Собственно, я и пришел на удары молотка и на бодрое пение Вовки. Песня
его мне так понравилась, что я ее запомнил наизусть, но только вот жаль, без
последнего куплета:
Сегодня тринадцатое сентября,
Мне снились кошмары всю ночь
То черти носились, убором звеня,
Грозились в муку истолочь.
То Пушкин и Лермонтов, пьяные в дым,
Грозились мне рифмой помочь
Потом Пугачев предлагал мне калым,
А с ним - капитанскую дочь.
Потом приходил Емельян Пугачев,
До вторника трешку просил,
И, глядя на мой пролетарский карман,
Ругался и в грудь себя бил.
Потом меня посетил гробовщик,
Осиновый гроб преподнес.
И только ушел он, как кто-то в гробу
Завыл, как некормленый пес.
Дальше в песне шла речь о том, что пришел сосед, принес портвейн, и
всякие кошмары исчезли. Но точно, в рифму, я этого текста не помню.
Для советских нравов характерно, что раза два появлялась толстая тетка
в белом халате и визгливо орала на Вовку, чего это он тут распелся:
- Больные тут, а он орет, рожа бессовестная!
А вот дикий стук молотка - это все в порядке, это можно! Производство -
священно, а попытки общаться, развлекаться, вообще делать что-то
неофициальное - глубоко подозрительны.
У Вовки оказался портвейн и пирожки "собачья радость" с ливером и с
"повидлой" (так почему-то всегда полагалось писать на этикетках), а у меня
были бесконечные таежные истории, и вот после второго стакана портвешка
Вовка и рассказал, что раза два видел тут "прозрачного такого мужика",
который проходит по лестнице и "шасть вон туда!" - причем очень точно
показал место, куда шастает прозрачный мужик. Это было как раз место, где
появлялся портрет, но вот портрета Вовка почему-то никогда не видел, а я ему
не стал рассказывать.
Вечер закончился "правильно" - появился врач, мы с Вовкой закончили
перерыв, и он продолжал сколачивать свои деревянные конструкции, а я побежал
на прием. Врач "не заметил", что от меня пахнет портвейном, а я "не обратил
внимания" на густой аромат скверной водки, волной расходящийся от эскулапа.
Он продлил мне больничный лист, и мы еще посидели с Вовкой...
Больше я Вовку никогда в жизни не видел, и в какой степени правда все,
что он наблюдал, мне судить трудно. Но вот что дает основания принимать эти
истории всерьез: то, что до "эпохи исторического материализма" здание
поликлиники использовалось, как здание благородного собрания. Со зданием же
связана история, имеющая прямое отношение к портрету и, очень может быть, к
"прозрачному мужику" на лестнице.
4 апреля 1866 года состоялось очередное неудачное покушение на
Александра II: у ворот Летнего сада в него стрелял некий Дмитрий
Владимирович Каракозов, родом из дворян, студент Казанского, а затем
Московского университетов. Потом уже стало известно, что этого самого
Каракозова вовлек в боевую организацию его двоюродный брат Н.А.Ишутин, и что
Каракозов уже распространял листовку "Друзьям-рабочим", в которой агитировал
рабочих на восстание, но неудачно - устраивать революцию никому и ни для
чего не было нужно. И тогда Каракозов купил револьвер, взял несколько уроков
стрельбы и отправился в Петербург - убивать...
До сих пор "революционеров-демократов" у нас ухитряются рисовать строго
розовой краской, изображать людьми, которые, может, в чем-то и ошибались, но
следовали высоким идеалам и пытались воплотить в жизнь некие прекрасные
мечты. Мол, если и ошибались - люди все равно были достойные.
Сложность в том, что современники понятия не имели, что это за
благородные, прекрасные люди их окружают, и писали о них, что называется,
нелюбезно. Об Ишутине и Каракозове подробно писала Елена Ивановна Козлинина,
хорошо знавшая обоих: "Любовь к молодой девушке необыкновенной красоты
заставила Ишутина лезть в герои, он гонялся за славой, готовый купить ее
хотя бы даже ценой жизни. Будь он человеком более культурным, он, вероятно,
этой славы и сумел бы добиться. Как ни широко тогда шагала наука, но все же
в ней не было ни единой области, которую при упорной настойчивости нельзя
было бы еще и еще продвинуть вперед. Но в том-то и заключалась трагедия, что
таким мелким людям, сереньким недоучкам, наука была не по плечу. Проще и
легче людям этого типа прикрываться бутафорией и под флагом политической
деятельности выжидать, не подвернется ли где еще кус послаще. А не ровён час
попасть в герои".
О Каракозове писала она еще более неприязненно: "Каракозов был еще
серее и еще озлобленнее Ишутина: он хотя и кое-как переполз из бурсы в
университет, учиться положительно не мог и, не умея по своей неразвитости ни
к чему приспособиться, перекочевывал из одного университета в другой, нигде
подолгу не уживаясь... и всюду его угнетала все та же беспросветная нужда.
Это и сделало его всегда готовым на всякое злое дело в отместку за свои
неудачи" [4, с. 80].
Директор красноярской городской библиотеки Леонид Павлович Бердников,
человек объективный и ученый, так комментирует это сообщение: "Наверное, это
не очень объективная оценка. Но в архиве Красноярска хранятся сотни дел, где
описываются не очень высоконравственные поступки политических ссыльных" [4,
с. 81].
Как видно, романтический ореол "революционеров-демократов" сразу
рассеивается, стоит только заглянуть в архивы и с небес теории
"переустройства общества" спустить эту неприятную публику на не особенно
чистую земельку...
Каракозов промахнулся и был повешен - на мой взгляд, хорошо, что
промахнулся, и совершенно справедливо повешен. А вот по поводу события,
повлекшего за собой появление портрета в благородном собрании, возникают
разные версии.
По одной из них, некий мещанин, Осип Иванович Комиссаров, стоящий в
толпе рядом с Каракозовым, схватил его за руку. Потому, мол, и промахнулся
Каракозов в царя. По другой версии, все объясняется гораздо проще: этот
мещанин был в стельку пьян, и когда Каракозов вскинул руку с револьвером,
уцепился за нее, повис на руке, просто чтобы не упасть. Опять же - есть
версия, что напился дяденька в приступе верноподданнического экстаза, а есть
и другая - что он не просыхал уже с неделю. Естественно, что первую версию
отстаивали люди благонамеренные, а вторую - "подрывные элементы".
А есть и еще одна версия, трудно сказать, благонамеренная или нет.
Версия состоит в том, что Каракозов промахнулся не потому, что ему помешали,
а попросту от волнения и от банального неумения стрелять. Выстрелил он, не
попал и кинулся бежать (опять же есть две версии - что он бросил револьвер и
что не бросил). Вот тогда-то неведомый мещанин и показал пустившимся в
погоню казакам и жандармам, куда побежал неизвестный...
В общем, темная это история, и чему верить, совершенно неизвестно. В
любом случае, что бы ни стояло за происшествием, эта история была раздута,
как защита государя с риском для жизни.
За свой верноподданнический подвиг мещанин О.И.Комиссаров тут же стал
дворянином под фамилией Комиссаров-Костромской (поскольку родом он из
Костромы). Газеты восхваляли Комиссарова, а если и не восхваляли, то
всячески трепали его имя, и "все общество", включая его самые что ни на есть
верхи, жаждало его видеть. Великое множество раз дворянин
Комиссаров-Костромской рассказывал умиленно всхлипывающим барыням, как со
страшным риском повязал огромного и страшного Каракозова, великое множество
раз наполнялся его бокал... И, забегая вперед, скажу: прожил он недолго, жил
бесславно и как-то зимой попросту замерз пьяный в канаве. В общем, новый
дворянский род Комиссаровых-Костромских как-то так и не состоялся.
Покушение было 4 апреля, а 13 мая 1866 года губернатор Енисейской
губернии получил телеграмму о том, что надо освободить отца этого
новоиспеченного дворянина, Ивана Алексеевича Комиссарова, крестьянина села
Молвитино Буйского уезда Костромской губернии, который вместе с женой
отбывает ссылку за уголовное преступление в селе Назарово Ачинского округа.
Наверное, имеет смысл уточнить - папа дворянина Комиссарова сидел за
вульгарное воровство: в 1858 году ему дали 12 лет ссылки в Сибирь. А мама
Осипа Комиссарова, Евгения Ивановна, к тому времени умерла и была похоронена
здесь же, в Назарово.
В это время в Енисейской губернии губернатором был генерал-майор Павел
Николаевич Замятнин, полное название должностей которого выглядит так:
"военный губернатор города Красноярска, Енисейский гражданский губернатор,
генерал-майор".
М.А.Бутаков, известный красноярский поэт и публицист, откликнулся на
его назначение в 1862 году:
Дождались мы давно жданного
Генерала красноштанного.
Он оратор неприветливый,
Губернатор зато сметливый.
С одной стороны, любимой поговоркой "героя" подавления варшавского
восстания П.Н.Замятнина была "Кто палку взял, тот и капрал", а до назначения
губернатором в Енисейскую губернию он несколько лет был полицмейстером в
Москве. По оценке издателя Л.Ф.Пантелеева, отбывавшего ссылку в Енисейской
губернии, был он хотя и не злым человеком, но "поразительно ограниченным,
взбалмошным". Гм...
С другой же стороны, за годы правления Замятнина в Красноярске открыты
были две гимназии, а в селах и деревнях ни много ни мало 77 народных школ.
Достоверно известно, что именно он первым обратил внимание на талант Василия
Сурикова. Однажды при просмотре бумаг губернатор обнаружил подброшенный
кем-то в них свой карандашный портрет. Сходство оказалась таким разительным,
что Павел Николаевич потребовал отыскать автора и принял личное участие в
его судьбе, просил купца Петра Ивановича Кузнецова оплатить учение Сурикова
в Петербурге.
За свои труды П.Н.Замятнин получил от Александра II орден Александра
Невского с алмазными украшениями, а Красноярская городская дума постановила:
"Почтительнейше просить Его превосходительство генерал-майора Замятнина
удостоить наше общество принятием на себя звания почетного гражданина
губернского города Красноярска".
Но до этого городская дума подумывала о другом кандидате в почетные
граждане... об И.А.Комиссарове. Том самом сосланном деревенском воришке.
Произошло это, правда, до того, как город познакомился получше с отцом
героя...
По-видимому, Замятнин хотел устроить из этого происшествия некое
"патриотическое шоу"... а может быть, попросту как человек военный истово
выполнял приказ Петербурга: было велено вернуть Комиссарова из ссылки? Есть
вернуть!
Во всяком случае, губернатор лично поехал в Назарово, привез старика в
Красноярск, дал в его честь торжественный обед и с помпой отправил его в
Петербург. Как себя чувствовал при этом Комиссаров-старший, как он
использовал внезапно свалившуюся на него благодать, мы знаем даже слишком
хорошо. Поговаривали, что одна из купчих после торжественного обеда не
досчиталась лисьей шапки, но в это верится слабо: во-первых,
Комиссаров-старший за обедом напился до потери способности сидеть
вертикально и управлять естественными функциями организма. Во-вторых,
украсть такую малость ему не было уже ни малейшей необходимости. Или
все-таки сработали подавляемые до сих пор инстинкты? Не знаю... Во всяком
случае, в последующие годы Комиссаров-старший воровал, это известно
совершенно точно.
В Красноярске же Иван Комиссаров дал телеграмму сыну (за казенный счет,
естественно): "Возлюбленный сынок мой, непременно преклони колена Батюшке
нашему Великому государю. Меня на руках носят в Красноярске, а сегодня все
городское общество давало мне прощальный обед. Нетерпеливо считаю минуты,
когда Бог приведет меня прижать тебя, милый Осипушка, к моему родительскому
сердцу".
Ситуация возникала препохабная: сам губернатор Замятнин, который и
заварил всю кашу, начал прятаться от назойливого и вечно пьяного старика. С
другой же стороны, как лицо официальное и убежденный монархист, вынужден был
делать хорошую мину при все более скверной игре. Например, по его прямому
указанию от жителей Красноярска и всей Енисейской губернии скрывали, что
Комиссаров сослан за воровство и уже в самом Назарове был смертным боем бит
за конокрадство. Власти делали вид, что Комиссаров просто проживает в
Назарово, а вовсе не наказан за уголовщину.
Очень любопытный штрих - нашелся чиновник, Василий Иванович Мерцалов,
который не участвовал в торжественном обеде в честь Комиссарова и
демонстративно не желал иметь дела с "проходимцем из Назарово". И никак он
не поплатился за свое вольнодумство, В.И.Мерцалов! В 1902 году, на склоне
лет, станет он даже сенатором...
Но остальные-то чиновники ручкались с конокрадом, сидели с ним за одним
столом, а отцы города даже решили присвоить Ивану Комиссарову звание
почетного гражданина Красноярска. Правда, об этом они пожалели и решение о
присвоении ему почетного гражданства отменили, узнав новости: в Петербурге
Иван Алексеевич так разгулялся, что царь вынужден был подписать указ о
выдворении из столицы папы своего спасителя. А тот и в Нарве спер двух
жеребцов и женился на девице, на 43 года его моложе (в 66 лет - на
23-летней).
А тогда, весной 1866 года, П.Н.Замятнин велел написать поясной портрет
Осипа Ивановича Комиссарова-Костромского и повесить его в богадельне,
сооруженной в Назарово и названной Комиссаровской в честь матери спасителя
царя, Евгении Ивановны. Портрет был заказан столичным художникам и обошелся
красноярцам в добрую тысячу рублей (большую часть средств дал все тот же
Петр Иванович Кузнецов, меценат молодого Сурикова).
А пока суд да дело, портреты Осипа Комиссарова написали маслом и в
Красноярске, и губернатор повелел повесить эти портреты в благородном
собрании и в мужской гимназии. Где висел портрет в мужской гимназии, мне не
удалось установить. А вот в благородном собрании он висел как раз на том
самом месте, где появляется и до сих пор... Или, по крайней мере, где он
появлялся еще в 1970-е годы.
Почему? Трудно сказать... Может быть, и на том свете жалкому "спасителю
государя" трудно, неприятно получать такое преувеличенное воздаяние?
ГЛАВА 18
ИСТОРИИ НИКОЛАЕВСКОЙ ГОРЫ
Поклонение горам является одним
из самых древних форм первобытной
религии.
Д.Н.АНУЧИН
Николаевская сопка - это вулкан, потухший в незапамятные времена, еще в
эпоху динозавров. До сих пор ее очертания хранят классическую форму вулкана.
Николаевская сопка нависает над городом с южной стороны, там, где город,
разрастаясь, постепенно уперся в отроги Саян. Одна из картин Сурикова,
писанная в 1894 году, сделана явно с Николаевской сопки; на этой картине
очень легко узнать местность - так тщательно и так точно выписаны все
излучины Енисея. Но только поля и леса изображены на месте нынешних
Студенческого городка и Академгородка [5].
А сопка находится над склоном, который с прошлого века называется
Николаевской горой. На самом деле это не гора... в смысле, не холм и не
сопка. Просто там местность резко повышается, и этот склон стали называть
Николаевской горой, потому что в этом месте стояла деревня Николаевка, до
того, как полностью растворилась в городской застройке.
Во времена Сурикова город кончался до деревни Николаевка, и
Николаевское кладбище лежало за границами не только Красноярска, но и
Николаевки, располагаясь на склонах горы, ведущей к Николаевской сопке.
Еще в 1950-е годы за Николаевским кладбищем был только лес, стократ
рубленный, используемый для выпаса, потравленный вырубками, - но лес. И этот
лес тянулся километров 15, до самого поселка Удачный, уже за пределами
современного города.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг