- Сегодня я готовлю завтрак, Игорь поможет.
- Ура! Вот теперь я вижу, что такое застоявшийся народ...
- Не застоявшийся, а отдохнувший! А вообще, надо думать, что делать...
- Это, Андрюша, смотря что будет на улице, если снег, то сидим здесь,
хочешь не хочешь.
- Не, Михалыч, надо нам теперь на них напасть, на тех, кто наш лагерь
захватил!
- Алеша, ты себе это как представляешь?
- А это... Ой, давайте помогу!
- Давай, Алешенька, наполни это ведро снегом...
- Вы кашу варить будете?
- А есть альтернатива, Павел?
- Ну... К примеру, вареные рожки.
- Та-ак... Народ, кто за рожки? Нет, ну нельзя ж с такими лицами! А кто
за гречку с тушенкой? Единогласно!
Шумно, весело валил народ на речку, кое-кто умывался и снегом. Снег на
глазах терял прежнюю рассыпчатость и легкость, насыщался водой и темнел. В
ладонях этот снег легко превращался в чудно пахнущую талую воду, начинал
протекать между пальцами.
Так же шумно, весело усаживались за еду. Лисицын с Алешей и с Женей
расстелили на полу брезент, полушубки, стали резать хлеб для завтрака.
Аккуратный Игорь определил подле избушки место, в котором опорожнение
кишечника не будет рассматриваться, как преступление перед общественностью,
так он выразился. Он выкопал там снежную ямку, сделал отгораживающий от
домика вал и воткнул в вал старую лыжную палку, валявшуюся здесь же.
Но и обильная еда не пресекла активности хорошо выспавшихся масс. Народ
собирался прямо сейчас идти отвоевывать Мишу Будкина, пусть по колена в
снегу, ворваться в собственный лагерь и отбить его у супостатов. Особо
сокрушался Алеша:
- Эх, до чего жалко, что ушли!
- Ну и что было бы? - спросил Андронов.
- Как что? Они бы сунулись, а мы бы их!
- А они нас! - тут же вмешался Лисицын. - Ты давай не хорохорься,
Алешка! Они же в лагерь почему полезли?
- А потому, - подхватил Паша Бродов, - что там был один только Мишка! А
в лагерь, где все, они бы не полезли. Они бы нас из-за деревьев, из-за
склонов бы и перебили.
- Или вошли бы в лагерь рано утром, - подхватил Андронов, - и открыли
бы огонь по низу палаток, где лежат спящие. Мы ж не думали ни о чем таком,
нас же голыми руками можно было... И такое же безумие - сейчас идти
атаковать.
- Ну, елки... Мы тут треплемся, а Мишка?!
- А насчет Мишки надо послать парламентеров, - предложил Андрей
Лисицын. - Например, наших милых эвенков. Передать с ними письмо и на
словах, что считаем нужным.
- Дело! - загорелся чем-то новым Алеша. - Давайте им письмо писать!
- Уж ты напишешь...
- А что ты такой хмурый, Павел? Мишку правда надо выручать!
- Алеша, а почему ты думаешь, что выручить можем только мы сами?
- А кто еще? - обалдел Алешка.
И тут опять заговорил Андрей Лисицын, как всегда мудрый не по годам:
- Я не понимаю, о чем речь? Конечно, мы сидим тут, куда же мы пойдем по
снегу? Там по колено... Надо позвонить этому японцу, как его... А, Ямиками
Тоекуда! Ну вот, ему и позвонить. Михалыч, да чего вы тянете?! Звоните
сейчас и расскажите, что здесь происходит.
И вот тут всем предстала редкая и поучительная картина - зрелище
смущенного Михалыча.
Потому что это и правда было самое простое и своевременное - позвонить
Ямиками Тоекуде и вызвать подмогу. Сделать нужно было именно это... но
произвести такое простое, своевременное действие оказалось уже невозможно, и
виноват был исключительно Михалыч. Потому что вчера, еще в первые часы хода
от лагеря, Михалыч поотстал покакать. А какать по-таежному, едва приспустив
штаны, с как можно большей скоростью, он, хоть убейте, не умел. Этот процесс
для Михалыча всегда был продолжительным и сложным и даже отчасти
торжественным, и десятки экспедиций перевоспитать его были не в силах. Вот и
вчера Михалыч, как обычно, развесил на деревьях полушубок, рюкзак, полевую
сумку и оружие, а заодно и теплые штаны. И сидел, размышляя то ли об
организации еще одной Академии наук, то ли о своей новой книге про то, как
строились курганы во втором веке до Рождества Христова.
Во всяком случае, рассуждения и размышления Михалыча были
продолжительны и сложны, и собирался он, пребывая в состоянии некой
элегической отрешенности. Ну и забыл на ветке сотовый телефон. Вот и вся
история, ребята...
Все сидели, потупив очи в некотором смущении духа. Из-за привычки
торжественно какать и из-за дурости Михалыча дело оборачивалось худо - не
будет помощи, все надо делать только самим. И выручать Мишку, и доводить до
конца экспедицию, и возвращаться домой.
Никому нельзя послать весточку, что происходит с отрядом. Даже если все
полягут, никто и ничего не узнает. Они пропадут, как экспедиция барона де
Толля, о которой до сих пор толком ничего не известно, что вообще произошло.
Барон со своими людьми ушел куда-то в снежную пустыню и не вернулся. Только
и всего.
- Ну, ведь до Карска пешком идти не надо... - задумчиво сказал
Лисицын. - Нам бы только до ближайшего телефона...
- Да, верно! - оживился Михалыч. - Может, я как раз и схожу? Мы с Женей
и сходим, разведаем...
- Вы вчера уже "сходили", не позорьтесь.
Игорь произнес это спокойно, без малейшего неуважения, но Михалыч
мгновенно зарделся, опустил голову, словно хотел изучить собственные ступни.
- Ну, а кто?
Вопрос Павла упал словно маленький, но громко стукнувший камушек.
- Значит, придется разделяться?
В словах Андрея были и вопрос, и утверждение.
- Получается, что так. Дело в другом: где здесь вообще есть телефон? -
поинтересовался Алеша.
- Михалыч, доставайте карту, - почти скомандовал Андронов.
Неузнаваемый Михалыч кротко достал карту; сопя и вздыхая, стал
показывать на ней места, где есть телефонная связь. Вроде бы есть в
Бриндаките. Это ближайший поселок, фактория. Это сто пятьдесят километров, в
долине Келамы. Это по ту сторону хребта. Есть военная база, Хабатай, - это
триста километров на север, уже в тундре. Есть Голамда, но это на восток, и
все-таки далеко, километров четыреста.
С полминуты царило молчание: народ переваривал информацию. И тут
раздался уверенный, веселый голос:
- Сто, совсем подымался ест? Сяй пить будем? Кушить будем?
Обдавая всех запахом прелых тряпок и табака, в зимовье ввалились
эвенки. Мало того, что над их ушами орали и вопили так, что самим
становилось страшно. К ним в палатку забирались и таскали, трясли их за руки
и за ноги, специально, чтобы разбудить.
- Будем кушать, Афанасий! Будем кушать, Николай! Давайте миски.
У эвенков была одна деревянная миска. Судя по ее виду и запаху, из этой
миски ели еще предки эвенкийского народа во время всего своего нескончаемо
долгого пути от озера Байкал к нынешним местам расселения. А вот на что не
нашлось времени за все эти тысячелетия - так это чтобы помыть миску.
- Мужики, кто доел? Давайте быстренько помоем, - снова начинал
командовать Михалыч.
Эвенки не очень понимали, зачем нужно мыть миску и зачем их должно быть
целых две, но Алешка сбегал и свою миску помыл. Остальные продолжали
спорить. Вроде бы ясно, что идти надо было на Кемалу, к Бриндакиту. С другой
стороны - а как идти? Всем колхозом? А кто же тогда будет мамонтов стеречь?
А если разделяться - то кто остается? И кто уходит, чтобы позвонить?
Дымился невероятной крепости чай, хрустел на крепких желтых зубах
сахар, и Лисицын с его опытом таежника угадал нужный момент и начал
расспрашивать эвенков.
- Как думаешь, Николай, доберемся мы до Бриндакита?
- Почему не доберемся? Доберемся. Три... лучше четыре дня ходи, и
доберемся.
- А может, лучше на оленях? По снегу?
- Не, по снегу не пойдем. Сейчас зачем ходи? Сейчас сиди надо. День
сиди, снег. Два день сиди, потом снега нету, потом ходи.
- Понимаешь, Николай, мне сейчас в Бриндакит надо. Я не могу никак
ждать, а по снегу идти боюсь. - Лицо Николая отразило стоическое отношение к
его непроходимой тупости. Молодой, неопытный Афанасий хохотал так, что
свалился навзничь на спину, стал перекатываться с места на место.
Николай пихнул ногой Афанасия, спросил все с тем же стоицизмом:
- Зачем бояться идти по снегу? Надо лижи брать и не бояться...
- А у тебя есть лыжи, Николай?
- Путилька путет?
- Будет, будет! А сколько у тебя лыж, Николай?
- Две... - страшно удивился Николай.
- Двое лыж или две лыжины?
Почти минуту Николай тупо всматривался в Андрея. Потом решительно
поднялся.
- Я сисяс.
И вернулся, неся в каждой руке по такой плетеной штуке, вроде теннисной
ракетки, но длиннее. Такая очень вытянутая ракетка, длиной больше полуметра.
- Один лижа, - сказал Николай, взмахнув одной ракеткой под самым носом
у Андрея. - Два лижа, - продолжил он, взмахивая второй: - Вот.
- Ты не дашь лыжи?
- Обе? - уточнил Николай.
- Конечно, обе.
- Тогда две путилька давай.
- Бери. Только расскажи, как надо идти в Бриндакит?
- Совсем просто ходи... Трахт!
- Это тебе просто, Николай! Ты мне расскажи, как бы ты шел?
- Как, как... Ходи и ходи...
- Исвиркет надо переходить?
- У тебя глаза есть?! Можно через хребет ходи, а через река не ходи?!
- А где через нее лучше ходи?
- Ну где... Ходи туда... Там видишь - камни, камни, а вода широко,
шумит, ревет, а ничего не может. Там ходи. - Николай глубоко задумался, и
все-таки добавил: - Там лижи надо снимай.
Афанасий опять зашелся от восторга. Разговор был мучителен для
Николая - это понимал Андрей, понимали и Андронов с Михалычем. Николай не
привык думать о дорогах, воспринимая их как данность. Знание, как "ходи",
давалось не объяснением, не думанием, а только опытом и ничем больше. Не
знать, как пройти из долины Исвиркета в долину Кемалы, мог только маленький
ребенок или пускающий пузыри идиот. Николай искренне не знал, как объяснить,
путал важные приметы с чепухой, страдал, потел, кряхтел, но трудился
искренне и честно - вспоминал приметы, рисовал, объяснял, что и на что
похоже.
Постепенно накапливались расстояния и приметы, карту уснащало все
больше надписей и рисунков, нанесенных карандашом. Все больше записей
делалось в блокнот. Через час почти все, наверное, смогли бы дойти до
Бриндакита.
- Ну что, народ, надо всем идти или...
- Нет, Михалыч, всем идти нельзя, надо мамонтов стеречь и надо врагов
одолеть, Мишку отнять.
- Для спасения Мишки надо посылать парламентеров... эвенков, мы же
говорили.
- Насяльник, а путилька путет? - непосредственно вмешался Николай.
- Будет, Коля, будет... Одна - прямо сейчас, за лыжи и за помощь.
Вторая - потом, если врагам письмо отнесете.
- Я не Коля, насяльник... Я - Николай!
- Ну, будет бутылка, Николай.
- Так что, Михалыч, идти придется одному, вот что совсем нехорошо...
- Потому что лыж на одного, Павел?
- Именно...
- А мы все, получается, останемся и будем тут сидеть, пока стает снег?
- Так ведь не просто так сидеть, Михалыч. Стает снег - и начнем
операции, к своему лагерю пойдем.
- Алеша, а если снег еще неделю не стает?
И опять вмешался Николай:
- Такой снег быстро уходи...
- А стает снег - и займемся лагерем, который захватили чижиковцы.
- А кто пойдет, Михалыч?
- Я, - спокойно обронил Андрей.
Михалыч кивнул, соглашаясь. Закивали и Андронов, и Сергей. И Алексей
ничего не имел против. И высказался только Павел Бродов:
- Да понимаешь, Андрюша... Думаю, идти надо мне.
Не один Андрей Лисицын, все набившиеся в зимовье выпучили глаза на
Павла. Заявление, что и говорить, было уж очень нестандартное.
- А давай-ка проверим, как ты пойдешь на этих лыжах?! - нашелся,
наконец, Андрей: - Я на зимних лыжах с пяти лет стоял!
- А нас и этому учили, парень. Не с пяти лет, конечно... Но давай мне
лыжи, пробегу.
И правда, Павел лихо побежал, сделал на лыжах круг.
- Что, съели?! А идти надо мне, у меня документ есть, что я из
угрозыска. Мне телефон точно дадут.
ГЛАВА 12
Себе на уме
28 - 31 мая 1998 года
Не только Чижиков и Простатитов не получили своевременных известий.
Точно так же молчал и сотовый телефон Ямиками Тоекуды. Неудивительно, ведь
сотовый телефон Михалыча так и остался висеть на лиственнице где-то между
устьями речек Коттуях и Исвиркет. А вернуться за ним и поискать Михалыч при
всем желании не мог, потому что в то самое время, когда надо было выходить
на связь, Михалыч как раз брел, сцепив зубы, под хлопьями падающего снега и
сам очень походил на снеговика.
В этот вечер Ямиками Тоекуда тоже долго гулял, но только по набережной
Кары. Мобильный телефон молчал. Ямиками Тоекуда был спокоен и тих, как
всегда, разве что слегка задумчив. Наблюдательный человек мог бы и заметить,
что задумчивость японца как-то связана с его мобильником. Потому что он не
раз обращал к мобильнику задумчивый, вопрошающий взгляд. И, даже ложась
спать, положил мобильник совсем близко, в полуметре от головы. Но мобильный
телефон молчал.
А назавтра Ямиками Тоекуда опять отправился гулять, заходя то в один
"комок", то в другой. Из "комков" он выходил с цветастой сумкой, и сумка
становилась все объемнее.
Где-то часов в двенадцать дня Ямиками Тоекуда вошел в один "комок", но
никто не видел, чтобы он оттуда вышел... С четверть часа наблюдатели
благодушествовали, уверенные сверх меры, что вполне контролируют ситуацию.
Через полчаса возникла необходимость обревизовать внутреннее пространство
"комка". Продавец скучал в углу, читал "Войну и мир", искоса наблюдал за
вошедшими. А больше в "комке" не было, уж извиняйте, никого... Еще через
пять минут пришлось спросить у продавца:
- Где же японец?
- Какой еще японец?!
- К вам сюда заходил японец!
- Ну, заходил... и ушел давным-давно.
- Как ушел?!
- Ну как? Нормально... Ногами ушел.
Уже не заботясь о сохранении инкогнито и конспирации, оттеснили
продавца, вломились в подсобку. И там тоже не было никого и ничего. Не
только что японца, но не было даже малейшего признака, который бы указывал
бы на японца.
Ямиками Тоекуда не пытался сбежать, не совершал никаких подозрительных
действий. Когда ему стало нужно, он просто взял и ушел. И это было самое
унизительное для всех, кто его упустил.
А пока во множестве кабинетов по этому поводу гоношились, шестерили,
шныряли, снимали ответственность, возлагали ответственность, а также
спускали полкана, собирали ибун-траву, громыхали громами, вламывали, мылили
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг