Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     ...А свиньи  дочавкали  последние  чахлые  саженцы,  и  этот  сожранный
свиньями  несостоявшийся  сад  ознаменовал  полное  поражение  компашки   на
экономическом фронте. Больше всего  огорчало  Хлынова,  что  план  пострадал
из-за могучей, как сама мать сыра земля, щедрой, как природа  Саянских  гор,
но совершенно ненужной ему Матрены.
     Единственным же успехом компашки в строительстве  Города  Солнца  была,
пожалуй, малореченская школа... и то успех  был  не  настоящий,  потому  что
непонятно, чей он был, этот успех - компашки или все того же низкого  духом,
примитивного, но почему-то очень успешного Маралова.
     Дело в том, что все финансовые  вливания  в  школу  осуществлял  именно
Маралов и только Маралов.
     А кроме того... Кроме того, у Маралова  была  жена -  учитель  русского
языка и литературы. И именно она стала неформальным лидером тех,  кто  хотел
сделать малореченскую школу чем-то более-менее  цивилизованным.  Здесь  надо
сказать, что в школе стали работать жены многих представителей компашки -  и
Юлия Сергеевна Динихтис под заполошные вопли супруга,  и  Светлана  Петровна
Алибекова, и Маргарита Покойник. Именно они привлекли к работе  и  еще  двух
других дам, изначально никак не связанных с компашкой.
     Дамы расписали школу красивыми и назидательными картинками. Дамы  стали
вести курсы, которых не было порой и в московских школах. Дамы  создали  для
школьников клубы по интересам и работали  ярко  и  увлеченно.  Малореченская
школа стала очень даже заметна и в Карске, и во всем крае,  и  это,  как  ни
странно, вызывало раздражение компашки.
     Вроде бы они этого и хотели... Но хотели-то они совсем иначе!  Компашка
хотела, чтобы школа развивалась под их чутким руководством и окормлялась  бы
их интеллектом. А тут не оказывалось ни их руководства,  ни...  М-да,  ну  и
положение... Но придется договорить - их интеллект оказывался тут совершенно
не при чем. Даже если предположить, что был у них этот самый... Все равно  к
школе он не имел решительно никакого отношения, а сама  школа  формировалась
как какое-то сомнительное, неправильное и вообще бабское дело. Да притом еще
и успешное! Ну никак не должно было быть никакого такого успеха  у  баб,  да
еще и без всякого духовного окормления со стороны компашки.
     Тем паче, дело строительства Города Солнца как-то хирело на глазах;  да
и переезд компашки в  Малую  Речку  не  состоялся.  Жена  Хрипаткова  быстро
обнаружила, что она, оказывается, имеет прекрасную квартиру в Карске, и  что
эту квартиру совсем не резон ни менять на деревенский дом в дикой глуши,  ни
забрасывать во имя каких-то мужниных мечтаний. И Хрипатков  ездил  сюда  так
же, как  раньше  на  короткие  сроки, -  скупать  пушнину,  собирать  грибы,
прирабатывать в хозяйстве Маралова.
     Хлынов панически бежал. Алибеков пытался работать в леспромхозе, и  как
ни тянул с этим Маралов, а все же  вынужден  был  расстаться  с  неимоверным
бездельником. Динихтис пытался пригреть Айнара на поисках камней в  пещерах,
но в пещерах ему было страшно, и он оттуда убегал.
     Позже Айнар Алибеков уехал в город  Могарычинск,  переменил  там  много
родов занятий и в конце концов нанялся вышибалой в  пивбар,  где  закрепился
надолго.
     Из всей компашки в Малой Речке прижился разве что Динихтис, но  и  тот,
после всех приключений, в скромной роли частника, как говаривали в советские
времена, единоличника. Динихтис искал полудрагоценные камни в пещерах, делал
из них ювелирные украшения и продавал их в Карске.  Тем  он  и  кормился,  с
божьей  помощью,  а  Город  Солнца,  Нью-Малая  Речка,   так   и   оставался
непостроенным.


                                  ГЛАВА 8

                    Самая древняя и самая короткая глава
                                  1861 год

     Свою редкую,  необычную  фамилию  Динихтис  получил  от  прапрадеда,  а
прапрадед, Григорий Григорьевич, получил свою фамилию тоже способом редким и
необычным. О своем прапрадеде, давшем  фамилию,  кстати,  Динихтис  не  имел
совершенно никакого представления. И к лучшему,  что  не  имел!  Потому  что
умный человек не стал бы испытывать смущения  от  того,  что  происходит  от
крепостного мужика... тем  более,  от  мужика,  который  задолго  до  реформ
Александра-освободителя ухитрился сбежать из своей замордованной  деревушки,
затерянной где-то меж высоких хлебов, березок и сосновых перелесков  средней
полосы Великороссии. Но некуда правду деть... Не был Сережка Динихтис  умным
человеком... По  крайней  мере,  достаточно  умным,  чтобы  гордиться  своим
редким, необычным предком. Так что оно и к лучшему, что  память  о  Григории
Григорьевиче стерлась, и Динихтис ничего о нем не знал.
     О предке, давшем фамилию всему последующему  роду,  разные  люди  имели
весьма различное представление. Помещик Батог-Батыев  считал  Гришку  просто
одним из бесчисленных и ничем не интересных двуногих орудий  и  полагал  его
имуществом ценным только тем, что Гришка приносил оброк  всегда  вовремя,  и
оброк не такой уж плохой.
     Отец и мать полагали, что Гришка человек тароватый  и  хитрый,  который
далеко пойдет; а жена и сыновья считали его человеком  необыкновенного  ума.
Про последних трех людей скажем  прямо -  для  чего-для  чего,  а  чтобы  не
жениться на женщине умнее самого себя, Гришке ума вполне хватило. Младший же
сын принес с полей русско-японской войны расплющенную  об  его  лоб  пулю  и
носил ее в брелке, долго рассказывая, какие японцы маленькие  да  дохлые,  и
что пули у них тоже такие же.
     Односельчане считали Гришку малым вроде и не очень умным, но упорным  и
страшно упрямым - и это было, пожалуй, наиболее справедливое отношение.
     Бурмистр же деревни полагал, что Гришка не только хитер, а еще и  очень
подлая бестия, и что Гришка не  просто  зарабатывает  деньги  на  оброке,  а
пытается смыться оттуда, где по  рождению  просто  обязан  пребывать.  Давно
известно, что нет страшнее палача, нежели холуй, поднятый до  этой  почетной
должности хозяином над такими же, каков был сам вчера.  И  несдобровать,  ох
несдобровать бы  Гришке,  если  бы  шампанское,  шпоры,  атласные  тряпки  и
дуэльные пистолеты, жизненно необходимые в  жизни  истинного  дворянина,  не
росли бы в цене постоянно. И если бы Батог-Батыев не  был  обречен  все  это
приобретать, несмотря на  рост  цен,  инфляцию  и  неблагоприятные  погодные
условия.
     Батог-Батыев очень страдал от мысли, что вот его еще  недавним  предкам
не  стоило  таких  уж  колоссальных  усилий  вести  образ  жизни,  достойный
истинного дворянина. Но что поделать! На смену XVIII веку - веку изящества и
утонченности, веку Версаля и Зимнего дворца - пришел противный, упаднический
XIX век - век машин, денег и науки. Век, в  который  даже  дворянам  страшно
подумать! - даже дворянам надо было иногда напрягать мозговые  извилины.  По
мере того, как Батог-Батыев все больше прожирал наследие  предков,  его  все
чаще посещала ну совершенно не дворянская мысль: а на что  он  будет  завтра
пить шампанское?!
     Лично Батог-Батыев с Гришкой не  сталкивался,  дел  с  ним  не  вел,  и
никакого личного отношения к нему не имел. А парень  своим  оброком  помогал
ему так и прожить,  не  напрягая  извилины,  не  имея  профессии,  не  делая
никакого  полезного  дела...   словом,   вполне   по-дворянски.   И   потому
Батог-Батыев бурмистра не слушал, каждый  год  выписывал  Гришке  паспорт  и
только увеличивал оброк.
     А Гришка  на  увеличение  оброка  попросту  плевал,  потому  что  когда
Батог-Батыев требовал пять рублей в год, профессор в  Москве  платил  Гришке
три рубля... причем вовсе не в год, а в месяц. Накануне освобождения помещик
озверел и потребовал двадцать рублей, но Гришка давно имел десять... тоже  в
месяц, разумеется.
     Вот профессор  был  о  Гришке  мнения  самого  своеобразного.  С  одной
стороны, лучшего лакея профессор и представить себе  не  мог  и  чрезвычайно
ценил Гришкину рассудительность, упорство  и  невероятную  исполнительность.
"Это же не русский мужик! Это прямо немец какой-то"! - в восторге  восклицал
профессор. С другой же... Да, была другая сторона, очень даже была!
     Вот,  скажем,  у  профессора  возникла  мысль,  что  его  лакей  должен
различать правую и левую стороны... Зачем это было нужно профессору, история
умалчивает, но вот - понадобилось. И столкнулся бедняга-профессор на пути  к
реализации идеи с массой специфических осложнений...
     К  счастью,  профессор   знал   классическую   историю   про   поручика
Преображенского полка, который привязал к  левой  ноге  солдат  по  пучку  с
сеном, к правой - с соломой. И вскоре Гришка уже лихо показывал, какой  глаз
и какое ухо у него левые... не  хуже,  чем  солдаты  Преображенского  полка,
маршировавшие под самобытные команды: "Сено! Солома!".
     Но у профессора появлялась еще мысль, что его  лакей  должен  знать,  в
какой  стороне  находится  город  Париж,  и  приходилось  украшать   людскую
стрелкой, нарисованной на полу.
     - Гриша, так где у нас будет Париж? - внезапно спрашивал профессор.
     - Сейчас в людскую сгоняю! - лихо отвечал Григорий и объяснял кухарке и
горничной:
     - Опять их благородие забыли...
     В таких случаях профессору-палеонтологу и приходили в  голову  довольно
странные  ассоциации.  Незадолго  до  того,  как  парень  нанялся  к   нему,
английский  коллега  профессора,  Роберт   Мурчисон,   выделил   силурийскую
систему - по названию кельтского племени силуров, живших  когда-то  давно  в
непроходимых лесах Южной Англии. Это  уже  потом  леса  вырубили,  а  силуры
научились прилично вести себя за столом, перестали раскрашивать тела в синий
цвет и вообще утратили национальную самобытность.
     Кроме того, Роберт Мурчисон выделил еще  и  девонский  период,  который
наступил позже, и выделил его уже по названию графства Девон.
     Силурийский период был страшно давно, задолго до племени  силуров -  не
много не мало, а 450 миллионов  лет  назад.  Девонский -  позже,  всего  400
миллионов. Время, не слишком вообразимое для  ума.  Не  было  в  те  времена
никаких животных на суше, даже пауки и тараканы еще не появились  на  голой,
безжизненной земле. А вот в морях кипела  жизнь,  и  плавала  в  этих  морях
огромная хищная рыба, названная динихтис, длиной примерно 9 метров.
     Девонский период и отличался  от  силурийского  тем,  что  в  девонском
периоде эта рыба уже была. Это была панцирная рыба. Внутренний скелет у  нее
был слабый и маленький, и мышцы крепились к облегающему тело панцирю. Вместо
зубов у рыбы во рту, похожем на  огромный  клюв,  сидели  длинные  и  острые
пластины, а в огромном, очень толстом черепе располагался мозг,  размером  с
маленькую пуговицу или с мелкий орешек лещины.
     Даже на профессора Погребнякова, который всю жизнь занимался  тупыми  и
дикими тварями, динихтис производил очень сильное впечатление.
     - Динихтис...  Истинный   динихтис! -   произносил   порой   профессор,
покачивая головой, по поводу какого-то студента. Впрочем, он как  раз  любил
студентов, любил своих собственных детей, и вообще всех человеческих  детей,
так не похожих на вымерших миллионы лет назад  тварей  почти  без  мозга,  с
тупыми и сонными взглядами, как у современного судака или, скажем, у  дохлой
лягушки. Нередко, разбирая кости, скрепляя гипсом куски толстенного черепа с
хищно, злобно изогнутыми челюстями, профессор словно бы заглядывал в  черные
глазницы тупой злобной твари, вся жизнь которой состояла в пожиранье  других
и тоже очень тупых рыб.
     Профессор вздрагивал, проводил руками по  глазам  и  быстро  выходил  к
студентам, заводил с ними разговоры - со студентами, у  которых  были  такие
высокие черепа с такими тонкими, изящными костями, наполненные  превосходным
мозгом. У студентов были подвижные умные лица, и никто из  них  не  лежал  в
теплой воде, на дне  теплого  болота,  подкарауливая  добычу;  и  не  сидел,
разинув рот посреди коридора, как живой капкан.  Даже  студенты,  добывавшие
свой хлеб предосудительно: за счет богатых  дамочек  или  картежной  игрой -
добывали  пищу  несравненно  более  сложными  способами,  чем   это   делали
ихтиостеги, динихтисы,  стегоцефалы  и  прочие  чудища,  прилежно  изучаемые
профессором.
     В такие дни профессор с особенным блеском  читал  лекции,  повествуя  о
могуществе  эволюции,  и  с  чрезвычайным  удовольствием,   очень   подробно
объяснял, почему давным-давно прошли времена этих чудовищных и тупых тварей.
     Инспекторов и цензоров  очень  волновала  эволюционная  теория,  и  они
требовали, чтобы профессор не рассказывал ни о какой такой  эволюции,  ни  о
миллионах лет, а преподавал бы все только так, как написано в Библии.
     - Динихтисы! - орал возмущенный профессор.
     Цензоры  снимали  лекции  профессора,  требуя  утверждения  начальством
эволюции, динозавров и древних рыб и земноводных.
     - Динихтисы! - подхватывали студенты, пуляя в  цензоров  и  инспекторов
тухлыми яйцами. Университет закрывали, наполняя его толпами  казаков,  чтобы
они не пускали туда профессоров и студентов.
     Слово нравилось и казакам.
     - Истинный ты динихтис, Карп Семенович, - говорил  есаул  казаку, -  ты
пошто его, засранца, сразу саблей?! Ты его сперва нагайкой, а уж потом, если
не вникнет...
     - А давайте, господа, все-таки позволим Чарльза  Дарвина? -  уговаривал
начальство ректор университета юбилейным голоском. - Перед Европой неудобно.
Нельзя же, в самом деле, быть такими... этими самыми...
     И тоном ниже, почти шепотом, ректор заканчивал:
     - Динихтисами...
     - А чего они обзываются?! - возмущенно орало  начальство. -  Этими  вот
самыми и обзываются! Тут только разреши! Только дай волю!
     В результате начальство все запрещало:  и  динихтиса,  и  эволюцию.  На
всякий случай запрещало и геологию, чтоб не мутить умы. А  то  вот  миллионы
лет какие-то, звери какие-то странные, и никаких признаков начальства  целые
геологические периоды.
     Студенты били казаков,  строили  баррикады;  казаки  били  студентов  и
растаскивали  баррикады;  начальство  увещевало  студентов   и   науськивало
казаков; каждый резвился, как умел. В России вообще жить было весело.
     Одним словом, профессор попросту затеял ругаться словом "динихтис", как
иные священники ругаются словом "анафема". С легкой  руки  профессора  слово
прижилось. Герцен писал, что начальство в  России  и  даже  царская  семья -
сущие динихтисы, хуже всяких динозавров. Самарин писал,  что  динихтисов  на
Святой Руси нет и никак быть не может, а вот в  Европе  с  ее  эксплуатацией
этого добра как раз навалом. Писарев ругал динихтисами феодальных клерикалов
и  клерикальных  феодалов.   Действительный   статский   советник,   министр
просвещения Дмитрий Толстой обругал динихтисом Писарева.
     А профессор давно уже применял словцо в уютных домашних делах.
     - Вот он, живой динихтис... - вздыхал  профессор,  огорченный  тупостью
лакея. - Ну кто сказал, что ископаемый...
     А Гришка засыпал, повторяя вслух звонкое слово.
     В 1861 году Гришка получил свободу; земли у него было мало,  и  никакой
ценности она не представляла. Гришка не стал возиться  с  выкупом  и  просто
бросил свою землю, да и остался там, где был. Профессор жил как жил,  и  ему
было плевать, кто там и кого освобождает.
     События освобождения куда больше волновали Батог-Батыева - уже  потому,
что теперь он ничего не мог получить с  Гришки,  при  самом  даже  и  пылком
желании. Он и не получал, и спустя лет тридцать уже пожилой,  плохо  видящий
Гришка столкнулся около трактира с опустившимся, пьяным золоторотцем,  вроде
бы где-то встречавшимся... Ну конечно же, это и был Батог-Батыев! Он  так  и
не научился  никаким  недворянским  делам,  прожрал  и  пропил  сначала  все
выкупные платежи, потом так же прожрал и пропил  исторический  вишневый  сад
вместе  с  картинной  галереей,  семейными  драгоценностями  и  библиотекой.
Прожирая и пропивая все это, он по-прежнему ничем не занимался и  ничему  не
учился, и результат был столь же печален, сколь и закономерен.
     - Эт-то надо же, какой динихтис... - покачал головой  Гришка  Динихтис,
подавая барину на водку.
     Нет! Не Гришка, а Григорий Григорьевич, он  давно  уже  стал  Григорием
Григорьевичем Динихтисом.
     Так он и сослужил бывшему хозяину последнюю службу,  продлив  для  него
еще на вечер возможность жить истинно по-дворянски: пить и есть и  при  этом
не работать, не учиться и не думать.
     А  тогда,  в  неясные  времена  великого  освобождения,  больше   всего
волновало Гришку, что надо было выбирать фамилию!  Его  давно  уже  прислуга
звала Динихтисом, с легкой-то руки профессора.
     - Буду Динихтис... - так и заявил он важному чину, которому  предстояло
выдать паспорт новому гражданину Российской империи.
     - Эт-то еще что такое?!
     - А это рыба такая есть... Не верите,  спросите  господина  профессора,
Погребнякова Иван Дмитрича.
     - Так по рыбе ты и станешь прозываться?!
     - Так а как же вот другие могут? И Карповы  есть,  и  Осетровы.  Только
карповых с осетровыми - пол-России наберется. А я один Динихтис буду...
     - Гм... - только и нашелся что сказать важный чин. -  Ну  смотри...  Не
раздумаешь?
     - Нет, вашество... Я про то давно думаю.
     - Ну, не передумаешь, приходи завтра. До завтра подумай еще.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг