задаст вопрос, на который ответит любой младенец, то буквально ошарашит
доскональным знанием сложнейшего математического закона. Свое внимание к нам
она проявляла тоже своеобразно - почти без эмоций, но непременно обнимет и
поцелует... В общем-то мы были довольны.
А что касается своеобразия личности - на это имеет право каждый
человек...
И вдруг ЧП - Юлия таинственно исчезла. Безуспешные поиски в первые
дни... Только радиограмма успокоила, от Максима Николаевича. Мы даже
удовлетворенно отметили: хороший случай, девушка побывает на далекой могиле
своего брата-героя...
Возвращение, однако, ошеломило нас. Случайный ракетоплан доставляет на
Землю Юлию и двух тяжелораненых мужчин - Максима Николаевича и художника.
Грудь Юлии едва прикрывали остатки платья - почти весь шелковистый материал
был использован на бинты. Ничего не скажешь - геройский поступок!
А что было потом! Звонки за звонками! Несколько дней по видеотелефону
звучали недоуменные вопросы. Сначала добивался Центр координации: откуда
взялся новый взрослый человек? Где учился, где воспитывался? Потом
забеспокоились Педагогические центры - как, когда, почему? Ни в одном из них
не числится такой девушки - Юлии Петровой!.. Пришлось терпеливо говорить
одно и то же: Юлия приемная дочь, обращайтесь к Матти Рану...
Что там объяснял Матти - не знаю. Но однажды все смолкли, и наш
видеоаппарат, изрядно потрудившись, заслуженно отдыхал...
Мало-помалу этот случай стал забываться. Но вот вчера Екатерина
Павловна Назарова, коллега по школьной работе, рассказала такое, что просто
не верится... Оказывается, художник, который вернулся с Веды вместе с
Юлией, - сын Екатерины Павловны. Она принесла его дневник.
- Я бы никогда не сделала этого, - дрожащим голосом объяснила она, - но
Улугбек ничего не хочет объяснять, избегает меня... к тому же-явные признаки
безнравственности... той самой юной особы...
Юной особой, при дальнейших разъяснениях, оказалась Юлия. Естественно,
от такого открытия у меня опустились руки, сдавило виски. Екатерина Павловна
и плакала, и возмущалась, и просила помочь.
- Я думаю, - сказала я, - лучше всего обратиться к суду общественности.
Выяснится, что и как...
Екатерина Павловна поблагодарила меня и оставила дневник сына, чтобы я
непременно прочла отмеченные страницы.
Итак, сегодня, через полтора часа, состоится суд общественности. Юлии,
естественно, я ничего не сказала - пусть узнает в свое время. А вот Матти
нужно обязательно сообщить. Это я успею сделать.
Кончился учебный фильм, и свои размышления я была вынуждена прервать.
Вернулась к ним лишь после занятий, переезжая из института в школу.
А в школе - опять дела. Уроков у меня сегодня не было, но предстояло
много другой - плановой и неплановой работы. Я вошла в свой кабинет и
вызвала Назарову. Она вошла, как всегда строгая, деловая, и лишь широкий
румянец да пристальный, изучающий взгляд выдавали ее возбужденное состояние.
- Я очень волнуюсь, - сказала она. - Боюсь, Улугбек неправильно
расценит мои действия...
- Разберемся. В любом случае появится ясность. Ну как последствия с
Яковлевым? - Я перевела разговор на внутришкольные темы. Внимательно
посмотрела на Назарову - что же скажет она?
- Отличные последствия. Никто даже не заметил, что мы воспользовались
волновым гипнозом. Эго был тот самый "крайний случай", предписанный
инструкцией.
- В какой момент был включен аппарат?
- Минут через пятнадцать после взлета. Ракета в общем-то далеко не
улетела, но все-таки...
- А вы знаете, что Яковлев вернулся сам?
- Естественно "сам", под воздействием волнового внушения.
- Нет, сам - без влияния извне.
- Ну, шутите. Я сама задала нужную программу и нажала кнопку.
- Аппарат не сработал! Взгляните-ка на контрольные записи. Так что
педагогика, наше воспитательное влияние оказались сильней.
- Что же с аппаратом? - разволновалась Назарова. - Обязательно все
проверю... обязательно...
Мы расстались с Назаровой, договорились, что я зайду за ней и на
общественный суд мы отправимся вместе.
Связываюсь с квартирой Максима Николаевича.
На видеоэкране Светлана Васильевна, его жена. Милая, обаятельная
женщина. Поговоришь с ней - и если на душе хоть немного хмурится, все зальет
успокоительной голубизной.
- Добрый день, Светлана.
- Здравствуйте, Жанна Васильевна.
- Как там мои воспитанники?
- Тарас что-то мастерит, а Наташа играет с девочками на детской
площадке.
- Повесть одолели?
- Да. Она очень понравилась Тарасу.
- Я подобрала новую книгу. Пусть зайдет в библиотеку и возьмет... С
задачами справляется?
- По-моему, все в порядке.
- А у тебя как дела?
- У меня? - удивилась Светлана. Обычно я справляюсь только о детях. - В
самом лучшем виде.
- А Максим Николаевич? Как себя чувствует?
- Прекрасно. Рана давно зажила.
- Все удивляюсь, как он решился улететь?
- Поддался настроению. И еще говорит - такой красивой девушки, как ваша
дочь, нигде и никогда не видел.
- Не ревнуешь? - шутя спросила я.
- Пока не было повода, - улыбнулась Светлана. - Максим любит меня. Я
это хорошо знаю.
- Тот злосчастный полет будут обсуждать сегодня. Максим ничего не
говорил?
- Нет.
- Значит, скажет. Ну, до свидания. Зайду в пятницу.
- Ждем!
Соединяюсь еще с девятью домами, где живут мои подопечные. Убеждаюсь -
везде полный порядок. Теперь десяток минут можно уделить и себе. Открываю
дневник Улугбека и внимательно перечитываю несколько страниц, исписанных
мелким отрывистым почерком.
Из дневника Улугбека:
Двигатели взревели, как бы демонстрируя свою неукротимую мощь.
Постепенно тигриный рык понизился до кошачьего мурлыканья и наконец смолк.
Желтоватая пыль плотно окутала корабль, и мы некоторое время ждали, пока
завеса спадет и даст возможность выйти наружу и увидеть Веду лицом к лицу,
во всем ее объемном и цветовом многообразии.
Геологи, к экспедиции которых меня прикрепили, открыли наконец дверцу,
опустили лесенку и один за другим попрыгали на мягкий грунт. Они вскинули за
плечи увесистые рюкзаки и, прощально помахав мне, гуськом зашагали в сторону
скалистой гряды. Я тоже не стал терять времени - подхватил походную сумку с
красками и провизией, удобнее перекинул через плечо ремень этюдника и
направился к бухте, которая блестела узкой полоской.
Справа обугленным частоколом возвышались осколки стен бывшего города. Я
не удержался, свернул к руинам, и меня поразила мрачная палитра открывшейся
картины. Черные, темно-коричневые, бурые тона освещенной части и глухие,
темно-синие предельно короткие тени. Их почти не видно под лучами двух
солнц - глубоко спрятались в щели, трещины, но там, откуда они выглядывают,
бьет холод, такой ощутимый, что редкая чахлая травка, оказавшаяся рядом,
мерзнет, напряженно заострилась и изо всех сил тянется к теплу...
Страшное место. Выразительный символ бед и несчастий, которые
претерпевали люди на пути в нынешние века. Обязательно здесь поработаю.
Попишу этюды. Чувствую - может получиться что-то значительное.
А сейчас - вперед. Осмотрю все как следует - и за дело.
Приблизился к берегу. Вода плещется ровно, мягко, напоминая ласковые
набеги на песок черноморской тихой волны. Но это иная вода. Освещенная
искусственным светом, она и смотрится, и воспринимается иначе. Голубизна не
чистая, цветовая гамма водного простора осложнена тяжелыми оттенками,
вызывая лишь одно впечатление, один мотив - печаль, воспоминания о бывших
трагедиях.
Памятник на берегу Герману Петрову хотя и умело вписан в окружающий
ландшафт, все же отдает чужеродностью. О нелепости человеческой гибели
кричит кусок отшлифованного мрамора, на планете, которой мрамор неведом;
идеально ровная отражающая солнце плита и корявые темные берега... Жутко! Но
именно так, в ключе неожиданных сочетаний, и напишу.
Под ногами успокаивающе шуршит песок. Следы торопится смыть волна; вода
заполняет ямки и некоторое время держится в них, окрашивая в глубокий
темно-желтый цвет и как бы испытывая четкую песчаную линию на прочность.
Планета отнюдь не пустынна. Кажется, вокруг никого, но все говорит о
присутствии человека. У пристани покачивается небольшое судно, далеко на
горизонте, будто букашки, еле заметно движутся разноцветные точки лодок, за
густой кромкой деревьев - красные четырехугольные крыши домов... К жителям
Веды я не спешу, еще успею встретиться с ними. Потом, когда хорошенько
осмотрюсь и намечу места для работы.
Эге! Навстречу мне по влажному песку идет девушка... Я растерялся. Если
на планете Веда все так необыкновенно прекрасны, я погибну от тоски и
бессонницы. Шутки шутками, но девушка в самом деле взволновала меня. Заметив
незнакомого человека, то есть меня, юная красавица ускорила шаг и, подойдя
ко мне, спросила:
- Вы местный житель, да?
Вот так чудо!.. Я не знал, что сказать и, наверное, покраснел, как рак.
И опять вопрос:
- Что же вы молчите?
- Нет, я оттуда, - наконец, сумел ответить я и неопределенно махнул
рукой.
- Значит, вы тоже землянин? - улыбнулась девушка, и клянусь, светлей
улыбки я никогда не видел...
- Тоже, - растерянно ответил я и нелепо похлопал по этюднику. -
Прилетел поработать. Я художник.
Девушка сказала, что впервые видит настоящего, живого художника и очень
рада познакомиться. Она назвала свое имя, я назвал свое и оробел
окончательно... Юлия сказала, что знает мои работы, и они ей нравятся. И
вдруг в те несколько секунд, что я неотрывно смотрел в лучистое (иного
определения не найду) лицо Юлии, я вспомнил, что я художник и должен
оставаться художником до конца. В неуловимый миг сложилась целостная,
законченная композиция. Светлый лик девушки на фоне черных руин - наш
сегодняшний день и прошлое. Вот он, зримый образ счастья в развитии! Только
бы Юлия не отказалась. Всего несколько часов!..
Я приготовился уговаривать и совсем не ожидал, что девушка сразу
согласится и охотно последует за мной. Она лишь попросила:
- Недолго, ладно? Максим Николаевич будет искать...
- Максим Николаевич?.. - Я даже остановился. Совсем выпустил из виду,
что Юлия может быть не одна.
- Максим Николаевич, - объяснила она, - друг моего брата. А мой брат
там, - Юлия кивнула на памятник, который ясно белел позади. - Максим
Николаевич - археолог. Поможем ему откопать что-нибудь этакое?
Я кивнул.
- Конечно, поможем. Только потом. Когда я вас напишу.
В развалинах я сразу нашел подходящее место, удобно усадил Юлию, чтобы
она быстро не устала, установил этюдник, укрепил холст и выдавил на палитру
разноцветные башенки красок.
Набросал рисунок и взялся за кисть. В такие минуты кисть напоминала мне
клоуна-акробата, то и дело меняющего свои одежды. Но сейчас я подумал об
этом вскользь - слишком серьезной и ответственной была работа.
Лицо девушки светилось, линии тела сочетались удивительно плавно. Я
вдруг испугался, что не смогу передать этого свечения и всех этих линий, и
заволновался, и все медленней стал смешивать и наносить краски. Ну конечно,
догадался я, причина в молчании, которое в данном случае не укрепляет
нечаянный зыбкий контакт и, быть может, подвергает сомнению то, что
установилось...
- Пожалуйста, расскажите о себе, - попросил я Юлию.
Девушка охотно отозвалась, но что она говорила, я не улавливал.
Наверное, потому, что не вникал в смысл ее слов, а просто слушал, думая о
точности мазков и цветовых соотношений.
Времени, должно быть, прошло немало. Я слишком увлекся и не услышал
вопроса. Юлия спросила громче:
- Долго еще? Оторвитесь, пожалуйста!
- Нет, нет. Самую малость.
- Пора! Максим Николаевич беспокоится. Лучше потом.
- Еще немного, прошу вас. Потом больше не потревожу.
Юлия, вздохнув, согласилась, но тем не менее опечалилась. Спрашивать
еще о чем-то не было смысла, и набросок будущей картины я заканчивал молча.
Главное передать удалось. Ну а детали я запомнил - восстановить их будет
нетрудно.
Наконец я поблагодарил девушку и позвал взглянуть на полотно.
- Неужели это я? Не может быть!
Дальше произошло совсем неожиданное: Юлия меня поцеловала!
- Просто не верится, - сказала она, - что этот живой рисунок создал
человек.
- Мои работы слишком скромны. А над картиной еще предстоит
поработать...
- Никто не разубедит меня в могуществе человека. Все он может!
Я усмехнулся.
- Вы так говорите, как будто сами не человек.
- Не смейтесь. Иногда мне действительно это кажется. Что-то сковывает
меня, в памяти какие-то провалы...
- Всех нас что-то сковывает и все мы обязательно что-то должны
забывать. Без этого не возникнет желания преодолевать, исчезнет развитие.
- Нет-нет, не то... Знаете, я влюблена в людей. Добрые, талантливые,
великие существа! Все понимают и на все сразу же отзываются... Вот вы,
например... Что вы о себе знаете? Вы даже и не цените свой талант.
- Ценю.
- Все равно не так. И еще. Меня не покидает странное чувство: я ощущаю
свободу, а пользоваться ею не могу... Мне хочется петь песни и объясняться в
любви, а что-то держит, что-то не пускает...
- Вы поэт, - тихо сказал я и бережно сжал ее голубоватые пальцы. Во мне
просыпалось большое необъяснимое чувство, которое, боюсь, называется
любовью...
- Поэт? - переспросила Юлия. - Может быть...
Но не только поэт. Есть что-то другое. Не знаю что...
Я коснулся губами нежной, прохладной щеки девушки. Она ответно
поцеловала меня в висок и сказала:
- Это мне и нравится больше всего. Раскованность и целомудрие. Мы верим
друг другу, мы не можем жить друг без друга!.. А теперь пойдемте, - потянула
меня за руку. - Максим Николаевич ждет.
Собранный этюдник я повесил через плечо, а сумку с провизией и красками
отняла Юлия. Так и не удалось мне все свое нести самому - девушка ни за что
не соглашалась отдать довольно тяжелую сумку и весь путь до археологического
домика ни разу не отдохнула.
Когда я увидел Максима Николаевича, мною овладело странное,
противоречивое чувство. С одной стороны, этот сильный мужчина с
мужественными чертами лица и открытым взглядом мне сразу понравился - я
почувствовал к нему симпатию; с другой же стороны - что-то во мне
воспротивилось. Я весь вспыхнул, не смог утаить безрассудной ревности; к
счастью, они ничего не заметили.
Песок я отгребал механически, напряженно наблюдая боковым зрением за
Юлией. Лучи солнца играли в пушистых прядях ее шелковистых волос, и сам я
чувствовал себя маленьким, счастливым лучиком, который с радостью запутался
в нежданных тенетах... Однако созерцание Максима Николаевича, его
напряженной фигуры, порывистых движений возвращало меня в реальность,
наполняло горечью и досадой. Даже в тот момент, когда рухнули своды, я успел
заметить, что Юлия прежде всего бросилась к нему...
Очнувшись, я увидел, как Юлия плачет и целует неподвижное лицо Максима
Николаевича...
Дальше шли описания мук ревности Улугбека.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг