Но что я могу?...
- О, господин Карл великодушен. Он прислал спасение. - Я отщелкиваю
пояс и подаю Вору в нерешительные руки. - Немедленно надевай! Играй на
кнопках, как на гармошке. Слева - вверх-вниз, справа - в любую сторону. Но
господин Карл просил вернуть. Без промедления! Да так, чтобы он не видел.
Запомнил?
- Да. Спасибо господину Карлу.
Нач прослушал мои наставления, не шелохнувшись. Стражники изо всех сил
старались вникнуть в суть происходящего, упоминание высочайшего имени,
похоже, сбило их с толку. Я развернул Вора лицом к выходу и подал команду:
- Пропустить!
Стражники отпрянули от дверей, и я успел прошептать в лысину:
- Выйдешь за дверь, нажми крайнюю кнопку слева!
Нач с ревом "Держите!" вдруг рванулся догонять, но было поздно: Вор
круто взмыл в поднебесье и растворился в ночной темноте. Как щупальца
гигантского чудовища, засновали прожектора, однако беглеца обнаружить не
удалось.
Разъяренный хозяин караулки распорядился надеть на меня наручники и
поспешил к компьютеру. Толстые неловкие пальцы зашлепали по клавиатуре;
через томительную минуту монитор выдал ответ.
- Так и знал! - заорал Нач. - Доверился шарлатану! - Он готов был
разодрать меня на кусочки.
- А я вами восхищен, - сказал я. - И вообще - игра не закончена.
- Какая еще игра! - кипел Нач. - Объегорил меня, как мальчишку!
- Завтра за мной приедут, - спокойно продолжал я. - А может быть,
прилетят! Советую браслеты снять, - я поднял закованные руки, - и как
полагается джентльмену, извиниться.
- Чего-чего? - захрипел Нач. - В карцер! Вместо две тысячи триста
двенадцатого. Теперь это твой номер!
Два стражника подхватили меня под руки и поволокли через двор в
полуподвальное помещение. Втолкнули в цементный куб чуть выше моего роста,
без сиденья, с ровными стенами и пустым потолком. Дверь за мной затворилась,
я оказался в полной темноте.
Делать нечего - буду отсыпаться. В камере холодно, сыро, пахнет
нечистотами, но выбирать не приходится. Снимаю куртку, складываю в два слоя
на ледяном полу, осторожно ложусь... Никаких воспоминаний, никаких
размышлений, только спать, спать... Закрываю глаза и где-то сбоку замечаю
знакомое лицо... Ри! Пришла меня навестить...
Резкий свет заставил пробудиться. Я долго щурился, не в силах
сообразить, кому понадобились мои ноющие руки. Наконец, понял: Нач снимает
наручники. Это обнадеживает! Шутливо кидаю вопрос:
- А вдруг убегу?
- Беги! - разрешает Нач. - За тобой прилетели.
- Я же говорил! - Отряхиваю куртку, бодро одеваюсь. Нач наливает из
термоса в чашечку горячее питье.
- Выпей. Отличный кофе. Сам употребляю.
Вот так перемены! Выхлебываю ароматный напиток и вслед за начальником
стражи выхожу на площадь. Судя по караульным вышкам, освещенным солнечными
лучами, уже довольно позднее утро - заключенных давно угнали на шахту. Долго
же я спал!
В центре площади нельзя было не заметить геликоптер: нахохлился, как
хищный кондор... Неужели пожаловал Карл?... Что-то не верится. Вероятнее
всего, он прислал пилота...
Нач любезно попросил зайти в караульный блок. Понятно! Пилот ожидает
там.
Оказалось, пилот прилетел не один. Но с кем - я бы ни за что не
догадался! Меня встречали кинозвезда и ее муж. Грудь Опа украшала
кинокамера. Под бровями, однако, метался гнев.
- Что ты наделал! - набросился на меня Оп. - Хорошо, хоть вернул
пояс!.. Не то бы - конец!..
"Молодец, Вор! - порадовался я. - На тебя можно положиться!"
Ле вскинула руки на мои плечи и с чувством поцеловала. Кажется, в
щеку... Мужу она сказала:
- Не сгущай краски. Все хорошо, что хорошо кончается.
- Разве это конец? - недовольно ответил Оп. - Примет ли господин Чек
условия главрежа!..
- Примет! - заверила Ле. - Куда деваться?
Начальник стражи рассадил нас по скамьям. Я, естественно, интересуюсь:
- Условия? Ну-ка, ну-ка.
- Как бы точнее выразиться, - осторожно начал Оп. - Вы, так сказать,
устроили побег опаснейшему преступнику...
Я возмутился:
- Что, что?! Он даже булавки не украл!
- Ладно, - согласился Оп. - Просто преступнику.
- Он совершенно не виноват! - настаивал я.
- Вот видишь... - Оп тоскливо посмотрел на жену. - Я же предупреждал!..
- Виноват, не виноват! - встрепенулась Ле, очаровательно раскрыв
хрустальные очи. - Нам-то что за дело? Мы прилетели снимать кино. Берешься
за это? - Неожиданный вопрос адресован мне. Не знаю, что и ответить.
- Что я должен делать?
- Сочинить сценарий, руководить съемкой! - Красавица Ле неотразима.
- Но я же... никогда!.. - пытаюсь робко сопротивляться. Оп обреченно
повторяет:
- Я же предупреждал!
Ле ласково обращается ко мне:
- Ты ведь не захочешь здесь остаться, правда? Ну, сочини что-нибудь.
- Договорились! - Я мгновенно созрел для подвига. - Господину Карлу
понравится.
Довольные супруги захлопали в ладоши, а Нач строго поинтересовался:
- Вы что задумали?
Я встал и распорядился, обращаясь к начальнику стражи:
- Немедленно сообщить господину Карлу: Чек согласен. Но мне, во-первых,
должны подчиниться. Надзиратели, стража - все без исключения. Во-вторых,
предстоит выход на шахту. В-третьих, срочно доставить на место съемок два
ящика крепких напитков. И наконец, сообщите господину Карлу название фильма:
"День рождения любимой". Главреж должен утвердить.
Ле и Оп с восторгом поддержали мои условия; обескураженный Нач сел за
компьютер.
Полученный приказ гласил: во время киносъемок на территории тюрьмы всю
полноту власти передать в мои руки, название фильма утвердить. Вместе с тем
выражалось недоумение по поводу крепких напитков. Я настоял на обязательном
исполнении третьего пункта, ибо в фильме господина Карла не должно быть ни
малейшей фальши, будет праздник! Монитор немного подумал и согласился:
напитки доставим! "Браво! Самоуверенность творит невероятное!"
Геликоптер отправился в город за спиртным, но прежде Оп отснял
начальный, весьма важный момент - прибытие в тюрьму журналистки. Она
выпрыгивает из кабины геликоптера, растерянно оглядывается; начальник стражи
галантно подает красивой женщине руку, ведет в караульное помещение... Ле
мастерски справилась с ролью, я доволен.
В сторожевом блоке Оп прикрепляет к стенам привезенные светильники и
взлетает под потолок. Съемки продолжаются. Журналистка ведет непринужденную
беседу, слегка флиртует; начальник стражи охотно рассказывает о проделках
заключенных, бесконечных побегах, смертельных драках; молодая женщина
пугается, но Нач уверенным тоном успокаивает: не надо бояться! Тюрьма
пустая, всех преступников выгнали в шахту, пусть трудятся, размышляют о
своих скверных поступках... Журналистка просит показать камеры, в которых
несчастные обитают, и съемки выкатываются на площадь, а затем в тюремные
бараки. Вспыхивают вспомогательные лампы, актеров просят выход повторить. Оп
носится, как угорелый, выхватывает на ходу крупный план, скользит по
бетонным стенам, создавая художественный образ исправительного заведения...
Я откровенно любуюсь оператором - редкий талант! Нач тоже оказался
способным артистом, умеющим не замечать глазок камеры. Он, чувствуется,
всерьез заинтересовался кинозвездой - это особенно ценно и должно поработать
на раскрутку сюжета.
Объявляю перерыв. Посматриваю на часы, жду геликоптер. Ле оторвалась от
начальника стражи и прилипла ко мне. Она обвила мою шею теплыми руками.
Поцеловала. Теперь, кажется, в губы... Ни жив ни мертв глянул на Опа, но
тот, скрючившись в кресле, дремал. Мне нехорошо - не привык я к подобным
вольностям. Под удобным предлогом (разработка сценария!) выбираюсь на пустую
площадь, прогуливаюсь по знакомым дорожкам, посматриваю вверх.
Наконец геликоптер вернулся. Две огромные коробки отличнейшего рома
выносить из кабины не стали: они понадобятся потом.
Приказываю начальнику стражи подготовить весь личный состав для
прогулки на шахту. Нач взбрыкнулся, но Ле объяснила строптивцу:
- Так нужно по сценарию. Вспомните, как называется фильм - "День
рождения любимой"!
- Любимой?... - пролепетал Нач.
- Очень любимой! - Ле заиграла глазами. - Будем праздновать! На
природе!
Приступили к съемкам эпизода: журналистка, прогулявшись по тюремным
баракам, возвращается в караулку. Непринужденная беседа с начальником стражи
продолжается. Бесхитростная молодая женщина проговаривается: ее шеф, главный
редактор, совсем бесчувственный. Даже в день рождения отправил за очерком,
как будто собрать материалы нельзя в другое время. Начальник стражи сердечно
посетовал: не возбранялось бы, дескать, отметить у нас, но, к великому
сожалению, нет ни шампанского, ни самого паршивого вина. О, журналистка
предусмотрела! Прихватила с собой на всякий случай вкуснейший ром. Хватит на
весь гарнизон. Конечно, понемножечку. Человек десять наберется? Откуда -
десять? Всего четверо - на сторожевых вышках. Остальные двенадцать на шахте.
Зовите всех - будем праздновать! И знаете что: давайте отправимся на эту
самую шахту, соберем мужчин, вот будет веселье!
- Заключенных нельзя! - возразил начальник стражи. Журналистка
уточнила:
- Только охрану. Разведем костер и попляшем! Я так мечтала об огромном
пылающем костре!
Начальнику стражи все же пришлось оставить на весь тюремный простор
одного охранника - ворота закрывались только изнутри. Да и совсем без
присмотра не положено! Трое вооруженных верзил погрузились в бронированное
авто, а Нач с журналисткой, обмениваясь пылкими взглядами, вслед за пилотом
поднялись в геликоптер. Я держался в стороне, ибо не должен попадать в кадр;
Оп с кинокамерой привычно зависал над актерами, фиксируя действие.
Я и Оп, наконец, сели в геликоптер, и тяжело нагруженная машина
поднялась в воздух. Съемки не прекращались и в полете. Камера жадно следила
за развитием контакта между журналисткой и начальником стражи, не упуская
при этом дорогу на шахту, по которой пылил тюремный автомобиль.
Прошу оператора камеру выключить. Пусть отдохнет. Через пару минут
сядем, работы будет предостаточно.
Нач забросил руку на плечо журналистки, они мило щебечут.
Тихо, одними губами, спрашиваю у безразличного ко всему человека с
камерой:
- Дети у вас есть?
Из внутреннего кармана Оп достал портмоне, а из портмоне -
фотокарточку. Синими глазами на меня взглянула смешливая девчушка лет пяти.
- Моя радость. - Оп светился, стараясь угадать произведенное
впечатление.
- Прелесть, - улыбнулся я.
Оп посчитал, что я полюбовался достаточно, вернул карточку в портмоне,
а портмоне - куда-то под сердце. И опять натянул маску безразличия.
Геликоптер приземлился на ровной каменистой площадке, недалеко от
шахтных нор. Охрана высыпала наружу, выставив колючками огневые стволы.
Первым из кабины выпрыгнул начальник стражи - панику погасил. Оп,
естественно, заметался с камерой над головами. Конвою объяснили: не
дергайтесь! Идет киносъемка!
Журналистка потребовала экскурсию под землю. Быть рядом с шахтой и не
побывать в самой шахте? Так не бывает! Давайте же, пока броневик в пути,
посмотрим! Нач, однако, спускаться к заключенным отказался, ему хватит забот
по организации праздника. Он разослал подчиненных на поиски дров для костра
и лично проводил журналистку до штольни.
Штольня оказалась новой и должна напрямую привести к месту выработки.
Оп сунул мне в руки фонарь с мощным осветительным элементом и, крикнув
"Помогай!", пристроился к журналистке. Мы двинулись в темень по наклонной
насыпи; я манипулировал фонарем, освещая не только путь, но и фигуру
героини, рассчитывая на художественный эффект.
Пришли на место; вдоль неровных покатых стен шевелились тени; слабые
огоньки лишь обозначали их, человека не увидеть. Я объявил:
- Кончай работу! Будем снимать кино!
Тени выпрямились; луч фонаря побежал по серым удивленным лицам.
Журналистка, как я велел, приблизилась к трудягам, стала пристально
вглядываться в каждого, явно кого-то высматривая.
Резкий вопль заставил журналистку вздрогнуть:
- Кто посмел остановить работу!..
Фонарик высветил разъяренного инженера, не так давно пытавшегося меня
загнать на врубовую машину.
- Сегодня праздник! - лучезарно объяснила журналистка. - Господин Карл
велел подняться наверх и выпить на мое здоровье.
- Что за чепуха! Кто ты такая?! - не успокаивался инженер.
- Там все-все узнаете! - Журналистка загадочно плеснула рукой. - Будет
костер, будут танцы!
В полном недоумении инженер растворился в темноте; киногероиня, в
соответствии с моим сценарием, продолжала вглядываться в лица заключенных.
Вдруг я высветил Бо! Он безразлично взглянул на меня, кажется, не
узнал. Его лицо заметно вытянулось, щеки ввалились; грязные пряди волос
комками лежали на плечах... Бо кого-то напоминал. Но кого?... Я понял -
кого. Остановил съемку, велел оператору с киногероиней отступить на
несколько метров и приготовиться. Потребовал коробочку с гримом - Оп
немедленно подал.
Я наклонился к самому уху Бо и тихо, только для него, стал говорить:
- Здравствуй, дорогой Бо! Это я.
- Здравствуй... - прошелестел ответ. - Какими судьбами?...
- Через несколько часов ты будешь на свободе...
- Бежать?... Я еле хожу...
- Полетим на геликоптере. Но сейчас ты должен сыграть... Мы снимаем
фильм, ты понял?... Подними-ка подбородок. Так! - Под носом Бо я нарисовал
две черточки - усы! Сходство с главным героем карловского сериала усилилось,
можно кричать "Мотор!" Но прежде - последние наставления: - К тебе подойдет
журналистка, видишь ее? Она скажет, что пришла тебя освободить. Это правда!
По ее сигналу ты выведешь людей наверх, все разбегутся, а ты и журналистка
сядете в геликоптер.
Дальше все так и было. Вокруг гигантского костра прыгали и орали что-то
несвязное пьяные охранники и повеселевший инженер; окосевший начальник
стражи устроился возле теплого камня вздремнуть; не держался на ногах пилот
геликоптера... Последнее обстоятельство грозило провалом, но выручил Оп: он
умел управлять геликоптером.
Нет смысла описывать подробно наше возвращение. Замечу только: Ле,
одурманенная хмелем, сразу же уснула; я тоже чертовски устал и тоже был не
прочь завернуть в гости к Морфею; только Бо, поверивший, наконец, в свое
освобождение, откровенно радовался, вспоминал о киносъемках. Нарисованные
усы так и остались на верхней губе - разлетались и прыгали, замирали и
падали, как стрелки чуткого прибора, показывающего настроение. Оп
сосредоточился на полете - в ночных условиях, я понимал, вести машину крайне
тяжело. А когда Оп посадил геликоптер возле калитки моего дома, мне
захотелось этого все умеющего человека обнять; я сдержал себя, но слов
благодарности не пожалел.
Геликоптер, высадив меня, упорхнул, и я, входя в комнату, с
удовольствием подумал6 "Наконец-то смогу отдохнуть, привести мысли в
порядок. Я вернулся! Я дома! Я!.."
Телефонный звонок все испортил. Карл зловеще прошипел:
- Отдыхай. Через часок, другой загляну. Да без фокусов!
Да, я дома. Но дом, к сожалению, не мой..."
Без энтузиазма поплескался в ванной, что-то на кухне пожевал. Подсел к
письменному столу. Приказал себе: не раскисай, возьми себя в руки! Я должен
думать о том, что увидел, и не потому, что об этом распорядился Карл.
Случившееся со мной кровно меня волновало. Все это каким-то образом связано
с моим нелепым пребыванием в страшном, уродливом мире. Я не могу понять
одного: неужели человек может мириться с голодом и унижениями, с тысячью
несправедливостей, главная из которых: у кого-то все, а у кого-то ничего.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг