прыгнул в "Люську", рессоры застонали
очень жалобно. Автомобиль рванулся, как безумный, и вроде бы, совсем не по
дороге. Мелькали стволы, ветки, сучья.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг