Сергей Булыга
Конный пешему товарищ
Был такой беглый солдат - Балазей. Нигде он гнезда не вил, а ходил по
державе, народ веселил и сам над народом смеялся. Он на дуде играл - где на
свадьбе, а где на поминках - и тем кормился. Он вообще на мир смотрел
просто и ни во что не верил. Потому что, говорил, всякая вера хоть чего,
хоть самую малость от человека, но требует. А раз Балазей ничего не имел,
то и веровать ему было нельзя - отдавать-то нечего! Было у него, правда,
ружьецо, но ружьецо дареное, от самого царя.
А дело вот как было. Будто вроде он, Балазей, словно как бы раньше с
самим царем дружбу водил, а потом они рассорились - заморскую принцессу не
поделили. Принцесса, она, как и всякая баба, никак выбор сделать не могла:
и царь богат, и Балазей орел, и царь простак, и Балазей умен - кого тут
предпочесть? Тогда они, как настоящие товарищи, принцессу на кон поставили,
в картишки схлестнулись. Царь хоть и выиграл, да передернул - бубнового
короля из колоды вытащил. Короли, они всегда царям приятели, так что все
вроде бы и справедливо. Но Балазей обиделся, кричит:
- Стой! Положь!
Схватились, разодрали короля напополам. И это чистая правда: Балазей
любому, кто желал, свою половину той карты показывал.
- Вот, - говорил, - это моя. А другую половинку у царя спросите.
Верили на слово.
Но и это не все. Царь больше играть не желает, хватает принцессу в
охапку. А Балазей, осерчав, за ружье! Оно там на стене висело. Царь, увидев
такое дело, сразу в крик:
- Ладно, бери, меняемся!
Балазей посмотрел, посмотрел... А и действительно, красивое ружье!
Дуло черненое, курок золоченый, приклад из деревянной душистой породы и
весь в рисуночках. А легкое, а емкое! И, как потом оказалось, центрального
боя с алмазными кремнями. Принцесса же - сухая, конопатая, гундосит не
по-нашему. Царь ее, кстати, и сам на третий год восвояси отправил. То ли
дело ружье! С таким ружьем... Оно - не знаю, поверит ли кто, - на тридцать
верст стреляло и без промаха.
Так что закинул Балазей дареное ружье за левое плечо и ушел со службы,
от царя, от бывшего товарища. И двадцать... ну, десять лет это ружьецо
каждый вечер его без единой осечки кормило. Сядет, расскажет, поверят -
накормят. А не поверят - так вскочит, оскалится, клацнет курком.
- Геть! Геть! - кричит.
Хлипкие разбегутся, смелые останутся. И - пошла потеха! Чего он только
не выделывал! Палил куда попало, и все с великой пользой: сундукам замки
сшибал, мухам крылья обрубал, всем желающим больные зубы выстреливал без
лишнего кровопролития. И за это умельца до отвала кормили и ло упаду поили.
Вот какой он был веселый человек!
Но как-то однажды забрел он в такую деревеньку, где не то что царское
ружьишко - дуда горластая и та никого не возрадовала. Уж очень дрянное
попалось селение: никто там не родился, никто не помирал, никто свадьбу не
гулял. Пусто на улице, скука. Идет Балазей, брови хмурит, вздыхает. Вот,
думает, осень настала, и руки дрожат, и курки заедает, дуда не поет.
Поежился бывший солдат, шапку снял, на небо посмотрел, по сторонам. И
видит...
Какой-то валацуга, непотребный оборванец, у забора стоит, на поросенка
смотрит. И то сказать: забавный поросенок - молодой, а сала как у старого.
Способный, значит. Тут надо бы его хватать и убегать, а оборванец смотрит.
Должно быть, очумел от голода. Эх, думает бывший солдат, пропадет человек!
'Подошел он к нему, по сторонам покосился и шепчет:
- Ну, чего смотришь? Дерзай!
- Как дерзать?
- А хотя бы вот так! - Балазей поросенка за нежное ухо берет и от
земли отрывает.
Поросенок от подобной лихости речи лишился, молчит. Валацуга говорит:
- Зачем ты его так?
- Как зачем? Откушаем. Аида за мной! - и побежал солдат рысцой к
околице.
Валацуга его догоняет, срамит:
- Брось поросенка! Нечестно, неправедно это! - и за рубаху хватает,
вот-вот разорвет...
Остановился Балазей, презрительно на валацугу глянул и только
отвечать...
Как поросенок осмелел и поднял дикий ор. На ор враз по всему селению
калитки заскрипели, людишки показались - кто с топором, кто с вилами. Ведь
до чего безобразный народ! Когда Балазей на дуде убивался, так ни один с
печки не слез, зато презренный поросячий визг всех на ноги поднял!
Но это мы сейчас пространно рассуждаем, а тогда Балазею не до
разговоров было: жизнь или смерть решались. Так что схватил он трофей - и
бежать. Валацуга за ним.
Ушли без потерь. Забежали в ближний лес, развели костер, поросенка
порешили, сели ужинать...
Нет, на самом деле все куда труднее было. Забежали они, отдышались,
Балазей из-за голенища штык достал... А валацуга его за руку хватает,
кричит:
- Не позволю! Он краденый!
Тут хотел Балазей... Нет, не стал. Вместе ж крали! Штык опустил и
говорит:
- Какой же он краденый? Он купленный!
- Как это купленный? Когда?
- А по дороге. Я им дуду, они мне поросенка. Справедливо?
Посмотрел валацуга, и точно: нет дуды. Балазей ее, видать, дорогой
обронил. Ну вот, а я сказал, что без потерь ушли. Хорошая была дуда - в ней
парабор на восемь дыр и пищик индюши-ный...
А валацуга:
- Что дуда! Может, им поросенок нужнее.
- Э! - говорит Балазей. - Плохо ты о людях думаешь. Народ всегда к
веселью тянется. А это что? Свинья она и есть свинья! - и жахнул штыком в
поросячье сердце.
И вот сидят они, едят... Нет, валацуга не ест, только слюни глотает.
Он терпит. Блаженный! Бывший солдат на него посмотрел, подмигнул,
облизнулся, потом говорит:
- Думаешь, я от рождения такой кровожадный? Отнюдь. Я в юные годы
столь ласковый был, что меня в сарафан обряжали. Потом... настали взрослые
года, забрили мой высокий лоб; служить отправили. Там каждый день, бывало,
еще солнце не взошло, уже кричат: "Подымись! Становись! Глаза направо! Не
дышать!" Ну и не дышим. До обеда. Потом болтухи перехватим и начинаем
ружейный артикул...
И замолчал Балазей, опечалился. Грустно, досадно, обидно ему! Все годы
его горькие, все шомполами битые, голодные, холодные, злые, бродячие -
тьфу!
А еще валацуга прибавил:
- Да, житие наше прискорбно; живем как трава. Чуть повыше поднялся,
так сразу скосили.
- А что делать? - вздохнул Балазей.
- Улететь, - валацуга ответил. - В чистом небе просторно, привольно,
там солнышко греет, тепло.
- М-да, - еще горше вздохнул Балазей, - там тепло. И кабы я умел
летать, так ... - и задумался: а и действительно, что он тогда бы делал и
куда бы полетел?
А валацуга как бы между прочим говорит:
- Человек всю жизнь летает, только многие того не замечают.
Усмехнулся бывалый солдат:
- Это, что ли, во сне?
- Нет, зачем же во сне! - валацуга смеется. - Мы и сейчас с тобой не
просто так сидим, а по небу летим.
- Как летим?
- Очень просто. Ведь мы не сами по себе, а на земле сидим, а земля,
как известно, вкруг солнца летает. Понятно?
- Так точно! - отвечает Балазей и ухмыляется.
И в самом деле, что тут понимать? У валацуги ум за разум заскочил. Вот
это находка, вот это удача! Похлеще царского ружья! Приосанился бывший
солдат, говорит:
- Пора бы нам и познакомиться. Как тебя, юноша, звать-величать?
- Миколайкой.
- Во-во, Миколай. А меня - Балазей. Так куда мы собрались?
- В Архаровск.
- Пошли!
И пошли. И на каждом ночлеге - успех. За миколайкины байки кормили
гостей и поили в три горла. Вот, скажем, придут, Миколайку блинами
накормят - он мяса не ел, - а потом Балазей, собравшимся тайно моргнув,
степенно спросит:
- А скажи нам, великий мудрец, откуда люди пошли?
Миколайка:
- С деревьев. Люди раньше были дикие, мохнатые, с хвостами.
Все молчат, головами кивают. Ведь сказано им: Миколайка обидчив; чуть
что - замолчит. Но уж если над ним не смеялись, он, бывало, такое верзал,
что представить нельзя. Только что нам Миколайкины слова, когда дела и того
хлеще оказались!
А было это так. Шли они, шли и дошли до Архаровска. День был
солнечный, поле вокруг, в трех верстах - городская застава. Сели друзья
отдохнуть. Балазей разулся, портянки на кустах развесил. Миколайка... свою
торбу развязал и стал доставать из нее деревяшки, прутики, дощечки, крючки,
закорючки, обрезки холста...
- Что это? - удивился Балазей.
Молчит валацуга, сопит. Щепку к закорючке, закорючку к дощечке
цепляет, тут же рядом деревяшку приспособил, холстом обернул, потянул -
удержалось.
Встал Балазей, подошел, посмотрел - ничего не понятно! А Миколайка -
опять же молчком - свое строение расправил, хомутами за плечи приладил,
руки кверху поднял, улыбнулся и спросил:
- Узнаешь?
- Крылья, что ли?
- Они.
Стоят они, молчат, и у каждого мысли свои. А потом Балазей, головою
тряхну в, говорит:
- Ну, д-давай!
Посмотрел Миколайка в небо, признался:
- Я, видишь ли, солнца боюсь. Как бы оно крылья не спалило.
- А ты пониже над землей стелись.
- Нет, я в небо хочу!
Балазей головою покачал - не жилец Миколайка, как пить дать не жилец!
А тот походил по поляне, попрыгал, испробовал крылья на крепость, а
после снял их, разобрал и в торбу спрятал. Сел, на солнце посмотрел и
говорит:
- Есть в Архаровске лекарь, всех лечит. И есть, говорят, у него
холодильная мазь. Вот бы той мази добыть!
- А зачем?
- Крылья смажу, тогда не сгорят. Вот только мазь дорогая, а деньги где
взять? - и смотрит синими глазами. Безумными, блаженными. Глянул в них
Балазей... и решился. Сказал:
- Государь нам поможет! - и ружье подхватил, повертел для красы.
А что? Ружье богатое: дуло черненое, курок золоченый, приклад
деревянный душистой породы в рисунках. Миколайка руками всплеснул:
- Как же можно! Ведь это подарок!
- Молчи!
И... отвернулся валацуга, зашмыгал, захлюпал, заплакал от счастья.
К обеду в Архаровск пришли. И, минуя храмы, лавки, балаганы, - прямо к
лекарю.
Лекарь душевный попался, сказал:
- Наилучшая мазь! От горячки спасает, от жару, от пару, от свары.
Пятьдесят ассигнаций стакан.
Миколайка:
- А если в обмен? Например, на ружье. Сколько дашь?
И Балазей ружье с плеча снимает. Лекарь прищурился.
- Дай-ка сюда, - говорит, - посмотрю.
Балазей:
- А что смотреть? Сейчас проверим! - и клацнул алмазным курком.
Лекарь в крик:
- Ты чего? Очумел?!
Балазей ему дуло к брюху приставил, спросил:
- Сколько стоит? Не слышу!
Лекарь зажмурился.
- Даром берите, не жалко.
Взяли ровно полведра и ушли, раскланявшись.
Миколайка, крылья мазью натирая, вздыхал:
- Не к добру наш разбой, не к добру!
Так и вышло. Назавтра пошли на базарную площадь, там для разбегу
просторно. Но как только купцы-продавцы увидали диковину, так обступили и
проходу не дают и пристают:
- Почем товар? Зачем товар? Чего так много просите?
- Не продается! - кричит Балазей. - Не хватайте! Не рвите! А кто чуда
желает, валите за мной; по пятаку беру, по-божески!
Их народ обступает, шумит, но Миколайка никого не видит и не слышит.
Идет себе, средь любопытных молча продирается, вот Балазей один и
отбивается.
- Не лапай, - кричит. - Не замай! Это, может, заморское чудо; не
трожь!
И тут как назло кто-то цап его за руку! Цепко! Обернулся Балазей,
хотел нахалу по сусалам сьездить... и обмяк!
И то сказать - пред ним штабс-капитан! Усы вощеные, глаза кровавые. И
шепчет:
- А; беглый солдат! Балазей! Вот ты где!
Балазей побелел, отвечает:
- Обознались, вашбродь, ну ей-бо обознались!
- Ну уж нет! Все как есть! - говорит офицер. - И повесят тебя,
Балазей, за измену отечеству!
А что? И запросто повесят. Он ведь мало того, что со службы сбежал,
так еще и украл секретное трофейное ружье. М-да, тут верная смерть. Разве
что...
Подскочил Балазей, заорал:
- Полетел! Полетел! - и пальцем в небо тычет.
Офицер поверил, глянул... А Балазей рванулся, вырвался, в толпу - и
сник. Штабс-капитан, осерчаа, по-военному свистнул. Солдаты - на свист, а
народ - кто куда. Невозможная давка! И тут...
Как только люди в переулки схлынули, так Миколайка на просторе
разбежался, крыльями - мах! мах! - и полетел.
Остолбенел народ, шапки снял. Знамение! Один говорит:
- К недороду.
Другой:
- К урожаю.
Привычное брожение умов.
А Миколайка все выше и выше летит, ничего не боится. А что? Полведра
холодильного средства извел, так теперь хоть на солнце садись!
Балазей средь народа стоит, на товарища смотрит... И стыдно ему! Эх,
сколько он над ним смеялся, сколько потешался! А сам кто? Дурак дураком.
Вдруг он слышит:
- Стоять! Не дышать! Глаза направо!
И... словно и не было тех долгих вольных лет и словно никогда он не
бродил по свету! Стоит Балазей и не дышит, направо косит. Там, справа,
солдаты по небу стреляют, а штабс-капитан народу объясняет:
- Нельзя, чтобы в небо летали, запрет. Вам же только позволь, никого
на земле не останется. А кто тогда будет налоги платить, государю служить?
Р-разойдись!
Не уходят. Стоят и молчат.
А солдатам никак Миколайку не сбить, и он все выше, выше в небо
забирается. Вот штабс-капитан и сказал:
- Сейчас мы этого злодея запросто подстрелим. Есть у нас для этого
дела специально натасканный бравый солдат, он за меткую пулю в фельдфебели
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг