заняться - созвездиями, звездами, их местом на небосклоне. А время, ну
конечно, не настало. Она училась, работала, бегала на вечеринки, занималась
общественной работой, целовалась с парнями, готовила обеды, рожала детей...
Для чего? Вместе с юностью из ее жизни ушло и звездное небо, и постепенно
она забыла и то немногое, что успела о нем узнать.
А потом она надеялась, что еще будет когда-нибудь время... И тогда она
перечитает всего Пушкина, выучит польский язык, изучит звезды и созвездия. И
вот теперь это время настало. Она может потратить много времени, чтобы
изучить это чужое небо. Вот сейчас и выяснится - действительно хотела она,
ждала она... или только хотела хотеть? Или смысл был в том, чтобы обманывать
себя и ждать того, что и не должно наступить? Она не знала.
"Бойтесь своих желаний, они сбываются", - невольно усмехнулась женщина.
Налетал теплый ночной ветер, и чужие, незнакомые деревья шумели вокруг,
и тоже очень незнакомо. К деревьям придется привыкать. И к птице с таким
скрипучим, незнакомым голосом... Нельзя сказать, что с неприятным голосом,
но с очень, с очень незнакомым.
Галина Тимофеевна остановилась у речки, куда привела ее тропка. Вода в
речке еле двигалась, отражая деревья и звезды. Здесь ветер пролетал
порывами, не сильно, и трепал только кроны деревьев. На дереве что-то
говорила птица, а внизу кто-то тихо пищал. Галина Тимофеевна склонилась над
цветком, откуда вроде бы шел писк. Маленькая черно-красная бабочка с
мясистым оранжевым тельцем ползла по лепесткам цветка, тельце бабочки
сокращалось, и она явственно попискивала.
Галина Тимофеевна невольно разулыбалась незнакомым птицам, деревьям,
насекомым. Все здесь было незнакомым, чужим, но потому и страшно интересным.
И теперь можно все это посмотреть! Например, посмотреть на кондора, как он
описывает круги в дымном небе над Кордильерами. Мелькнула картинка из
детской книжки, из Жюля Верна - кондор уносит в когтях...
Наверное, здесь нет кондоров, в смысле, их нет тут, в плоской, везде
одинаковой пампе. Там, где стоит их эстансия. Тут красиво и удобно жить, но
тут везде только равнина. А кондоры водятся, где горы. Кордильеры - это
где-то тысяча, полторы тысячи километров на запад. Но ведь она может и
проехать эти километры! Здесь везде отличные дороги и прекрасные, дешевые
машины. Через неделю, две, когда все немного устроится... Взять машину, и
через два дня она будет уже в Кордильерах. А здесь, наверное, есть и
туристские маршруты? И которые с комфортом, и для любителей палаток и
костров? Надо будет узнать, потому что надо же освоить эту чужую, незнакомую
страну, раз уж в ней жить.
Она теперь все может. И изучать небо, и ездить. Не надо ни преподавать,
ни играть светскую даму, а готовить и убирать будет прислуга. Валерка живет
своей жизнью. Даже Валерка! А Мария давно сама по себе. Вроде собирается
замуж... За кого? Она толком и не сказала. Надо будет позвонить...
И не может она ничего. Не может вернуть ту девчонку с длиннющими
косами, бегущую по берегу Байкала. Вставало солнце где-то там, за горами, за
долами, где за хребтами - Япония. Разливался рассвет по байкальской
удивительной воде, розовел, золотились облака. Все было впереди - и день, и
жизнь. И казалось: розовым и золотым будет то, что начинается с рассветом.
Да ведь и было это! Было! Было! Вон сколько было всего... И дел, и
приключений, и романов. Почему же вспоминается так остро, как шла с отцом
вдоль воды вечером, как он показал ей на небо? Потому ли, что вспоминается
вся жизнь под старость? И душным ужасом окатило Галину Тимофеевну от этого
простого слова "старость".
Нет-нет, старость еще далеко! Еще несколько лет... О Господи, несколько
лет...
А может, вспоминается потому, что главного-то в жизни так и не было.
Давай, звезда моя, не будем врать самой себе. Много что с тобой случилось в
жизни. Много чего еще будет. Но ведь не было того, что для тебя главное. Для
тебя, как для любой нормальной бабы.
Никто не любил так, как отец. Любили парни, потом любили мужчины... И
как любили!.. С ума сходили, землю целовали, все сокровища Земли сулили!
Куда там строгому, разумному отцу. Но любили, чтобы им самим было хорошо,
получается, свое же удовольствие. Любили то, что доставляет радость, приятно
возбуждает и волнует. Но не любил никто за то просто, что вот есть она такая
на свете. А отец любил именно так.
И не было того, кем ей гордиться. На кого смотреть бы снизу вверх. Кого
обожать, чувствуя себя слабой и маленькой. Она же видела, какими глазами
смотрели иногда из зала женщины на выступавшего мужа. На такого жалкого
порой! А ей часто было завидно, потому что у них это было - смотреть на него
такими глазами, а у нее, что тут поделать, - не было.
Тот первый мальчик? Как его хоть звали, того мальчика? Ну вот,
забыла... И, скорее всего, навсегда. Ах, право, жаль! Этого мальчика она
потеряла, и потеряла по дурости. Была и его дурость, и ее. Девки вообще
страшные дуры, задирают пятачок, вот как она. А ведь на этого мальчика она
могла бы так смотреть из зала.
А на Ваню Простатитова - не могла. Хоть Ваня и стал губернатором, а тот
мальчик образовался, кажется, только в простого доцента. Или максимум - в
профессора, и где-то там, далеко, на Байкале.
Но на того мальчика, а как же его звали, черт возьми! - на того
мальчика она могла бы так смотреть, а вот на Ваню - не могла. И никто не мог
бы, если хорошо бы его знал.
И получается, что жизнь в юности поднесла к ее лицу что-то вкусное,
дала понюхать, облизать, почувствовать вкус - и обделила этим навсегда. В
точности, как в случае со звездами.
Галина Тимофеевна вздохнула. Может быть, Ваня "потерял нерв"? Это
выражение Галина Тимофеевна вычитала у Дика Френсиса, и оно ей понравилось.
Но если по чести и совести, а был ли он вообще, "нерв" у Ивана Простатитова?
Ничуть он не изменился за последние годы, всегда он был такой же, как и в
юности. Зависимый, мнительный, неуверенный в себе, трусливый. Последние годы
Галина сдерживала себя, помятуя пословицу: "Нет несправедливее судьи, чем
разлюбившая женщина". Но любила ли она его... Может, только хотела любить?
Вот оклемается он, придет в себя после той девки... и что? Не будет ведь
человека, за которым, как за каменной стеной. На которого вот так смотреть
бы...
"Опять сопли ему вытирать?" - с раздражением подумалось Галине.
И еще подумалось, что она ведь обычная женщина. И, как всякая женщина,
охотно будет вытирать сопли тому, кого любит. И просто привычному, родному,
отцу детей. Но при условии, что он сильнее. Ну что она может поделать, если
это - главное условие?!
"А кто мне-то самой сопли вытрет?" - невольно подумала женщина. Всегда
вытирала Ване сопли она. Рассказывала ему, какой он хороший и умный, как он
все сумеет сделать правильно, как все еще будет прекрасно. Рассказывала,
пока он не ушел от нее. Нет, это не просто вспышка ревности! Его бабы ее не
волнуют. Действительно не волнуют. Как ни странно, ревнует она только к той
девочке, из-за которой Ваня сбежал в Аргентину. Ревнует потому, что Ваня
впустил ее в свою жизнь... Пусть это звучит высокопарно, но впустил в свое
сердце.
Ох, да пусть бы переспал, с кем ему нравится! Только бы ее любил,
интересовался бы, а что у нее на душе? О чем думает? Что чувствует? А не
только ее платья, ее внешность на приемах, ее умение давать, давать, давать!
Кстати о платьях: вот вернется в дом, не забыть сменить рубашку. Лучше всего
на ту, розовую, Ваня ее очень любит. Тем более, будет свежая. Ваня проснется
под утро, у него последние месяцы появилась такая привычка. Надо быть в
удобном... для него. Ох, надоело! Когда он ее держал на руках последний раз?
Когда последний раз спрашивал, ну, хотя бы, не жмут ли ей туфли? Или говорил
с ней про звезды и про кондоров? Вот то-то и оно...
Так, может быть, имеет смысл поискать того, кто захочет ей вытереть
сопли? Пока она еще нужна кому-то? Найти сильного человека, которому она
станет нужна. Здесь они все такие... нормальные такие, раскованные,
разумные. Вот такого бы... немолодого, но ведь и она уже не девочка. А
главное, чтобы нормального и сильного. Вот завтра надо ехать, договариваться
про мебель... Потом будут еще деловые встречи всякие, главное - от них не
уклоняться. И культурная программа - поездка на запад, смотреть кондоров;
вечеринки, музеи, библиотеки. И не надо никакой пошлятины с курортами и
ресторанами. Есть вот такие ночи, когда можно гулять, и необязательно в
халате поверх фланелевой ночной рубашки.
Шумели незнакомые деревья. Пищала бабочка в цветках, кричала птица.
Спал огромный чужой континент.
Последняя надежда, последняя жизненная ставка Простатитова напряженно
размышляла, когда и как его удобнее предать.
ЭПИЛОГ
Опять булькал "Хенесси" в стаканах. Как и месяц назад, звукам льющегося
коньяка отвечало бульканье, какие-то загадочные звуки из автоклавов во всем
Институте биофизики. Опять перед Ямиками маячили не рыла подопечных Фрола,
не лощеные морды гэбульников, а нормальные человеческие лица. А лица Савела
Печенюшкина и его жены Лидии были к тому же приятными.
- Итак, мой друг, я пришел предложить вам работу. Изучение этой туши,
во всех возможных ракурсах.
- Вы имеете в виду биохимию, содержимое желудка и так далее?
- Ну да, и это все тоже.
- А разве у вас нельзя сделать анализы? И разве там аппаратура не
лучше?
- Не все и так уж намного лучше. И везти уже нет времени: пока Чижиков
пытался подгрести его под себя, мамонт изрядно протух. Тут получается целый
коллектив ученых, а в следующем году будет еще больше - будем брать вторую
тушу мамонта. Тут и вам будет работа, и Морошкину, и еще многим другим.
Принимаете участие?
- Принимаю, и в экспедицию поеду. Из Японии ученые будут?
- И из Японии, и из Европы. Я думаю, результаты исследований следует
опубликовать и представить на конгрессе в Зимбабве, в 2001 году. Надеюсь, вы
будете?
- Не сомневайтесь!
- А вообще-то, мой друг, я пришел попрощаться. Наверное, мы увидимся
следующим летом, в экспедиции. Ну, и на конгрессе в 2001, в Зимбабве.
- Ну вы хоть получили, что хотели?
- Вообще-то, получил. Я ведь должен был только проверить, возможны ли
живые мамонты в Сибири. Чижиков наболтал об этом в Японии, даже показал
какой-то фильм, и мы, можно сказать, что поверили.
- Так вы, получается, сюда только ради мамонтов и прилетели?!
- Можете смеяться, мой друг. Я понимаю, это очень забавно. Я ведь
правда почти поверил в живого мамонта. И не только я один... Много людей
поверило, и людей далеко не тупых, уверяю вас. Наверное, это от просторов
вашей потрясающей страны. Тут так много места, она так удивительна, что
здесь может быть все, что угодно. Вот люди и покупаются, самым глупейшим
образом.
- Вам Чижиков сказал, что он нашел живого мамонта? И вы послали
Михалыча, чтобы он проверил?! Так?
- Примерно так. И не могу сказать, чтобы все было так уж бесплодно. Все
же трупы мамонтов мы нашли, а это в наше время тоже редкость, и немалая.
Есть и какие-то странные медведи, очень уж похожи на пещерных. А
зверолюди... Про них разговоров ведется невероятное количество, а мы все же
зафиксировали целое стадо и знаем, где оно живет. Это немало.
- Да, немало. Но ваш успех только доказывает, как велика Сибирь. У нас
тут самые невероятные истории могут оказаться чистой правдой, а самые
реальные - враньем. А вот что мамонты все только мертвые, вы в этом твердо
уверены?
Тоекуде хотелось ответить резкостью - Савел, по его мнению, заслуживал.
Но сдержался, бросил сухо:
- Да, уверен.
- Будь по-вашему. А теперь давайте я вам покажу кое-что... Я вам давно
хотел это показать, да у вас там все дела, дела... Много времени это не
займет. Пойдемте?
- Ну пойдемте.
- Давайте-ка это с собой, - произнес Савел и с невероятной ловкостью
подхватил бутылку коньяка, а Лидия - стаканы и закуску.
И они пошли через все здание, куда-то на задворки института. Здесь, на
задворках Института биофизики, стоял загон из толстенных прутьев. Очень
большой... неудобно большой загон. И какое-то животное бегало по этому
загону. Животное размером с крупного теленка, пожалуй. Это животное носилось
лихо, с неуемной энергией, но что-то детское сквозило в его движениях.
Что-то неуверенное, а главное - неумелое. Это животное совсем не умело точно
координировать себя и все свои движения.
Зверь заметил людей, подбежал ближе, и сразу стало видно, что это и
правда детеныш. С непропорциональной головой, с большими глазами, с
трогательным частоколом волосков по высокому горбу на холке. Уши были у него
заметно меньше, чем у взрослых.
Ямиками Тоекуда даже как-то и не представлял себе, что с ним вообще
может такое случиться. А тут ноги ослабли, словно ватные, голоса людей
начали звучать издалека.
- И молока ему, паршивцу, нужно, вы себе представить не можете,
сколько, - задумчиво сказал Савел. - Весь институт разорил!
Но тут он, наконец, заметил, что происходит с Тоекудой.
- Девочки! - рявкнул Савел, подхватывая Ямиками.
Ямиками усадили на скамейку. Ямиками растирали виски. Ямиками совали
под нос какую-то вонючую дрянь. В Ямиками вливали его же собственный коньяк.
Перед Ямиками только что не танцевали ритуальные танцы. Постепенно стихал
звон в ушах, и ноги перестали подгибаться. Опять заорали кузнечики,
зашелестел ветер в листве.
И все это время мамонтенок лихо носился, играл, разбрасывал хоботом
траву, надевал на себя старую автомобильную покрышку буквально в нескольких
шагах от него.
- Савел, где вы их все-таки нашли?! Ведь на Таймыре их нет...
- А их нигде нет. Разве вы не знаете, что в современной Сибири нет и не
может быть мамонтов?
Тоекуда безнадежно махнул рукой.
- Я знаю, что не может. Мне на сто рядов объяснили, что не может. А
вон... бегает! - и Тоекуда почти с ненавистью ткнул пальцем в резвое
животное. Мамонтенок трубно завопил, помчался, смешно взбрыкивая задними
ногами.
Печенюшкин изучал его задумчиво.
- А знаете, Ямиками, в чем ваша главная ошибка?
Тоекуда изобразил внимание.
- В том, что вы пытаетесь найти мамонтов так, как это делали сто лет
назад... Найти их в природе, в еще неисследованных местах. Это экстенсивный
путь, он в наше время ненадежен.
- Но ведь кое-что я же нашел!
- Да, в Сибири кое-что еще возможно... Но именно что "кое-что" и даже
здесь - очень немногое... Идти надо интенсивным путем! Надо не искать, а
делать самим! Между прочим, у меня там, наверху, еще один... Хотите
посмотреть?
Тоекуда достиг стадии, когда ничто уже не удивляет.
- Зачем же вы его держите наверху? Он же вам разнесет всю
лабораторию...
- Не разнесет. Он в автоклаве. Видите ли, этот уже родился, а тот,
который наверху, еще не родился, вот в чем дело. Ну что, пойдем его
смотреть?
Только тут до Тоекуды начало всерьез доходить. С четверть минуты он
думал, посасывая мундштук "Беломора".
- Возьмите, возьмите! - засуетилась Лидия, сунула ему пачку "L&M".
Тоекуда бледно улыбнулся, отодвинул руку милой дамы.
- "Беломор" намного лучше... Ну, допустим, яйцеклетки мамонтих находили
уже давно...
Савел согласно склонил голову.
- Наверное, вы нашли способ их активизировать...
Савел опять наклонил голову.
- И, конечно же, нашли способ сделать так, чтобы ваше открытие было
непросто присвоить...
Савел опять наклонил голову и явственно хрюкнул при этом.
- Но вот чего я не в силах понять, так это где вы достали половые
клетки мамонта? Насколько мне известно, их никогда не находили... Была,
конечно, идея взять половые клетки современного индийского слона... Виды как
будто бы довольно близкие, могло получиться. Но я же вижу - это мамонт.
Тоекуда ткнул рукой в веселое животное в загоне. И, подняв голову,
погромче:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг