трогал ветви лип легкий ночной ветер. Постепенно все стихло.
Под утро я даже задремал ненадолго.
Чуть свет я ушел с Новинского бульвара. Старался держать-
ся подальше от дворников в белых фартуках, с бляхами на гру-
ди, подметавших тротуары. Обходил сонных постовых полицейс-
ких. Окольными путями я направился к Порошиным на Малый Ки-
сельный переулок.
Я шел по утренней светлой Москве. Миновал Рождественку,
вышел на Большой Кисельный переулок и повернул на Малый Ки-
сельный. Вот уже и знакомый дом, где издавна живут Порошины.
Но возле ворот на скамеечке в этот ранний час какой-то
старичок читал газету, почти закрыв ею лицо. В отдалении на
другой скамеечке сидел парень в сапогах бутылками, со щекой,
перевязанной цветным носовым платком.
Я насторожился. Что б это значило? Не зря тут засели эти
двое. Нельзя мне сегодня к Порошиным.
Внешне спокойно, даже чуть медленнее я продолжал идти по
переулку. Проходя мимо парня, заметил: глаза у него были ма-
ленькие и какие-то прозрачные. Отойдя шагов на десять, я
круто повернулся. И тут же поймал на себе острый, злой
взгляд сухонького старичка с козлиной бородкой. А из-за га-
зеты, которую он чуть-чуть опустил, он сделал парню какой-то
жест рукою.
Сердце у меня остановилось. "Выследили!" - подумал я.
Мысль заработала четко и быстро.
Не ускоряя шага, я вышел на Рождественский бульвар.
Сердце билось медленно и тяжко.
Неужели меня выследили? Только бы успеть в проходной двор
дома напротив Сретенского монастыря. Скорее!
- Держи! Стой! Попался! - С криком из-за кустарника нео-
жиданно появился какой-то дюжий верзила.
Трое полицейских обступили меня.
- Он самый... беглый! - задыхаясь, проверещал старичок. -
Теперь не уйдет! Крепче держи! Крамольник! Веди! Не уйдет!
Веди. Веди его! Не сумлевайся! Он! Он!
И последнее, что я запомнил тогда: помертвевшее лицо ста-
рого человека, застывшего под монастырской стеной у тополя.
То был Александр Сергеевич Порошин.
ПОБЕГ
Карлсбад
Дневник Веригина
Ссылка. Побег. Не забыть никогда. Сколько раз здесь, в
Карлсбаде, просыпаюсь ночью, как от толчка! В мозгу - как
удар молота: "Погоня!" И всякий раз, когда гляжу на лес
Крушных гор, вижу: тайга... двухвершинная сосна...
Но стоп! Надо записать все, что мне привелось испытать.
Только не о тюрьме. И не о ссылке. На память об этом у меня
на висках пробилась седина.
Начну с того, как тайга спасла меня.
- Перво-наперво добраться тебе до избушки, что возле
двухвершинной сосны. Там и всякий припас тебе будет - и
охотничий и рыболовный, - так наказывал мне лесник Илья Ва-
сильевич.
Дождь лил как из ведра. В двух шагах ничего не видать.
Вот и река. Сели в лодку. Поплыли. А дождь все лил.
Уже совсем стемнело, когда мы расстались.
- Прощай, - сказал лесник и протянул мне большую котомку.
А в ней - нож, топорик, зажигательное стеклышко, котелок,
кружка для воды, спички в трех баночках, крепко от влаги
покрытых смолой, соль, большой кусок сала, мешочек черных
сухарей. В карман сунул маленькую бутылочку казенного вина.
- В тайге хоронись, - говорил он напоследок. - По реке тебя
искать будут. В тайге, в болотах, считают, прохода нет. А ты
не боись, по моим зарубкам иди. - Смотри иди, да не сбейся,
а то пропадешь. Через два дни, как болота кончатся, реку пе-
рейдешь по залому, через увалы по тропинке к ручью выйдешь.
Рыбы в нем видимо-невидимо. Особняком на обрыве стоит сосна.
Большущая. Приметная такая. Раскидистая. О двух головах.
- Как это?
- Так. Две верхушки у нее. А рядом с ней избенка охот-
ничья разваленная. Под полом найдешь ружье охотничье, пару
удочек, а в рундуке кое-что из припасу. А от этой избенки,
что рядом с сосной, часа два ходу вдоль ручья до баньки лес-
ной. Встретит тебя надежный человек. С виду хмурый такой,
борода по пояс. Скажешь, кланяется, мол, Илья Васильевич
Степану Тимофеевичу. Он тебе пособит. До своих дозовешься
через него. Ну, прощай!
- Век не забуду тебя, Илья Васильевич!
- Ладно.
И лесник, оставив меня в лесу, оттолкнулся от берега и
медленно, не оглядываясь, повел лодку вверх по реке.
Я остался один.
Стемнело. Меня знобило. Всю ночь я дрожал в мокрой одеж-
де. Костра не зажигал - боялся погони.
С рассветом стал уходить через болота.
Я строго следовал указаниям Ильи Васильевича: пробирался
по зарубкам через болота; отыскал ту еле приметную тропинку,
которая повела меня вдоль шумного ручья. Где-то там, впере-
ди, на высоком обрыве уже ждала меня какая-то сосна "о двух
головах".
Превозмогая себя, я уходил все дальше. Страх перед пого-
ней гнал меня.
Но все же один недруг неотступно шел и шел за мной. Бо-
лезнь.
Как-то ночью я проснулся весь в огне. Хотел подняться, но
смог только еле шевельнуть рукой. Попробовал и зд охнуть
поглубже, но грудь и бока словно были наполнены горячей ко-
лючей тяжелой ватой. Дышать можно было только ртом,
чуть-чуть, очень часто и коротко. От этого во рту мгновенно
пересыхало. Пить... Пить...
Воспаление легких?!
В жару, в полубредовом состоянии я делал отчаянные уси-
лия, чтоб не потерять сознание. С трудом передвигался по
тайге, убеждая себя вслух:
- Не сбиться... Река - слева по ходу. Вон там. Солнце -
на востоке. Так. Река - слева. Где-то впереди, за поворотом
ручья, - на высоком обрыве сосна. А рядом с нейохотничья из-
бушка. У сосны должны быть две вершины. Эта? Нет... Просто в
глазах двоится. От болезни. Ничего. Все ничего. Только не
сбиться. Ручей рядом. Поворот. И вот виднеется сосна. Двух-
вершинная? Да-да. Та самая. И рядом - избушка. Теперь взоб-
раться на обрыв. Еще немного. Как-нибудь десять шагов... де-
вять... восемь... семь... пять... Уж близко. Дошел!
Из последних сил я взобрался наверх. Свалился под двух-
вершинной сосной. Потерял сознание. На миг пришел в себя. И
впал в тяжелое забытье.
Часть четвертая
СТРАННАЯ ИСТОРИЯ
РАЗГОВОР О ПОХОДКАХ
Люцерн. 1 августа 1863 года
Из портфеля Милана Капки
Дневник Веригина
Долго же я спал. Где я?
И я хотел было привстать, но не мог. Чьи-то руки поверну-
ли меня, поправили подушку, одеяло.
- Тише... тише... вам нужен покой.
Я повиновался. Кто-то приподнял мою голову и дал мне
пить, приговаривая:
- Спокойно... спокойно... спите! Сейчас ночь.
На меня пахнуло запахом лаванды.
Вот все, что мне запомнилось из моей тяжкой болезни в Лю-
церне.
...Я поправляюсь. Но еще очень слаб. С трудом держу в ру-
ке карандаш.
Итак, я потерял сознание в тайге. Добрые люди подобрали
меня. Переправили к Наташиным друзьям. Как им удалось пере-
везти меня через границу в Швейцарию, до сих пор не понимаю.
Рассказывали, что меня выдавали за тяжелобольного генера-
ла, срочно нуждавшегося в особом лечении. Отдельное купе.
Сопровождающие: врач и сестра.
А я бредил. Тайга... Сосна двухвершинная... Погоня...
Сопровождающие кашляли, спорили, чтобы заглушить странные
слова. Было много волнений. Но все кончилось благополучно.
Генеральский чин помог. Я в Люцерне.
Люцерн. 15 августа.
Дневник Веригина
Собираюсь в Карлсбад.
Сегодня весь день приходили товарищи. Прощались.
Принесли деньги. Помогли уложить вещи.
Какая бурная ночь за окном! И дождь. И ветер. Зеркальное,
всегда такое спокойное озеро, домики под черепичными крыша-
ми, часовенка у моста, что перекинут через ручей, впадающий
в озеро, - все потонуло в крутящейся дождливой темноте.
Только что от меня ушел Симон Бургонь, старик часовщик, у
которого я живу. Какой занятный человек! Он был дружен с Те-
одором Амадеем Гофманом, автором "Щелкунчика" и других уди-
вительных сказок. Всю жизнь его страстью были часы. И в со-
седней комнате у него целое собрание часов. Самых разных:
есть и огромные ивовые часы, которые крепко стоят на полу, а
циферблат влит в ивовый венок; есть у него и веселые часы:
каждый час из них с радостным жужжанием вылетает пчелка и
возвращается назад, есть и грустные часы, где старик мелыгик
под печальную мелодию все льет и льет воду на колеса мельни-
цы.
Одним словом, много разных забавных часов у часовщика Си-
мона Бургоня.
И недавно, когда он, постучав, открыл дверь в мою комна-
ту, вместе с ним вошли разные голоса часов.
Старик церемонно поклонился.
- Рад вас видеть, мосье Бургонь. Садитесь.
Старик остро и внимательно глянул на меня.
- Мосье Веригин! Что вы скажете о походке человека? - не-
ожиданно спросил он.
- О походке человека? - с недоумением спросил я.
Бургонь загадочно на меня посмотрел и с воодушевлением
прошептал:
- О, мосье! Я старый человек, и, чуть посмотрю на часы и
вслушаюсь в ход часов, их походку, я сразу узнаю их прошлое,
настоящее и будущее. Чем болели и как идет их жизнь.
- Часы - это часы, мосье Симон. Но вы спросили меня о по-
ходке человека, не так ли?
- Да, да, именно. - Старик таинственно улыбнулся.
- Припоминаю, - сказал я. - Еще давно, когда я начинал
занятия в университете, я тоже думал о походках людей. Я го-
ворил себе: болезнь, скрытую в груди человека, обнаруживают
при помощи выстукивания грудной клетки. Этот способ был из-
вестен несколько тысяч лет назад врачам Древнего Египта и
Греции. Далее медики о нем накрепко забыли. И лишь в восем-
надцатом веке (1761 год) его вновь открыл врач из Вены Лео-
польд Ауэнбруггер. А после него еще и другие врачи много пи-
сали, учили, как при помощи перкуссии исследовать состояние
больного. Тут было и такое открытие: когда выслушиваешь
сердце, надо, чтоб больной не только стоял, но и лежал, а
при этом следует класть человека не только на спину, но и на
левый бок: так лучше поймешь состояние больного. И я сказал
себе тогда: стоять, лежать - все это правильно, но человек
еще и движется, ходит. И надо понять, что означают движения
его рук, как ступает он ногами по земле, что выражает его
спина, когда он идет. Походка - разве не говорит она о том,
как человек чувствует себя?
- О! Вы тысячу раз правы. Но это еще не все. Характер,
суть живых существ - вот что отражает походка, - подхватил
старик. - Мы говорим: красоту лошади можно понять, если уви-
деть ее в беге. Да! Лошадь познается в беге. А птицы? Мы
знаем, как удивителен, своеобразен и неповторим полет птиц
разных пород и то, как они ходят по земле.
Я прервал на мгновение чтение дневника. Разговор Веригина
и Бургоня о походках вызвал в моей памяти один случай в зоо-
парке.
Это был обыкновенный зоопарк с березками по обочинам тро-
пинки. Шумная толпа с шутками, возгласами удивления и сожа-
ления, с насмешками и резким смехом двигалась, рассматривая
клетки со зверями за решетками ("Смотри! Глянь... вот...
вот"). И толпа эта вдруг приостановилась, смолкла, расступи-
лась. На дорожке зоопарка, пыльной, засыпанной конфетными
бумажками, показался житель великих, уходящих в небо Анд -
показался кондор!
Давно уж люди подрезали орлу крылья. И никогда никуда уж
он не улетит. Но птица шла по земле так, словно все еще ви-
дит свою тень, скользящую по вершинам Анд, над которыми она
пролетает. Будто все еще слышит, как услужливо отвечает гор-
ное эхо на орлиный ее крик.
У кондора были подрезаны крылья. Он был в неволе. Но шел
он по тропинке прямо, сильно, гордо. Ни на кого не глядя,
никому не уступая дорогу. Шел так, словно он - в полете и
преодолевает напор сумасшедшего ветра в горах. И чуть я уви-
дел его, как быстро, вместе с другими, потеснился, сошел на
обочину тропинки, прижался к березке.
Птица прошла мимо дерева, за которым я стоял и глядел на
нее. Вот... она была рядом со мной. Протянуть руки - тронуть
осторожно подрезанное крыло? Нет! Ведь я уже не вижу птицы,
которая идет медленно по пыльной дорожке, засыпанной бумаж-
ками от мороженого и конфет. Нет, я вижу, как простерлась
мощная орлиная тень ее над вершинами Анд.
Очень старый, усталый, с потускневшими глазами, уж давно
плененный, с подрезанными крыльями, кондор шел по пыльной
тропинке зоопарка...
Но нет человека, который, увидев, как птица идет по зем-
ле, не понял бы, как летит эта птица над землей. Ведь полет
- это тоже походка. Только не по земле, а по воздуху.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг