- Это его дом! Мы пришли. Он здесь.
Держа меня за руку, негр ввел меня в хижину.
В темноте кто-то тяжко и глухо вздыхал.
Я достал из сумки свечу, зажег, поднял ее и увидел: на
листья и ветках лежал человек под рваным одеялом. Лицо его,
смертельно бледное, с легким желтоватым оттенком, носило
следы тяжелого страдания. Рядом с больным на корточках сидел
на земле старик индеец и не сводил глаз с больного. Когда я
поднес свечу поближе к больному, индеец пристально и безна-
дежно посмотрел на меня.
- Рамо! - вырвалось у меня. - Рамо! Феликс Рамо! - повто-
рил я.
В ответ тихий, долгий вздох. Молчание. Я поднес свечу
совсем близко к лицу больного и сказал:
- Здравствуйте, Рамо. Я привез хину. Буду лечить вас...
Привез я вам и материнский привет из города Полисье.
Больной с трудом повернул голову:
- Я не Рамо, - и закрыл глаза.
"Он в беспамятстве", - подумал я и тихонько потряс боль-
ного за плечо:
- Опомнитесь, Феликс! Очнитесь! Вот музыкальный альбом
вашего детства, вот чулки, связанные руками вашей матери. Вы
слышите меня, Рамо? Феликс Рамо! Отвечайте же!
Вдруг я услышал тихий возглас. Слов не разобрал. И накло-
нился к больному.
- Я не Рамо! - услышал я невнятный шепот.
"Бредит", - решил я.
- Сэм! Скорей согрейте воды. Я приготовлю напиток больно-
му.
- Я не Рамо, - раздельно повторил больной, - меня зо-
вут...
- Ну... ну... говорите же!
- Я есть Чеслав Ян Ржевусский, - по-польски внятно произ-
нес больной.
- Да, так его зовут, - сказал негр Сэм.
- Что же это такое? - воскликнул я. - Куда меня привезли?
- Так приказал барабан, мосье, - ответил Сэм.
- Барабан? Но...
- В Кайенне доктор приказал мне везти вас к белому чело-
веку, который болен малярией. Все сделано как надо, мосьо.
Больной вдруг о чем-то заговорил быстро и глухо, припод-
нялся и со стоном откинулся на свое жалкое ложе. Заметался.
Я забыл о Рамо. Спасать, скорее спасать этого тяжелоболь-
ного человека!
Весь день я не отходил от него.
После приемов хины и горячего питья больной немного успо-
коился. А вечером заснул.
Мне было не до сна. Какая нелепость! Что это? Ошибка? Или
тюремный врач умышленно заслал меня в лесные дебри? Зачем?
Где же Рамо?
Голова моя раскалывалась на части.
Я вышел из хижины.
И сразу со всех сторон обступила меня гвианская ночь. Ее
чернота придвинулась к хижине, облепила и поглотила тонкие
стены и потолок. Бессонная, она спустилась на джунгли с их
светящимися в черноте ночи ядовитыми грибами, гигантскими
яркими бабочками, с муравьями-листорезами, чьи стройные пол-
чища пробираются по лесу, преодолевая любые преграды, с лиа-
нами, которые и днем в полусумраке, и в черноте этой ночи
душат деревья, высасывают из них живительные соки.
И вспомнился мне ягуар, вцепившийся когтями в спину кро-
кодила.
Злоба и отчаяние... Эти два слова пришли мне в голову в
ту бессонную гвианскую ночь.
Злоба и отчаяние? Да! Они - господа этих мест.
Где-то далеко за хижиной, за протокой, слышался беспокой-
ный глухой несмолкаемый гул реки. Иногда из джунглей сквозь
ночные звуки и шорохи прорывался надрывный вой хищников.
Злоба и отчаяние!
А в двух шагах от меня бредил в тяжком сне Ржевусский.
Нет, не пришлось уснуть мне в ту гвианскую ночь. Я смот-
рел на кусочек неба над хижиной. Оно было усеяно яркими,
чуть-чуть трепещущими звездами.
Но где же Феликс Рамо?
ПАН РЖЕВУССКИЙ
Дневник Веригина
Время шло.
Я томился, маялся: застрял в джунглях - ведь не мог же я
покинуть больного человека! Ржевусский подчиняется мне как
врачу, но все время молчит. Он "беглый человек". И не может
быть, чтоб он ничего не слышал о Рамо.
Сегодня я снова выбрал момент, когда больной не спал, и
(не в первый раз!) спросил:
- В кайеннской тюрьме содержался каторжник. Ом был осуж-
ден за то, что отказался воевать во французских колониях.
Его звали Рамо. Феликс Рамо. Вы слышали о таком?
- Феликс Рамо! - повторил больной. На его лице мелькнула
тень улыбки. - Да, да...
- Где он?
- Не знаю.
- Может быть, он бежал?
- Не знаю... Не думаю: французская стража стреляет метко.
- И Ржевусский утомленно закрыл глаза.
"Ясно, он что-то знает, но мне не доверяет, - подумал я.
- Но пройдет день-другой... все равно я все узнаю".
И вот настал вечер, когда мой молчаливы и больной загово-
рил.
- Что делать? - тихо шептал Ржевусский. - Нет мне покоя
на этой земле. Вы, пан Веригин, приплыли и лечите меня. А
разве рану в сердце исцелишь? Край родной, никогда не забуду
тебя! Я вижу тебя во сне и наяву. С грохотом падают здесь
тропические ливни, разверзаются небеса, а я слышу, как в
оконце моего домика в деревне под Ченстоховом мелко постуки-
вает теплый частый весенним дождик... И так во всем: я смот-
рю на этих крикливых пестрых птиц, а вижу аиста, который
стоит на одной ноге в своем гнезде на колесе.
- Как вы очутились здесь, пан Ржевусский?
- Я был студентом Медико-хирургической академии в
Санкт-Петербурге... Ах, пане Веригин! Когда-то я был молод,
строен, красив, горяч. Шел 1830 год. Польша поднималась про-
тив царя-поработителя и его жандармов. Я бросил академию,
вернулся в Польшу. Стал повстанцем. Но восстание было разг-
ромлено. Я скрылся. Изменил внешность: искусный парикмахер
сделал меня седым стариком. Я работал в имениях столяром.
Назывался Максом Зенгером. Поднимал народ. В деревнях меня
знали. Не выдавали. Но была облава. Проверили: Макс Зенгер?
Посмотрели паспорт. Приказали: отпустить. Но на всякий слу-
чай две недели продержали в тюрьме. Тут и случилась беда.
Мои темные волосы, борода, усы стали отрастать. Седой старик
Зенгер начал превращаться в молодого человека... Что делать?
С каждым днем я сам себя приближал к виселице. А когда над-
зиратель пришел, чтобы выпустить меня из тюрьмы, то не узнал
"старика" Зенгера. Пред тюремщиком предстал молодой шатен с
остатками седины на концах волос. Стали дознаваться. Удосто-
верились: Ржевусский. Приговорили к виселице. Я уже предс-
тавлял себе свой конец. Друзья помогли. Бежал. Перебрался в
Финляндию. Там финны спрятали в трюме французского корабля.
Доплыл до Гавра. Потом - Гвиана. И тридцать лет я в этом ле-
су. А Польша! Как унизили ее царские сатрапы! Я постоянно
вижу один и тот же сон: тысячи окошек в деревнях Польши
вдруг раскрываются, и из них показываются исхудалые руки.
Они мечутся по всему свету, тянутся ко мне сюда, в Гвиану:
"Помоги! Помоги!" Я просыпаюсь, места себе не нахожу...
Ржевусский утомленно умолк. И тут я подумал:
"Он ничего не сказал о Феликсе. Но все же Ржевусский за-
говорил".
Ржевусский становился все разговорчивее. Все чаще вспоми-
нал свою родину. А мое настроение делалось все тревожнее:
ведь я ни на шаг не продвинулся в своих поисках Феликса Ра-
мо. Что мне оставалось делать? Начать с самого начала. И я
стал готовиться к отъезду в Кайенну.
Увидев мои приготовления, Ржевусский сказал:
- Вот вы уедете, пан Веригин, а я останусь. Но не думай-
те, я не один: здесь, в лесу, обитает мой друг из Польши. И
когда в душе моей смешиваются хаос и мрак (я уже заметил,
что Ржевусский любит такие приподнятые выражения в стиле Гю-
го), когда ум ищет отрады, а сердце его не находит, я иду к
моему другу. И он меня утешает.
- Но вот вы так тяжело болели, почему же друг вас не на-
вестил?
Ржевусскнй с горькой усмешкой посмотрел на меня:
- Не может. Ходить не может. Только стоять.
"Что это? Еще какой-то несчастный человек? Притом кале-
ка?" - недоумевал я.
Приближался час расставанья с Ржевусским. И все сильнее
одолевала его обнаженная, острая, неизлечимая тоска по роди-
не.
- Вот вы вернетесь домой, пан Веригин, - говорил он мне
как-то вечером, глядя на костер. - Вы опуститесь на колени
на родной земле, падете ниц, со страхом и трепетом коснетесь
и облобызаете ее. А до меня даже ветер не долетит с родной
стороны. Мне никогда не тронуть рукой снега, такого морозно-
го и голубоватого зимой, мягкого и желтоватого весной.
Ржевусский тяжело перевел дыхание и заговорил как бы сам
с собой:
- Теперь в Польше осень. Ветер гонит с места на место
увядшие листки. Почему же ты, ветер, не залетишь сюда, не
унесешь меня, свой высохший листок, в родные места - туда, к
черным полям, к желтому жнивью... Нет! Не увижу я тебя, мой
край. Никогда!
И старый человек закрыл ладонью лицо.
Я старался успокоить его. Но сам не находил себе места -
ведь я ничего не узнал о Феликсе Рамо.
ДРУГ ПАНА РЖЕВУССКОГО
Дневник Веригина
Ржевусский выздоравливал.
Близился час отплытия. Сэм готовил лодку в обратный путь.
Ржевусский упросил меня на прощанье сходить с ним к
единственному другу, о котором он уже мне говорил.
- Прошу, пане, оказать мне это одолжение, - произнес он с
поклоном.
Кто он, этот друг, как он очутился в этом лесу, я не
спрашивал.
- Это недалеко, пан Веригин, - уверял Ржевусский.
И мы пошли.
- Почему вы в Кайенне посетили тюремного врача Лорена? -
спросил Ржевусский, идя следом за мной по едва заметной тро-
пинке.
- Вам известно имя русского доктора Гааза? - ответил я на
вопрос вопросом.
Ржевусский понимающе улыбнулся:
- О! Конечно! Вы угадали. Здесь у нас есть свой доктор
Гааз. И вы у него были: Ги де Лорен. Вас надо лечить - идите
к Лорену, вам нужно помочь - поможет Лорен, вас надо спря-
тать от властей - вас спрячет Лорен. Я думал, вы об этом
знали.
- Нет, конечно.
Так, разговаривая, мы продолжали путь.
Тесно сходились кроны деревьев. Не было ни солнца, ни не-
ба в этом лесу. Один полумрак, влажный, прелый, с острым за-
пахом гнили от тысяч и тысяч сгнивших здесь растений. Мы шли
довольно долго по узенькой тропинке, которую, видно, Рже-
вусский прорубил и расчистил в чаще леса. Но нигде не было
ни признака человеческого жилья, ни следа пребывания челове-
ка.
- Не удивляйтесь, пан Веригин. Вы сейчас все поймете. - И
Ржевусский светло, радостно улыбнулся. - Скоро придем!
Неистовые запахи прели и гнили одуряли меня. Ноги увязали
в мягких, влажных подушках листьев и трав.
Этот вечерний полусумрак, в котором мы шли, эта голубая
дымка тумана, весь этот лес без солнца, без неба, которое
спрятали переплетавшиеся деревья, спеленатые насмерть лиана-
ми... Как жить в таком лесу?
- Вот и пришли, - сказал старый повстанец. - И когда нас-
тупит мой последний час, я приду сюда, к моему другу, попро-
щаться. И рядом с ним закрою глаза навеки.
В самой гуще тропического леса перед нами открылась кро-
шечная полянка. И посреди полянки стояла тоненькая, искрив-
ленная белая березка.
- Бедняга! - невольно вырвалось у меня. - Откуда березка
в джунглях?
Ясная детская улыбка, освещавшая лицо Ржевусского, сдела-
лась печальной.
- С тех пор прошло тридцать лет, - тихо начал он. - Было
раннее росистое августовское утро. Солнце уже взошло. Жан-
дармы уводили меня из родного дома. Я был здоров, силен...
Как сейчас вижу... Меня повели по узкой меже. С поля кресть-
яне увозили в можарах снопы. Они оборачивались и печально
глядели мне вслед. Женщины тихо утирали слезы. Я простился с
ними низким поклоном. Потом мы перешли на широкий шлях. На
дороге меня дожидалась телега. На березке возле дороги кача-
лись спелые побуревшие сережки. Я поклонился этой березке.
Взял с нее семена и гореть земли у ее корней. В маленькой
ладанке привез я сюда .семена этой березки. Долго трудился в
джунглях, расчистил полянку. И вот выросло родное мое дере-
во, мой друг...
И, словно забыв о моем присутствии, Ржевусский медленно
подошел к своему "другу". Легкая тень от ствола легла у ног
старика.
Я молча стоял на краю полянки. Глядел на тень березки. И
думал о горькой судьбе этого человека.
Вдруг Ржевусский положил руку на мое плечо:
- Пан Веригин, я верю вам. Я понял, что вы за человек. Вы
жалеете все живое, вы верите в добро, значит, вы не предади-
те человека.
- О чем вы?
- Сейчас узнаете. - С этими словами Ржевусский порылся в
карманах. - Вот оно. Письмо доктора Ги де Лорена. Его пере-
дал мне Сэм. Тайно от вас. Слушайте. "Дорогой друг! - прочи-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг