чтобы не почли меня неблагодарным; но общие черты характера целой породы не
могут быть причтены в вину одному лицу. Одним словом: Дуриндос виновен
только тем, что родился скотиниотом.
Он велел нам следовать за собою в свой дом. Мы вошли в его шалаш,
который составлял только крышу над входом, а жилища устроены были под землю
в норах и расположены весьма удобно, исключая одной неприятности, то есть
недостатка окон. Стены обложены были деревом и украшены различными тканями.
Зажгли ночники, и хозяин предложил нам подкрепить силы свои паштетом с
трюфелями и вином, которое нам показалось очень вкусным. Вышедши на
поверхность, я крайне удивился, видя все то же самое мерцание, при каком я
прибыл в Скотиную, невзирая на то что уже прошло несколько часов. Дуриндос
объяснил мне это, сказав:
- Вы пришли в город вскоре после первого восстания от сна, и теперь
ровно полсуток.
- Как! - воскликнул я. - Неужели у вас никогда не бывает светлее?
- Никогда, - отвечал он, - ни светлее, ни темнее.
- Как вы разделяете свое время?
- Сном и едою: четыре обеда и три сна составляют сутки; трое суток
неделю, двенадцать недель месяц, а двадцать четыре месяца год.
- Есть ли у вас какая машина для распределения и измерения времени? -
спросил я.
- Без сомнения: у нас есть времяпроводники; посмотрите, если угодно.
Дуриндос велел подать скотиниотские часы. Это был прозрачный сосуд, из
какого-то особенного металла, сделанный наподобие песочных часов и точно
такого же механизма. Вся разница состояла в том, что вместо песку он
наполнен был вином. На поверхности были отмечены двенадцать часов или эпох,
составляющих скотиниотские сутки, а в нижней половине сосуда находился рожок
или горлышко, чрез которое выпивалось вино постепенно после каждого часа,
для предохранения сосуда от ржавчины; ибо этот металл имел такое свойство,
что портился от одного вина и был невредим целые веки, если вино переменяли
часто.
- Дайте мне какое-нибудь понятие об астрономии и географии нашей страны
и о степени ее просвещения! - сказал я.
- Г-н, г-н! - проворчал Дуриндос. - Это не мое дело; я хотя и все знаю,
но предпочтительно занимаюсь изящным, то есть кушаньем, вином и
критико-сатирико-прозаико-поэтическими трудами. К третьему обеду у меня
будут многие ученые, а между прочими, один философ и один гений-теорик - они
вам объяснят все, что вам угодно: из скольких песчин составлена земля, где
ее центр, что есть ум; решать, не запинаясь, что хорошо и что худо;
истолкуют все, что от бесконечно малого до бесконечно великого. Но вот
ударил колокол, прощайте! пора спать перед третьим обедом: это непреложный
обычай Скотинии.
Я сам имел нужду в отдохновении после всего мною претерпенного и
потому, убравшись в мою нору с Джоном, заснул крепким сном, продолжавшимся
до самого обеда. Хозяин сам разбудил меня и ввел в столовую, где находилось
человек тридцать гостей разного звания, а между ними с десяток разумников
Скотинии. Видно, что Дуриндос счел меня за ученого, судя по моему вопросу об
астрономии и географии: ученые скотиниоты тотчас окружили меня и начали
рекомендоваться таким образом, что если бы между нашими учеными кто стал
говорить так о себе самом, то его наверное почли бы за сумасшедшего. Малый
человек, вроде альбиноса, с мусикийским орудием за плечами, которого я счел
гуслистом, первый подошел ко мне и сказал громким, звонким голосом:
- Знаете, милой мой, что я первый здесь философ, первый мыслитель. Я
первый возжег светильник философии и около двух лет тружусь, хотя не
постоянно, над сооружением памятника моему величию, то есть сочиняю книгу,
которая будет заключать в себе всю премудрость веков прошедших, настоящего и
будущего времени. Правда, что надо мною смеются и называют меня шутом, но
зато я сержусь больно, бранюсь и сочиняю музыку для романсов и песен,
которые превозносятся в кругу моих родных столько же, как и моя философия.
Ах! если бы вы читали мои творения, заключающиеся в нескольких статейках, и
сравнили с сочинениями, вышедшими в свет прежде моих, вы удостоверились бы,
что все у меня заимствовано. Жаль, что я молод, а то бы...
Молодой гуслист-философ продолжал говорить, а между тем другой взял
меня за руку, повернул к себе и начал душить своею речью:
- Ну-те, сударь, ну-те, скажите-ка, видали ль вы на поверхности земли
человека, который бы, отроду ничему не учившись, все знал, все решил, обо
всем судил - и сделался всеобщим литературным самоучителем или письмовником.
Это я, сударь, я! Да посмотрите на меня. До моего появления в свете ничего
не было порядочного, и я, подобно флюгеру, показывающему направление ветра,
объявляю мнение всех скотиниотов о разных предметах.
Он хотел говорить более, но слуга возгласил, что кушанье подано, и мой
ученый, сказав: "Счастливо оставаться", бросился за стол. Хозяин посадил
меня между собою и каким-то старичком. Сначала, пока гости утоляли голод и
жажду, царствовала в собрании тишина, и я воспользовался этим временем,
чтобы расспросить старичка о некоторых занимательных для меня предметах.
- Откуда проникает свет в Скотинию? - спросил я старика. - Как обширна
ваша страна и с чем граничит?
- Вид нашей страны уподобляется котлу с крышею, - отвечал старик.
Окружность Скотинии простирается на 300 000 шагов (около 200 верст),
высота неизмерима. Жителей считается у нас до 17 000. В самой средине
Скотинии, шагах в тысяче отсюда, находится огромное жерло или пучина, откуда
исходит теплота и свет. Никто не исследовал поныне причины сего явления, и
невзирая на то, что жерло сие есть источник плодородия и самой жизни нашей,
ученые крайне не любят его за то, что не понимают его действия.
- Ах, государь мой! - продолжал старик. - Вся наша беда происходит от
этих господ, называющих себя мыслителями, которые беспрестанно ссорятся
между собою за превосходство своего зрения, хотя наша порода вообще
близорука. Каждый из них хочет иметь своих приверженцев; они беспрестанно
говорят и пишут вздор и, желая доказать силу своих глаз, не употребляют
нарочно огня или света, пишут впотьмах, наобум, и от этого сцепления букв
происходит совершенная нелепица, которую они выдают нам за приговоры
мудрости. По несчастию, эти мыслители у нас размножились, а что хуже всего,
это их раздражительность, которая, при малейшем противоречии, доходит до
бешенства. Берегитесь спорить с ними, а не то они наговорят вам грубостей.
Я поблагодарил моего соседа за предостережение и спросил его:
- С кем имею честь говорить?
- Я один из числа судей сего города, - отвечал сосед {Прошу читателей
не забыть, что самохвальство и самонадеянность суть отличительные черты
породы Скотиниотов.}.
- То есть вы законоискусник? - промолвил я.
- Извините, - возразил сосед, - я вовсе не знаю законов.
- Как же вы судите дела? - спросил я с удивлением.
- Я загадываю о деле и после того играю в бирюльки, - сказал
скотиниот, - когда разберу бирюльки, то дело правое, а не разберу - не
правое.
- Помилуйте! - воскликнул я. - Можно ли таким образом решить дела, от
которых зависит участь семейств?
- А почему же нет? - сказал хладнокровно сосед. - Ведь одна сторона
должна же выиграть и быть довольною, а в общей массе это все равно.
- Но справедливость, правосудие! - возразил я горестно.
- Это зависит от бирюлек {Читателям, вероятно, известна игра в
бирюльки. Это деревянные палочки разных видов, которые бросают в кучу и
разбирают крючком. Мне кажется, что это название происходит от глагола беру,
и потому правильнее было бы назвать игру: берульки.}, - сказал сосед,
улыбаясь.
Между тем, по мере наполнения желудков, гости становились
разговорчивее; наконец, между ними начался спор и крик. Каждый превозносил
себя и защищал свое мнение. Благоразумнее всех показался мне хозяин, который
на все вопросы отвечал одним мычанием: "Гм, гм, гм, гм", - и продолжал
испивать вкусное вино. В конце обеда спор дошел до такой степени, что
хозяин, опасаясь драки, встал из-за стола и попросил гостей выйти на
открытый воздух, чтоб рассеять и развлечь их хотя несколько. Более всех
кричал маленький гуслист, который, желая заглушить прочих, принялся петь, с
аккомпанементом своего муссикийского орудия, гимн своего сочинения, из коего
я удержал в памяти только следующие слова:
Я великий человек
И Философ знаменитый! - и проч.
Это был так называемый кавалерский обед, и женщины не выходили к столу.
Хозяин, приметив, что я скучаю в обществе ученых скотиниотов, повел меня на
половину своей жены, где я нашел большое собрание прекрасного пола. Я с
любопытством рассматривал наряды, состоявшие из разноцветных перьев,
лоскутков, сеток, металлических побрякушек, ремешков, тесемочек и, словом,
такой смеси, что я с первого взгляда не мог составить себе никакого понятия
о костюме. Женщины были уже предуведомлены о моем прибытии и потому
бросились ко мне и с удивлением рассматривали меня, как редкого зверя.
- Скажите мне, чем занимаются ваши женщины? - спросила хозяйка.
- Воспитанием детей, хозяйством и старанием угождать своим мужьям, -
отвечал я. При сих словах все скотиниотки громко захохотали.
- Неужели это кажется вам удивительным, милостивые государыни? -
примолвил я. - Итак, позвольте спросить, кто же у вас воспитывает детей?
- Натурально, наемники! - отвечала хозяйка.
- А кто занимается хозяйством?
- Никто! - сказали скотиниотки в один голос.
- Мужья должны нам доставлять все нужное для содержания дома,
удовлетворять нашим прихотям, а наше дело плясать, петь и прогуливаться! -
сказала одна молодая, жеманная дамочка.
- И сочинять развлечения для наших мужей, или так называемые
_капризы_! - примолвила другая дама.
- Все это кое-как свойственно молодости, - сказал я, - но к чему
доведет такая жизнь в старости?
- Старость имеет свои приятности, - отвечала одна пожилая дама. - Тогда
мы станем заниматься сплетнями, пересудами, сватовством.
- Спойте что-нибудь! - сказала одна скотиниотка.
- Попляшите! - промолвила другая.
- Как вам нравится мой наряд? - спросила третья, и, наконец, все
приступили ко мне с просьбами и вопросами. Видя, что мне невозможно от них
отделаться, я притворился больным и вышел наверх, где застал гостей
распростертых на земле, в изнеможении от споров и самохвальства.
Вскоре наступило время сна, и гости разбрелись по домам. Хозяин отвел
меня в мою комнату, обещаясь на другой день показать все редкости и
достопримечательные места в городе {Здесь недостает в рукописи нескольких
страниц: может быть, Издателю удастся отыскать их на толкучем рынке, и тогда
сообщит он их читателям при полном издании сего путешествия.}.
Пробыв целый месяц между скотиниотами, я до того соскучился, что
возненавидел жизнь. Их подозрительность, упрямство, раздражительность,
самонадеянность, при совершенном невежестве, ежедневно причиняли мне
неприятности. Все мое удовольствие состояло в прогулке к жерлу, изливающему
свет и теплоту. Атмосфера, окружающая сие жерло, припоминала мне
благословенные страны земной поверхности, и я не мог насытить своего зрения
исходящим оттуда светом, от которого убегали скотиниоты. Однажды я встретил
у сего жерла старика, вступил с ним в разговор и узнал, что он пустынник,
посвятивший всю жизнь свою на открытие пути в страну светлости, о которой
гласит предание, что она находится под Скотиниею. Пустынник сказал мне, что
уже несколько из его соотечественников проникли в сию страну и что он,
наконец, открыл подземный ход, но не знает еще, куда он ведет, и боится один
пуститься туда. Я вызвался сопутствовать ему вместе с Джоном. Он с радостью
на это согласился. Мы возвратились в город, запаслись съестными припасами и
водою, нагрузили все это на телегу, запряженную 12 сурками, которыми снабдил
меня добрый Дуриндос, и на другой день пустились в путь в подземный ход, в
сопровождении пустынника. Четыре дня сряду мы шли все вниз, во мраке;
наконец, наступило мерцание; в подземном ходе делалось постепенно светлее, и
на седьмой день мы вышли на пространный луг, где было светло, как на
поверхности земли. Скотиниот упал на землю от восхищения, и мы,
возблагодарив Бога за наше спасение, пошли навстречу к пастуху, который,
играя на свирели, гнал стадо из веселой деревеньки, построенной на берегу
ручья.
От пастуха узнали мы, что страна сия называется Светония; он говорил
языком, составленным из русских, французских, английских и немецких слов, и
потому я легко понимал его. Мы бросили на дороге нашу тележку с сурками и
пошли прямо в деревню. Чистота домиков и одежды крестьян возвещала о их
благосостоянии. Устройство тела нашего спутника, скотиниота, и наша одежда
хотя возбуждали внимание жителей, но ни один из них не оскорбил нас
насмешкою и не обеспокоил неуместным любопытством. Измученные дальним путем,
сели мы отдохнуть при колодце: тогда один старик подошел к нам и предложил
прохладиться и успокоиться в странноприимном доме, где на общий счет всех
жителей угощают путешественников. Мы с радостью на это согласились, и старик
дорогою предложил мне вежливо вопрос о нашем отечестве. Я рассказал ему в
нескольких словах мои приключения, и старик отвечал:
- У нас есть предание, что несколько скотиниотов перешло к нам в
продолжение многих столетий. Здесь они теряют свои свойства и делаются
людьми, подобными нам. Об игнорантах я вовсе не слыхал. Что же касается до
обитателей поверхности земли, которые, как я вижу, во всех частях тела
похожи на нас и даже понимают наш язык, то хотя мы никогда их не видали, но
знаем по теории вероятностей, что наша планета должна иметь поверхность,
озаряемую светом небесным и обитаемую существами мыслящими.
- Чем же освещается ваша страна? - спросил я.
- Огнем, находящимся в средоточии земли! - отвечал старец.
- Итак, вы не знаете мрака?
- Мы доставляем себе иногда удовольствие наслаждаться темнотою, запирая
ставни в домах или отдыхая в подземных пещерах: впрочем, у нас всегда светло
и тепло.
Между тем мы пришли в гостиницу, построенную на возвышении; из окон ее
увидел я обширный город, лежащий в долине, на берегу широкой реки.
- Это столица наша, - сказал старец. - Она называется Утопия.
- Утопия! - воскликнул я в восхищении. - Место, которое мы тщетно
отыскивали на поверхности земли!
- Оно здесь, в центре земли! - сказал старец.
- Итак, люди здесь счастливы? - спросил я нетерпеливо.
- Счастливы, сколько возможно существу, одаренному страстями и
недугами, - отвечал старец. - Нас приучают с молодости, - продолжал он, -
подчинять страсти рассудку, довольствоваться малым, не желать невозможного,
трудиться для укрепления тела и безбедного пропитания, следовательно, для
приобретения независимости, и наконец, употреблять все наши способности, все
силы душевные и телесные на вспоможение нашим ближним. Исполняя все это и
повинуясь законам и законным властям, большая часть из нас счастлива, и если
случается, что люди беспокойные вздумают нарушать общее благополучие, то им
никогда не удается, ибо в большом числе добрых злые не могут иметь ни
влияния, ни силы.
Рассказ старца возбудил во мне сильное желание тотчас поспешить в
Утопию, чтобы собственными глазами осмотреть все постановления, делающие
людей счастливыми. Отобедав в гостинице и поблагодарив старика, мы поспешили
в город и чрез полчаса очутились у заставы.
Здесь нас остановили и спросили: откуда мы, зачем идем в город и чем
будем содержать себя?
Эти вопросы показались мне странными, и я изъявил свое неудовольствие,
сказав:
- Какое кому до меня дело? Я волен в своих поступках.
- Это правда, - отвечал один чиновник, - но большие города не должны
служить убежищем лености, праздности и пороку. Мы должны знать, чем содержит
себя житель города, не обрабатывая поля и не занимаясь должностью или
мастерством. Эта предосторожность избавляет честных граждан от многих
неприятностей. Мы также обязаны давать работу и занятие ищущим пропитания,
объяснять весь городской порядок прибывающим сюда за делами, призирать
сирот, неимущих, несчастных и странников.
- К какому же разряду вы причислите нас? - сказал я и повторил мои
приключения, со времени моего падения в подземную пропасть.
Чиновники слушали меня с величайшим любопытством, осматривали нашу
одежду и сложение тела скотиниота и, удостоверившись из моего ломаного языка
в том, что мы иностранцы, по кратком совещании, объявили нам, что мы будем
содержаться в городской гостинице до тех пор, пока не изберем себе рода
жизни и не узнаем языка и обычаев Светонии. Нам тут же дали одежду
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг