- Родился в Кекуре... Это деревня к северу, под Сухобузимо...
- Я знаю. А родители у него кто? Чем занимались?
- Отец у деда был купец... Плоты гонял. Но только дедушка от него
убежал, Вы не думайте! Совсем маленьким убежал. Сначала в Карск, потом в
Москву уехал. Представляете, ехал под поездом, в "собачьих" ящиках!
- А почему с таким восторгом, Ирочка? Это же так неудобно - ехать в
"собачьих" ящиках? Ты что, за дедушку радуешься?
- Так ведь он убежал... Сам не стал купцом... ни, там, кулаком... Он
стал трудящимся...
- Трудящийся? Это который клад закапывает? Н-да... Труженик он наш. Так
вот, последние штрихи. Сибирские купцы верили, что клад должен отлежаться.
Тот, кто его положил, пользоваться им не смеет. И дети его тоже не должны, и
внуки. Если дети или внуки положившего найдут и выкопают клад, будет им
плохо. На кладе - проклятье тех, кого ограбил положивший. Честные деньги
ведь закапывать никто не станет, сами понимаете. Пользоваться может только
четвертое поколение. Вот одна деталь, из-за которой я почти что верю в клад.
Раз твой дед из сибирских купцов, должен был знать про поверье.
- Ты в это веришь? - быстро спросил Павел.
- Скорее да, чем нет... Возьми хоть историю Матониных. Жил вот в селе
Кекур такой мужичок - Петр Григорьевич Матонин... Так вот, грабил Матонин
проезжих и на всякий случай убивал, чтобы не оставлять свидетелей тем делам.
И закопал клад, чтобы им могли пользоваться потомки. Внуку Козьме рассказал
о кладе на смертном одре, все как полагается. Козьма пустил капиталы в ход,
стал богатейшим купцом. А самого его, Козьму, собственный сын и наследник
спрашивал: мол, говорят, прадед мой - убивец и разбойник, и капиталы наши -
на крови... Как быть?
Козьма посоветовал сыну - мол, ты молись, давай больше на богоугодные
дела, делись с людьми... авось и проститься! Аверьян Козьмич так и поступал:
в родном Кекуре построил гимназию, построил новый придел к церкви; в
Минусинске золотил церковные купола, строил школы; в Енисейске дал сто тысяч
на дела народного образования - деньги по тем временам неслыханные. Помогал
и частным лицам, и целым экспедициям.
По всем описаниям, он был очень хороший человек, этот Аверьян Козьмич -
порядочный, честный, добрый, разумный в требованиях. Каждое лето отдыхал он
в родном Кекуре - так не было ни одного ребенка, которому что-нибудь не
подарит, специально для детей привозил сладости. Его жена, Ольга Диомидовна,
сама учила девочек шить, вышивать, привозила нитки, материю. Аверьян Козьмич
за свои средства построил пятиклассное училище в Кекуре, для детей села и
прилегающих к нему волостей... Был очень скромный человек, не позволял
рисовать с себя портретов, писать про себя в газеты.
Только вот собственных детей у этих Матониных не было... Были только
племянники - родные и двоюродные, а своих кровных Господь не давал. После
того, как умер их первенец, младенцем, не жили дети у главных, самых богатых
Матониных. Ольга Диомидовна сколько молилась, сколько на монастыри и иконы
жертвовала - а не жили ее дети, и богатство ушло к родственникам - тоже
Матониным, но не прямым потомкам Петра Григорьича. А в 1914 году семья
окончательно разорилась - вся! Богатство, извлеченное из чугунного котла,
набитого золотом, так и расточилось, исчезло.
Сам Аверьян Козьмич до того не дожил, скончался в 1883 году и похоронен
в родном Кекуре. А в 1913 году прошел слух, что в гроб к Матонину положен
золотой кортик... Благодарные односельчане разорили могилу, выкинули его
останки, и кости Матонина таскали по всему Кекуру собаки.
В 1920 году во время уборки в кекурской школе во времянке нашли
портреты Аверьяна Козьмича, так сказать, кровопивца и эксплуататора. "Куда
их?" - "А в огонь!" Тогда дети выкололи глаза портрету и долго издевались
над ним, перед тем как бросить в огонь.
А в 1931 году построили в Кекуре свиноферму, а подходящей плиты и не
было. Рядом валялась надгробная плита с могилы Аверьяна Козьмича, и ее
использовали рационально - положили надписью вниз, к лижущим языкам пламени,
и варили на плите пойло свиньям.
К нашему времени известно об этом человеке очень мало, и даже внешность
неизвестна - наверное, эти портреты, сожженные в 1920 году, были
единственные. Так, выходит, и сгинул он безвестно, правнук разбойника,
сколько не жертвовал на школы и на церкви. Знающие люди говорят - мол, все
это оттого, что пользоваться золотом стало третье поколение, а не четвертое.
Так-то вот...
Ирина даже засопела, так ей стало жалко Аверьяна Козьмича.
- Что, взгрустнулось?! Тогда еще один кусок этой старой истории - был
случай, когда племянница Аверьяна Козьмича выходила замуж, и брат Аверьяна,
Михаил, подарил молодой кулон с бриллиантами... Так вот, тут же, на свадьбе,
драгоценную вещь опознал купец Баландин - мол, это вещь его матушки, которую
ограбили и убили по дороге в Карск... Что, все еще жалко Матониных?! А как
быть с купчихой Баландиной?!
- Михал Андреич, все же кончилось давным-давно!
- Вопрос только, для кого кончилось... Баландин-то вырос без матери, и
стоит подумать, право, стоит - а что женщина пережила, когда ее убивал этот
гад, Петр Григорьевич, первый Матонин?!
Так что история тут у вас, ребята, прямо до ужаса сибирская, -
усмехнулся папа, - даже вот эта деталь, кубическая сажень... Разве штука не
интересная? Сибирские купцы ими баловались, такими саженями, а больше вроде
бы и нигде... Так что пахнет от всей этой истории, ребята, самыми глухими,
самыми первобытными сибирскими традициями... И если вы спрашиваете, реален
ли клад... скажем так - клад вполне даже может быть.
- То есть вы советуете искать? Или проситесь в долю? - брала быка за
рога Ирина по примеру своей деловой мамы.
- В долю не прошусь. В конце концов, если Павел найдет клад - в семье
не очень важно, у кого именно деньги... До сих пор Павел жил не на то, что
зарабатывал сам. Ну, пусть теперь он станет богатый (Ирина не могла не
признать, что папа Паши сказал то же самое, что и ее мама, но в форме куда
более приемлемой, и не пытаясь отнять клад у Павла). Тем более, есть клад
или нет, найдете вы его или не найдете, дело темное. А мне, ребята, работать
надо. Сильно надо... Но вот причин не дать вам снаряжения и денег у меня
нет.
- Если в клад не верите, зачем даете?!
- Ну, прогуляетесь вы по тайге, искупаетесь в горной речке, грибов
соберете. Чем это плохо? Мараловы люди приятные, истопите с ними баньку,
жахнете самогона, поможете чем-то... Например, вскопаете огород. А вот быть
осторожнее я вас очень прошу и не торопиться. Дело может обернуться
нешуточным побоищем... И пальбой, и смертями.
- То есть вы все-таки боитесь?
- Конечно, боюсь. И людей я боюсь, и не только.
- А чего, кроме людей? Медведей, что ли?
- Медведей я тоже боюсь, но это вопрос разрешимый... Скажем так,
ребята - я бы на вашем месте стал бы очень осторожным, как раз, если нашел
клад... Это понятно или все-таки не очень?
- Вы боитесь призраков убитых дедушкой! - захлопала в ладоши Ирка,
запрыгала на стуле от восторга.
Останавливало, впрочем, лицо Михалыча: спокойное, грустное, мудрое.
- "В человеческом невежестве весьма утешительно считать все то за
вздор, чего не знаешь"... Откуда это, дитя мое?
Ирина помотала головой.
- Ну то-то... Это из Фонвизина. Так вот, можешь верить, можешь не
верить. Но вы меня спросили, я вам даю совет. Во-первых, даже безо всяких
кладов, просто собираясь в лес, надо всего бояться. Всего! Умные люди всего
боятся, потому и доживают до старости. Дураки друг перед другом хвастают, ну
и того... не доживают. А вы еще и разнополые, будете каждый другому
доказывать, какой он молодец... Молодежь самоутверждается, доказывает что-то
друг другу. Кончается обычно это плохо. Второй совет: бояться конкурентов. У
нас в стране сколько сейчас бывших спецназовцев?
Ирина снова помотала головой.
- Шестьсот тысяч. Представляешь? Шестьсот тысяч взрослых мужиков, и все
ничего, ну, ничегошеньки, не умеют, кроме как убивать. Все что могут, это
продавать или свои мышцы, или свои пальчики, которыми курки нажимают.
Проститутки мужеска пола, если угодно. Для них ваш клад - это манна
небесная, счастье несказанное. Тем паче - само в руки идет. Так что пойдете
в лес, и если будут там вертеться подозрительные типы, мой большой совет -
не только клада не вынимать, а вообще близко не подходить. Пусть копают, все
равно ведь не найдут. А вы ведь можете и на следующий год вынуть, и через
два... Клад-то уже сколько лежит? Полежит и еще пару лет.
- А если его другие найдут? С чего вы взяли, что они не найдут?
- Так ведь саженей-то отмерить надо сколько угодно, а только не
двадцать. И направление... Я лично стал бы отмерять куда угодно, а только не
на юго-восток... Верно, Ирочка? Ну то-то... Ну и третий совет... Если никто,
кроме вас, клад не ищет, или, если конкуренты все уже разочаровались, и из
тайги сбежали... Если, значит, вы его уже вынимать принялись, мой совет -
сразу бросайте все дело, если произойдет хоть что-то странное. Хоть что-то.
Хоть движение, хоть звук. Что угодно, чего вы не ожидали и что нарушает
привычный ход вещей... Это понятно?
- Не очень...
- Один мой знакомый прекратил раскопки, когда в его сторону стала
двигаться лопата. Между прочим, его собственная лопата.
- Может, почудилось?
- Кому?! Никоненко?! Трезвейшего ума человек. И очень опытный -
двадцать лет копает погребения.
- А если после... э-ээ...
- Никоненко лет семь как в рот не берет. Вообще. Так что, зная его, я
нисколько не сомневаюсь: в один прекрасный момент положил он лопату возле
своего же шурфа. А лопата взяла и поползла к нему. Слабенько, недалеко, но
поползла.
- Ну... может, нервы? Мало ли что могло случиться?
- У Никоненко - нервы?! Бросьте, девушка! Я же четко говорю - я этого
человека знаю года с семьдесят седьмого. Знаю и потому верю - поползла
лопата. И не надо мне про нервы. Никоненко раскопал больше сотни погребений;
кстати говоря - твердокаменный материалист.
- Но если и поползла... Это можно по-разному объяснять.
- Можно. Вот нам здесь, в городе все можно - самое милое дело - сидеть
и объяснять. А на местности, в лесу и в поле, когда что-то такое
происходит - мой совет - не объяснять, и не раздумывать, а поступать, как
Коля Никоненко. Никоненко - человек трезвейшего ума, поэтому он и прекратил
раскопки, и уехал.
- Так может, больше ничего бы и не было...
- Может быть, и не было бы, а может быть, что и было. Впрочем, думайте
сами. Но я вам серьезно говорю - еще неизвестно, где кроется самая большая
опасность, и в чем она.
- Михал Андреич... А вы с нами не поедете?
- Упаси Боже! Мне работать надо! И не соблазняйте, не поеду! - Михалыч
смешно замахал обеими руками на Ирину. - Ну ладно, посидели... Я так
понимаю, ты у нас ночуешь, Ира?
Ирина кивнула и не выдержала - покраснела:
- Паша...
Павел кивнул, принес Ирине постельное белье, подушки. Папа досидел до
этого момента, рассказал еще историю, как у них тонул в болоте грузовик, и
люди в кузове уже начали прощаться. И ушел вместе с Павлом, облегчив всем
неловкое прощание.
Но Ирка еще не закончила сегодняшние дела. И, стоя в полутемной чужой
комнате, Ирина набрала собственный номер. Мать взяла трубку не сразу.
- Да? - подавляя зевок.
"Ясное дело, им же завтра рано выезжать!" - мстительно думала Ирка.
- Это Ирина звонит. Я не собираюсь возвращаться. Завтра мы едем за
кладом, и теперь мне на вас наплевать.
- А где ты будешь ночевать? - напрягся все-таки мамин голос, как ни
хотелось ей сохранять тон ироничного безразличия.
- У знакомого, - подождала Ирина, чтобы информация уж наверняка
просочилась в сонное мамино сознание. - Ты все равно его не знаешь.
Мама еще могла выиграть, и даже без особого труда. Для этого ей было
достаточно сказать что-нибудь типа: "Ира, когда наиграешься в
самостоятельность - обед на завтра в духовке, я твои любимые помидоры
приготовила; не валяй дурака, одевайся потеплее вечером, мы с папой скоро
вернемся". Если бы мама сказало нечто в этом духе и повесила бы трубку,
Ирина оказалась бы в очень непростом положении. Но мама стала вести себя,
как настоящая советская женщина:
- Что это еще за знакомый?! Как это все понимать?!
- А очень просто. Я еще не знаю, выйду ли за него замуж, но пока поживу
у него. И клад мы будем искать вместе.
- Ты... ты что, спятила?! Тебе ребенок очень нужен?! - взвизгнула мама,
но Ирка чувствовала - мама верит еще только наполовину.
- Марвелон - в каждой аптеке, мамочка, и когда продают, никто не
спрашивает, сколько лет, - отозвалась любящая доченька с
замогильно-сардоническим смешком, - так что не боись, не залечу. Приятного
вам с папой отдыха, и желаю, чтобы Хипоня твой любимый нашел самый большой
белый гриб. А клад мы и сами отыщем.
- Ты несовершеннолетняя! - прорвались наконец-то в голосе мамы нотки
уже подлинной истерики.
- Ничего, с каждым днем подрастаю, - сказала мечтательно Ирка, повесив
завывающую трубку.
Исполнив свой дочерний долг, Ирина окончательно осталась одна в чужой
комнате, в преддверии какой-то другой жизни, наедине с книгами, которые
собирали люди из семьи Павла, начиная с XIX века, где висели фотографии
членов чужой семьи.
Тут нужно сказать с полной ясностью: хорохориться и пугать маму Ирина
могла сколько угодно, но страшно ей, конечно, было. Потому что с каким бы
презрением, с какой бы иронией не воспринимала Ирка все мамины вариации на
тему сохранения невинности, а что-то все же западало к ней в подкорку.
Ирина понимала, что после всего происшедшего зажимать коленки и кричать
"вы меня не так поняли!" - верх глупости. Но страшно было, даже очень, и в
этом сонмище страхов, увы, оказалось не так уж много обычных девчачьих
страхов ("будет больно?"), даже страхов, кои должны быть у всякой нормальной
девицы - как-никак, целый период жизни кончается, когда она была вроде и
взрослая, и в то же время еще девственницей... и как-то там все будет,
неизвестно. Да, этих обычных, нормальнейших девчачьих страхов оказывалось
несравненно меньше, чем страхов совсем иного рода, проистекавших прямо из
маминых отравленных уроков. Ну что он обо мне подумает?! Не говоря ни о чем
другом, Павел же ее не будет тогда уважать... Она для него станет "такая", и
тут уж ничего нельзя поделать... Девушка "не должна"...
Дочь своего времени, Ирина как-то и не думала, что Павел не появится в
папином кабинете, под сенью множества книг. Слишком много всякого
литературного и киношного дерьма нахлебалась Ирина за свои недлинные годы, и
на слишком дурное воспитание легло все, что она видела в кино.
Но скажем откровенно - сама Ирка вовсе не хотела, чтобы к ней сегодня
пришел Павел. И потому, что лучше бы потом... Неважно когда, но не сейчас...
Но в числе прочего, и по очень прозаической причине: Ира попросту страшно
устала. Все вокруг с тихим позвякиванием плыло, куда-то исчезало, сменяясь
кем-то из снов. Ирина задремала... рывком проснулась, задремала снова. Но
Павел все не появлялся. Ирка не выдержала и не стала вытаскивать себя из
очередного задрема. И только дала себе волю, как тут же каменно заснула.
Просыпаясь в новом месте, люди всегда какое-то время соображают, где же
это они очутились, и начинают изучать это новое, еще мало знакомое место.
Ирка не являлась исключением. Но кроме этого, обычного, она, лежа в
прохладном кабинете, глядя на книги, фотографии и картинки, все думала,
никак не в силах понять, что же проявлено по отношению к ней: равнодушие или
все-таки уважение?
А вскоре думать об этом уже времени совсем не стало, потому что
завертелись дела: завтракать, ехать за палаткой, докупить всего, что не было
сложено сразу. Вообще-то идея состояла в том, чтобы выехать уже
одиннадцатого. Но весь этот долгий жаркий день пришлось пробегать за
снаряжением, да и не хотелось попадаться на трассе Стекляшкиным. А кроме
того, Ирина хотела зайти домой, взять для путешествия все, что она никак не
могла взять вчера.
И в результате только рано утром двенадцатого августа они с Павлом
стояли на трассе.
Вообще-то деньги на автобус у них были. Но во-первых, детям хотелось
сэкономить. А вторая причина состояла в том, что они были еще очень молоды.
И очень хотели проехать через всю Хакасию автостопом. Зачем им нужно это
приключение, дети и сами не смогли бы сказать, но им очень хотелось. Что
поделаешь...
И дети проехали автобусом только до Дивогорска, построенного специально
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг