К.Булычев
Поход на стадион
Я решил отыскать истину на Олимпийском стадионе.
Для этого в одно из последних воскресений ушедшего года, утром, я
вышел из станции метро "Проспект Мира" и, влившись в ручеек людей с пустыми
рюкзаками, тележками и сумками, двинулся подземным переходом мимо киосков с
кроссовками и пивом к громаде крытого Олимпийского стадиона, под трибунами
которого по субботам и воскресеньям проходит самый большой и
представительный в Москве базар и где, в частности, приобретают книги
лотошники, оттого-то и привозят туда книги зачастую машинами, а уносят в
мешках. Да и стоят книги процентов на тридцать, а то и более дешевле, чем у
станции метро или на вокзале.
Именно там, как мне показалось, лучше всего приглядеться к тенденциям
в нашем книгоиздательстве, в частности, к тенденциям в издании переводной
фантастической литературы.
Такое стремление возникло у меня оттого, что, проводя разборку старых
бумаг, чтобы выкинуть их и освободить место для бумаг новых, я натолкнулся
на текст какой-то забытой статьи, где ее автор (то есть я сам) стенал по
поводу невозможности для нашего читателя познакомиться с истинным
состоянием дел на американском книжном рынке, выражал надежду на то, что
когда-нибудь цензурные рогатки исчезнут, и мы все - фантасты всего мира,
объединяйтесь! - стройными рядами создадим массу шедевров и будем при том
дружить домами.
До чего же я (и мои коллеги) был наивен! Вот уберите преграды - и все
тогда станет замечательно! И в литературе, и в кино.
Мне (нам) казалось, что в будущей, свободной России читатели осилят
десятки значительных, умных, талантливых романов Филипа Дика, Урсулы Ле
Гуин, Силверберга, Старджона, Болларда, а наши собственные Платоны, скинув
бремя идеологических оков, разразятся томами, которые оставят далеко позади
не только Стивена Кинга, но и Курта Воннегута сотоварищи.
Свобода наступила и оказалась совсем иной.
Первой рухнула кинематография. В новых условиях фантастика оказалась
продюсерам не по карману. Если не ошибаюсь, то в последний раз мы увидели
космический корабль и чужую планету глазами Юрия Мороза в "Подземелье
ведьм".
Но ведь космический корабль или антиутопичный город стоят не дороже,
чем мир победившего социализма, если оба напечатаны на той же машинке. Но
никакой буйной поросли не возникло, и в литературе никаких крупных талантов
не появилось на свет. Я могу назвать лишь одного писателя высокого класса -
Пелевина. Правда, некоторые хорошие реалисты обратились к фантастическому
осмыслению мира и в том преуспели - Горенштейн, Петрушевская, Рязанов... Но
явления под названием "свободная фантастика" не возникло.
А что возникло? В кино все ясно - произошло то, что происходило в
любой слаборазвитой стране: американское кино, в первую очередь, массовое,
примитивное, профессионально и энергично сделанное, сродни поп-музыке,
четко настроенное на музыкальный, нервный, физиологический ритм нынешнего
подростка, в мгновение ока вышвырнуло с экранов наши отечественные потуги
откликнуться не спеша на события в нашем обществе. Экологические ниши,
оставшиеся для родных режиссеров, оказались довольно мрачными: чернуха с
порнухой. Так что в кино процесс пожирания нас был скоротечен, но это не
означает, что наше отступление бесконечно.
Характерный пример для меня - заказ, с которым обратились англичане к
нашему "Союзмультфильму", на создание серии фильмов по пьесам Шекспира.
Заказ был выполнен и англичан удовлетворил. Казалось бы - странно: наши
телевизионные программы буквально набиты американскими и схожими
мультфильмами. Дети сидят - не оторвешь, взрослый включил - не оторвешь.
Но в мире профессионалов знают, что все равно уровень наших мастеров
(не потока, а индивидуальностей) выше, чем в любой иной стране.
За последние месяцы мне пришлось увидеть несколько наших новых фильмов
(случайно - в прокате-то их не увидишь), и я убежден, что они куда
индивидуальное американской продукции. Они пока не могут с ней соперничать.
Но они могут выкроить себе солидное место не только на экранах нашей
страны, но и всего мира. Потому что есть аудитория для ансамбля "Рики-тики"
и для Бостонского симфонического оркестра. Они разные.
А у нас получилось так, что из-за слишком долгого нахождения маятника
в крайне правой точке дуги он так резко сместился влево, что середину
миновал, не задерживаясь. Только относиться ко всему этому следует без
истерики, в поступи истории не усматривать интриг злодеев и инородцев.
Разочарование, постигшее меня, когда обнаружилось, что в Свободной
России не возникло десяти Стругацких и дюжины Азимовых, имеет объяснение,
схожее с тем феноменом, что случился в кино.
Что кушал (интеллектуально) мой младший современник в области
фантастики? Оскопленного Беляева, ископаемого Жюля Верна, верноподданного
Казанцева, глубокомысленного Ефремова, некий приложимый к ним набор
безликих молодогвардейцев и, если уж повезет достать, книжку Стругацких,
которые требовали от читателя не столько соучастия в приключении, как
размышления. В целом набор продуктов вовсе не давал желаемого наслаждения и
соответствовал набору продуктов в любой области нашей жизни, включая
продовольственные магазины - ты можешь прийти и купить один сорт дурной
"Любительской" колбасы, один сорт сыра с громким названием "Российский" и
постоять в очереди за настоящим мясом второго сорта.
Ты имел все, что нужно рабу, и еще пол-литра, а рабовладелец имел к
тому же списки, по которым раз в месяц выписывал себе роман Пикуля или
Голсуорси. Начальство полагало, что это и есть почти идеал, а полный идеал
наступит, когда Пикуля хватит на всех, к чему надо стремиться, но не
поспешая, чтобы народ не распускался и чтобы не исчезла разница между
владельцем коммунистической фазенды и рядовыми неграми.
Что произойдет на самом деле, когда рухнет коммунистическая империя,
не подозревал никто, даже самые умные, даже в самой узкой сфере, где,
казалось бы, были доками. Свобода представлялась увеличением наличности с
прибавлением запрещенного. То есть одним - много Пикуля, другим -
достаточно Стругацких.
А вот что случилось: как только оказалось, что можно (и выгодно)
печатать переводные книги, рынок начал стремительно насыщаться Анжеликой в
различных постелях, "Унесенные ветром" обогнали по тиражам сочинения Ленина
и Пушкина, а в фантастике возникли совершенно иные, нежели можно было
предполагать, имена: Гарри Гаррисон и Эдгар Берроуз (как в детективах:
Чейни, Чейз и Спиллейн) - то есть пища прежних лет была отвергнута
публикой.
Публика захотела простого, как мычание. Оказались не нужны нам намеки
и аналогии, размышления и трезвый взгляд в будущее. Читатель потребовал
сказку, воплощенную в железном кулаке Терминатора. Умение вышибить пяткой
зубы у косоглазого врага в стиле борьбы "у-ку-шу" вызывало восторг у
будущих рэкетиров, наемников, борцов за свободы чужих народов и так далее.
Только не думайте, что я хочу обидеть великую армию отечественных
читателей. Определялась эта волна более поставщиками, чем потребителем.
Наиболее истосковавшийся по чтиву, которое соответствовало бы рок-концерту
и "Ниндзя-душителю", потребитель получил Чейза и Берроуза.
Читатель, отрезанный ранее от "крутого" чтения, от эротической
мелодрамы - и потому любознательный к запретным яблокам, также не без
удовольствия сменил Пикуля на Анжелику, Юлиана Семенова на Жапризо и Рекса
Стаута, не чураясь Яна Флеминга и, уж конечно, того же Гаррисона.
Качание маятника показалось ревнителям старины страшной угрозой
существованию России - послышались консервативные голоса, требовавшие
запрета всего - от аэробики до конкурсов красоты, от сомнительных
календарей до слова "эротика". Еще недавно мы громко жалели Америку,
которая погибает и никак не погибнет (помните?) от разгула насилия,
порнографии и линчевания негров. Теперь мы охладели к неграм, а по разгулу
насилия, оказывается, давно обогнали весь мир, только раньше делали вид,
что насилия у нас нет, а дети рождаются в капусте.
Эти объяснения моему походу на Олимпийский стадион понадобились мне
для того, чтобы написать умеренно оптимистический опус о том, что маятникам
свойственно качаться, пока они не придут в состояние равновесия.
Присматриваясь к положению дел на книжных лотках в городе Москве, а
также в Питере, где я был недавно, я подумал: а не достиг ли маятник
крайнего положения? Не накушались ли мы принцессами Марса? Основания для
таких надежд давали мне и объявления в последних номерах "Книжного
обозрения". Все меньше обещают нам Чейза и Берроуза. Зато объявляется
подписка на 200 томов лучших книг мировой литературы.
Я видел на днях, как энергично очередь раскупала на улице томик
Пушкина, а вчера позвонил мне один господин и спросил, не пожелаю ли я
участвовать в составлении библиотеки "Лучшие произведения XX века" в сорока
томах и собрать для нее лучшие фантастические повести. Это же интересно!
И вот, когда я побродил среди стопок, пачек, груд книг в полутемных
подземельях Олимпийского, мой оптимизм еще более укрепился.
И по крайней мере двумя выводами из моего похода на стадион я могу
поделиться. Во-первых, резко расширился не только количественный, но и
качественный состав переводимых американских и английских писателей,
размежевание произошло по нескольким линиям. В частности, возвратились на
рынок и торжествуют на нем классики, известные некоторыми своими
произведениями, которые ранее считались идеологически невыдержанными.
Различные тома азимовского "фонда" в самых различных, порой
сомнительных переводах соседствуют с последними опусами Кларка. Да что
там - началось издание сразу двух собраний сочинений Саймака-в пяти и
пятнадцати томах! Как славно - к американской фантастике возвратилось
думающее крыло читателей, которых примитивность Берроуза и Нортон уже не
удовлетворяет.
Но второй и не менее важный феномен заключается в том, что на рынке
появились в значительном числе американские и английские писатели,
неизвестные ранее. По разным причинам. И большей частью серьезные. Честное
слово, мне радостно брать в руки сборник романов Филипа Дика, книги Урсулы
Ле Гуин, Силверберга, Фармера, Энтони, Колина Уилсона, сложного К. Льюиса,
недавно скончавшегося Фрица Лейбера - ну как будто попал в американский
магазин!
Разумеется, возникает проблема авторских прав, которые далеко не
всегда и всеми соблюдаются. Но мне представляется, что это не трагедия, а
одна из особенностей нашей сумасшедшей российской жизни - попытки перехода
в цивилизованное состояние. Получится попытка - и платить будем.
А пока идет насыщение информацией. Мы узнаем, что Брэдбери совсем не
так однозначен, как нам давали его кушать, что Хайнлайн - не только
романтик для подростков, а и мыслитель, что фэнтези - это не жанр, а целое
направление в литературе, где вслед за великим Толкином идут теперь уже
известные нам Муркок и Маккефри и сотни иных писателей.
И когда все утрясется, и маятник прекратит метаться, в нашем
коллективном сознании уже утвердится определенная табель о рангах, близкая
к действительности, а не искусственно созданная цензорами и редакторами.
Так что прошу наших коллег в США не обижаться. По-моему, важнее, что вас
читают. А платят у нас сейчас писателям так мало, что при переводе на ваши,
"империалистические", деньги вам как раз хватит долларов, чтобы прислать
переводчику новую книжку.
К тому же вы, коллеги, способствуете своим присутствием повышению
нашего профессионального уровня. Я не шучу. Ведь должно же прийти к
господству в нашей фантастике поколение рубежа XXI века. А то будем как
прежде вариться в своей каше и качаться на маятнике - вправо-влево!
Вполне свежий и огорчивший меня пример такого качания я и хочу
привести в заключение.
В свое время несколько лет назад в Союз писателей РСФСР пришло письмо
от Иркутской писательской организации, подписанное ее секретарем Борисом
Лапиным, с требованием изгнать меня из Союза (в котором я никогда не
состоял, потому что, в частности, не разделял идей Союза), ввиду того, что
"Кир Булычёв - человек неизвестной национальности, окруживший себя людьми
одной, всем известной национальности".
Я цитирую точно, это письмо видели десятки человек. Я помню, как
развеселило это письмо Аркадия Стругацкого, который сказал: "Утешься, ты же
Булычёв по матери".
Тогда маятник находился в самом правом положении, прогрессивная
общественность помалкивала и мужественно прогуливала основополагающие и
осуждающие собрания в родном Союзе писателей, а правая - писала доносы в
классово близкие органы: "Мы знаем, на что намекает Булычёв, когда пишет,
что над Красной площадью плыли тяжелые темные тучи". Я намекал, честно
говоря, на дождь, а редактор Фалеев из "Молодой гвардии" на что-то другое.
Но тут грянула перестройка, и маятник резко пошел влево. То же
издательство, та же редакция тут же выпустила сборник критических статей, в
одной из которых находилось обращение ко мне: так как я дитя застоя и его
певец, то я должен отказаться от докторской степени, если во мне
сохранились жалкие остатки совести.
Но ведь правый и левый радикализм - родные братья, и по мере качания
маятника их уже не отличишь друг от друга. Не успел я привыкнуть к тому,
что воспевал застой, когда молодогвардейцы нищенствовали, разоблачая
брежневскую мафию, как тут же получил маятником с другой стороны - на днях
Арбитман из Саратова объявил в "Независимой газете", что я - вот именно! -
певец застоя, и состою в друзьях правых сил, и даже отдаю свои жалкие
рассказики "на грани фола" в эти самые рупоры реакции. Вся концепция
разоблачения покоится на рассказе, который был опубликован в библиотечке
"Огонька", а через несколько лет без моего ведома перепечатан "недостойным"
журналом, которому моя дружба с "Огоньком" не казалась преступлением.
...Возвращался я со стадиона, обремененный хорошими американскими
книгами, и очень надеялся, что вместо того, чтобы выхватывать друг у друга
микрофоны, мы сядем работать - благо, есть с кем соревноваться.
"Книжное обозрение", 1993.
Булычев К. Поход на стадион // Булычев К. Падчерица эпохи. - М.: ООО
"Международный центр фантастики", 2004. - С.263-273.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 31.05.2004 14:47
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг