жена врача. Она сказала, что ей надо поговорить с Левой конфиденциально. Я
ушел, а через двадцать минут ко мне ворвался шеф. В ярости.
- Эта... принесла мне вот что! - Он кинул на мою постель общую тетрадь,
исписанную мелким почерком отличницы.
- Что она написала, Бог с ней! Но зачем на мужа-то? - Лева был в
ярости. И добавил: - И кого только наши коллеги вербуют!
К "бугру" Лева относился критически.
Но тетрадь с доносами отвез резиденту.
Врачебная жена была опасным типом любителя, поглощенного страстью
лазить под чужие простыни, ибо полагала это своим долгом. А если мужа
уберут, то всегда можно найти нового - она же не виновата перед органами,
она жертва преданности общему делу.
Мой шеф ставил меня в тупик вот чем: если он вечером напивался по
заведениям, то мне или Коле Новикову приходилось разыскивать его и тащить,
мертвецкого, домой. Там его ждала крепкая мрачная супруга, несчастная,
впрочем, женщина, и после того, как мы втаскивали шефа и укладывали на
кровать, она его начинала бить. Тут мы уходили.
Утром шеф появлялся на службе вовремя,.украшенный пластырями и бинтами.
Синяки запудрены. Он говорил нам:
- Буду думать. До двенадцати не беспокоить.
Сначала эта фраза меня потрясала: оказывается, можно выделить мышление
в отдельный процесс. Я вот хожу и думаю, ем и думаю, а шеф отдельно думает с
восьми до двенадцати, а отдельно работает и кушает.
Такая жизнь продолжалась долго, пока мой шеф с консулом не напились до
такой степени на пришедшем к нам судне, что потеряли портфель с паспортами
дипкурьеров. Кто бывал за границей, понимает, какое это чрезвычайное
происшествие.
Ситуация осложнилась тем, что поздно вечером к нашему посольству
подошли два индуса и сказали, что случайно нашли в порту портфель и могут
уступить его советским друзьям за умеренное вознаграждение. Дежурил в
воротах комендант, отличавшийся умом и сообразительностью, подобно птице
Говорун. Он хитро подмигнул индусам и сказал: - Дайте мне один паспорт, я
посмотрю, настоящий ли он.
Индусы посовещались под фонарем у ворот, потом протянули сквозь решетку
паспорт. Комендант схватил паспорт, засунул его за пояс, отбежал на
почтительное расстояние и закричал:
- А теперь, сволочи, гоните второй паспорт, а не то в полицию позвоню!
Индусы плюнули в желтую пыль и ушли продавать второй паспорт
американцам.
Невидимо для меня шла энергичная работа: летели шифровки, и начальство
шуршало языками в звукоизолированных комнатах. Наконец кто-то где-то принял
решение ограничиться строгачом.
Это было понятно.
Пьянство за границей считалось (а может, и сейчас считается) наименьшим
из грехов. Более того, вовсе не пьющий человек вызывал подозрение и его
обычно отторгали. Ну напились ребята, провинились. Но ведь Родине не
изменили? Не изменили.
Эта фантастическая история, да и весь фантастический образ моего лысого
шефа, конечно же, подтолкнули меня к созданию произведений литературы
ирреальной и фантастической.
Но насыщения раствора, ведущего к выпадению осадка, еще не произошло.
Уровень идиотизма должен был подняться.
И судьба покровительствовала мне. Она хотела создать из меня летописца
нашей эпохи во всей ее красе.
Внутри меня рождался, застраивался город Великий Гусляр.
Добрая судьба осложняла ситуацию в нашем посольстве.
Сначала рехнулся военный атташе. Потом сошел с ума Нарциссов, за ним
последовал стажер (правда, это было попозже), а вершиной событий стал побег
Казначеев;), и, наконец, предательство Игоря Можейко, то есть меня.
С военным атташе было вот что.
Он переработал, переволновался, не хотел на пенсию, а хотел стать
генералом. Он много думал и тревожился. И, заглянув к послу, сообщил ему
конфиденциально (посол был человеком незлым, разумным, и к нему хотелось
прийти с жалобами на жизнь), что он является американским шпионом. Я уж не
помню деталей, но то ли посол отлучился, то ли кто-то чего-то не понял, но
'нашего полковника отвезли на "скорой помощи" в Центральный госпиталь, в
нервное отделение.
Там он дождался, пока выйдет луна, выбрался на балкон, оттуда в сад и
начал по саду бегать, искать выход и всем сообщать на английском языке, что
он вовсе не американский шпион, как о нем думают товарищи, а настоящий
советский патриот.
В Центральном госпитале Рангуна всегда дежурили репортеры из основных
газет, чтобы первыми узнать, откуда привезли того или иного раненого или
обожженного пациента. И сделать репортаж.
Они и увидели, как по дорожкам бегает человек в халате.
Человек не скрыл от них правду о своих убеждениях.
Тут его сняли с пальмы санитары, скрутили и передали молодцам из
посольства.
Утром все газеты Бирмы вышли с шапками во всю первую полосу: "Русский
военный атташе выбрал свободу!", "Головорезы из русского посольства держат в
плену честного человека!" В те дни было какое-то очередное охлаждение в
отношениях Бирмы с СССР, по-моему, из-за китайских поползновений на севере.
Так что история с атташе была кстати.
Уверенные в том, что посольство будет вывозить несчастного правдолюбца
в русскую тюрьму, журналисты, числом с полсотни, дежурили в порту, где
стояло наше судно и не двигалось с места в ожидании инструкций, а другие
полсотни отправились в аэропорт Мингаладон, чтобы перехватить атташе там.
И правда, после энергичных совещаний и обмена шифровками с Москвой из
ворот посольства вырвался кортеж машин и рванул к порту.
Большая часть журналистов преследовала кортеж и встречала в порту.
В то же время из посольства выскочил второй кортеж и помчался в
Мингаладон. В аэропорту полковника провели сквозь строй журналистов,
репортеры предлагали полковнику выбрать свободу, коменданты и другие младшие
чинами чекисты махали газетами перед лицами фотографов и несколько
аппаратов, говорят, разбили. А полковник, ничего не понимавший и, очевидно,
нагруженный лекарствами, махал ручкой, полагая, что его провожают
поклонники, и кричал:
- Спасибо, товарищи!
Так он и исчез. В том случае имел место преувеличенный нервный
патриотизм, а не желание рвануть на Запад. Иначе чего бы полковнику бегать в
ночной рубашке по саду госпиталя и кричать, что он честный ленинец.
В посольстве росла температура психоза. Особого, советского,
неодолимого и остервенелого.
И тут сорвался наш Нарциссов.
Он жил в доме над моим другом переводчиком Кириллом Шаньгиным и служил
на строительстве чертежником. Был он тихим, робким человеком изящных жестов
и выражений. Любил говорить: "Вот не помер младенцем, теперь всю жизнь
мучайся".
И не ложился спать без бутылочки местного мандалайского джина, напитка
грубоватого, но близкого русской душе.
Кирилл рассказывал, что вечером они сидели, пили чай и вдруг услышали
сверху страшный грохот. Когда вбежали наверх, то увидели, что Нарциссов
лежит под чугунной ванной. То есть он втиснулся под нее, приподняв эту тонну
металла телом.
Его вытащили и спросили, почему он так поступает.
Нарциссов внятно объяснил, что в соседнем доме поселилась английская
семья. Эта семья получила задание запустить в Нарциссова меченый атом. Этот
атом будет ходить по сосудам, а англичане узнают все его мысли. Вот и
пришлось чертежнику лезть под ванну, потому что лучи сквозь чугун не
проникают.
Нарциссова отвезли в посольство, заперли в медпункте и стали ждать
самолета, который летал раз в неделю.
Первый день Нарциссов провел спокойно, но на второй затосковал и
объяснил своим тюремщикам, что теперь ему незачем жить, потому что никто в
Москве не поверит, что он патриот, все там уже знают, как он продался
международному империализму.
И смысла жить нет.
В роли тюремщиков в тот момент выступали два посольских стажера,
которые играли в шахматы на прикроватном столике.
Нарциссов не спеша отошел к стене, уперся в нее спиной, потом
неожиданно оттолкнулся и кинулся вперед на выступающий угол противоположной
стены.
И раскроил себе голову.
Не до смерти. Но до самолета он лежал в лежку, а к самолету шел с
обвязанной бинтами головой. А за ним бежали бирманские фотографы...
Их репортажи назывались: "Вторая жертва коммунистов".
Обратите внимание: уже две жертвы стремились доказать, что они патриоты
и коммунисты.
Дальнейший рассказ приведет нас к людям других убеждений.
Приехал в посольство стажер. Бирманист, который целый год ждал поездки,
переживал, нервничал, уже не верил, что ему удастся попасть в любимую, но
недосягаемую Бирму. Он был так счастлив, что первую неделю вовсе не спал.
Как и положено комсомольскому идеалисту, он сразу же согласился нести
полсотни общественных нагрузок, которые были рады взвалить на него ветераны,
стал редактором стенгазеты, членом месткома, вратарем в футбольной
команде... а ночами читал бирманские газеты, слушал радио, зубрил
местоимения...
На второй неделе стажер пошел в столовую, которая стояла на территории
посольства, в самом дальнем углу, взял там тарелку супа и, пользуясь тем,
что после обеда все замерло от жары и сытости, вошел в главное здание,
поднялся к послу в кабинет и поставил тарелку на стол руководителю нашего
посольства.
- Кушайте, - мягко попросил стажер посла, - вам надо подкрепиться. Нам
с вами сейчас придется взять вашу машину и поехать своим ходом в Бангкок, а
оттуда на пароходе в Штаты. Я решил изменить Родине...
Вы слышите: те же ноты! Хоть и меняется рисунок мелодии, суть ее
остается - личные отношения героя и Родины! Оруэял, Замятин, Олдос Хаксли!
Посол Сделал вид, что согласился, схлебал весь суп, рассуждая, как бы
схватить и скрутить стажера, и думая притом, какой отвратительный суп
готовят повара для экономных сотрудников посольства. У самого посла был свой
повар.
Ничего не придумав, посол доедал суп, и тут на его счастье в кабинет
вошел дежурный секретарь посольства Саша Развив.
Вдвоем с послом они скрутили стажера.
Эта история так не кончилась.
Стажер дождался самолета и улетел на корабле,Аэрофлота.!
И сопровождал его один из атташе посольства, который собирался в
отпуск. Самолет перелетел границу Родины, пошел над Сибирью. Сопровождающий
атташе успокоился и задремал.
Стажер вежливо и спокойно спросил, можно ли ему пойти в туалет? Атташе
не возражал. Через пять минут по самолету прокатился изумленный гул.
Почувствовав неладное, атташе проснулся и вскочил.
По проходу медленно шел абсолютно голый стажер, неся свернутые в охапку
вещи.
- Ты что? - спросил атташе.
- Тише, - ответил стажер. - Меня никто не должен узнать.
И последними событиями в этой сумасшедшей серии, с помощью которой
судьба выковывала из меня фантаста, оказались два удачных бегства...
У нас с Сашей Казначеевым дни рождения рядом, он был атташе, я работал
на стройке, но мы принадлежали к одному разряду молодых и, скажем,
интеллигентных людей в нашей колонии.
На дне рождения никто ни о чем не догадался.
А через несколько дней Саша ушел из посольства, даже оставив там свою
машину, чтобы его не могли обвинить в уголовщине.
Затем он пришел в американское посольство и попросил политического
убежища. Тогда это было еще в новинку, но измена Родине прошла гладко. Он
даже встречался по требованию посольства с нашим консулом и резидентом (то
есть одним из советников) и подтвердил, что убежал сознательно и никто его
не похищал.
Потом Саша жил в Америке, написал довольно скучную книжку и вроде бы
погиб в автомобильной катастрофе. Не знаю, что случилось на самом деле.
Но на моей судьбе это сказалось.
Ведь после бегства Казначеева и всех прочих событий верхушка посольства
и других организаций в тесном контакте с Москвой уселась составлять списки
людей надежных, не очень надежных и совсем ненадежных.
И, оказывается, последний список возглавил я. Тоже перст судьбы!
Во-первых, я имел выговор по физкультурной части (физкультурной
называлась из конспирации комсомольская организация). Второй выговор был
негласный, его я получил за то, что моя жена убежала от меня с Володей
Васильевым, научным сотрудником Института востоковедения, который жил сам по
себе, игнорировал посольство и его правила, ездил на взятом напрокат джипе,
сиденье которого было покрыто ковром, и имел смелость допрашивать начальника
строительства Алиханова: - Простите, вы не были в лупанарии во время вашего
визита в Помпею?
На самом деле Кира улетела на одном самолете с Володей в Москву, но
меня из-за этого не покинула, да и Володя, которого не выносила посольская
свора, не подозревал о своих донжуанских подвигах и уж тем более не знал, к
чему он меня толкает.
А толкал он меня к измене Родине. Что делать переводчику без жены?
Изменять Родине, естественно!
Оказывается, к тому же я читал книжки на английском языке и проводил
время в магазине одного англичанина. Там я пил кофе в рабочее время. И что
еще хуже - справлял день рождения с предателем Казначеевым.
В общем, верхушка посольства, собравшись и рассмотрев кандидатуры на
измену, пришла к выводу - следующим убежит Можейко.
А я не знал об этом и продолжал жить в этом фантастическом романе,
который настолько правдив, что его мог написать только Сергей Довлатов.
...В тот самый день я собирался на таможню. Шофер Миша (Маун Джи -
русские всегда коверкают имена обслуживающего персонала, полагая, что
русифицированные клички доставляют местным жителям наслаждение) в тот день
не прибыл, потому что поехал на нашем "газике" лечить зубы. Я подождал его,
подождал, остальные мои соседи по дому - главный инженер Мекрюков, дядя Гося
и Шарыгин - уже уехали на площадку, и пошел на автобусную остановку.
Пользоваться автобусом нашим гражданам было категорически запрещено. Хуже
его были только рикши, поездки на которых приравнивались к посещению
публичного дома. Автобусы в тогдашней Бирме были переделаны из английских
грузовиков времен войны, спереди на них помещался не номер - далеко не все
обитатели нашего города были достаточно грамотны, - а изображение живого
существа. Например, на нашем автобусе была нарисована кобра.
Я влез в "кобру", к счастью, не очень набитую, удалось присесть на
деревянную скамейку, и мы поехали.
В порту я отправился к знакомым таможенникам, которые быстро оформили
мне груз для строителей. К. обеду я закончил дела и вышел на улицу, но тут
как назло хлынул ливень. Был ноябрь, дождям пора бы и прекратиться, но хвост
муссона никак не мог утихомириться. Зонтик я, конечно, не взял. Так что я
добежал до кафе, взял там газету "Гардиан" и принялся за чтение. Дождь, как
и положено в тропиках, хлестал стеной, и когда прервался, от асфальта, под
лучами солнца, поднялся пар.
Следующий ливень застиг меня уже у вокзала. Так что мне ничего не
оставалось, как, пользуясь навесами над вереницей кинотеатров на улице Аун
Сана, бежать к магазину Боуна.
Боун был мне рад - я оказался первым покупателем за тот день. Мы с ним
протрепались часов до шести, и я отправился домой.
Словом прибыл я уже вечером.
Я вылез из автобуса у нашего дома © 93 и увидел, что на круглом
асфальтовом подъезде к дому стоит десятка полтора машин - посольских,
торгпредских и наших, строительных.
Что случилось? Сердце сжала тревога! - хочется говорить торжественно.
Я осторожно подошел к дому и увидел - все пусто. Только из кабинета
главного инженера доносятся голоса. И я чуть-чуть приоткрыл дверь.
В кабинете на стульях, принесенных из всех комнат, сидели лидеры
советской колонии. Сидели, судя по всему, давно. Выступал Петя - тот чекист,
что был ко мне приставлен.
- Я неоднократно сигнализировал, - твердил он, - но к моему голосу не
прислушались. А ведь все шло к тому, что...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг