Эя промолчала, ей было все равно. Она и отвечала как говорящий автомат.
Так же безропотно она дала себя усадить в машину.
Мне тоже было уже все равно.
Мы взлетели.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Видел ли я что-нибудь, когда машина проносилась над гребнями скал и
черной щетиной леса? Все было чужим и мрачным. Небо, лишенное привычных
огней внеземных поселений, сам наш полет над сумрачной в лунном свете
землей; дракон, к которому мы мчались и который издали давал о себе знать
багрово пульсирующим сиянием; мы сами, два безмолвных робота, которым уже
все было безразлично.
Багровое свечение разгоралось. Его источник был скрыт за гребнем
котловины, чьи угрюмые в складках теней утесы, приближаясь, все отчетливей
выступали из мрака. Я был в том состоянии, когда мне ничего не стоило с ходу
ринуться на любое, хоть из прошлого, хоть из будущего, чудовище, но испечься
в лаве, которая, очевидно, и полыхала за гребнем, - до этого я еще не дошел.
Прожекторами осветив склон, я осторожно замедлил ход и, приглядевшись,
выбрал среди скал удобную для посадки площадку. Эя на все смотрела так же
безучастно, как раньше, в ее темных неподвижных глазах глохли красноватые
мятущиеся из-за скал отблески. Она была не здесь, не со мной, если вообще
была. Я вышел один и, не поднимая головы, медленно, как приговоренный,
взошел на гребень.
Как описать то, что открылось за ним?
Я ждал, что внизу, у моих ног, окажется спокойно пламенеющая лава,
которую воображение соплеменников Эй наделило жизнью грозного в миг
извержения, все испепеляющего существа. В лицо точно дохнул жар и свет, но
до его источника было далеко. Вдоль всей продолговатой котловины, окаймляя
ее, мрачным блеском пылали скалы, так что небо над этим зубчатым венцом
казалось непроницаемо черным, предельным для самого света. Главный свет
исходил не от лавового озерца, которое тоже было, и не от его добела
раскаленных краев, а от того, что, касаясь береговых камней, висело над
маревом расплава.
Оно-то и было неописуемым. Бесформенный сгусток плазмы? Нет, оно имело
форму, столь, однако, изменчивую, что ее не успевал зафиксировать глаз. А
может быть, просто непривычную. Оно, это огненное, размыто висящее,
пульсировало, можно и так сказать. Пульсировало, как... Как что? Как бешено
крутящийся хаос? Нет, в нем угадывалась структура. Как вихревые,
преобразующиеся друг в друга сгустки, стяжения, кристаллы огня? Все это
понятия человеческого опыта, они тут не годились. То, что видели мои
изнемогающие глаза, было и чистым светом, сквозь толщу которого проглядывали
дальние скалы, и клубящейся материей солнц, и белой озаренностью алмазных,
чередой протаивающих в глубине пещер, всем этим сразу и чем-то еще.
Излучаемый свет радужно кольцевал воздух, плавно переливался из ярко-белого
в голубизну, а затем, минуя промежуточные цвета, желтел. Но скалы при этом
неизменно отливали розовым и багровым, чего вроде не должно было быть, если
только сам воздух не приобрел иные физические свойства.
То, что я видел, явно не соответствовало Земле, а возможно, и всей
нашей Вселенной. Дракон все-таки был, все-таки был... Ладонью притенив лицо,
я смотрел не отрываясь, и неясная поначалу догадка сменялась уверенностью.
Это был он - мой давний знакомый и враг. Никогда еще я не вглядывался в
огневика так спокойно, не рассматривал его в упор. Теперь меж нами не
маячило перекрестие прицела, а терять мне было решительно нечего. Здесь, под
черным небом прошлого, мы были одни. Вокруг неяркого по контрасту озерца
лавы сверкала кайма добела раскаленных камней, в мерном сиянии огневика
мерцали скалы, шевелились их черно-алые, уступами, тени, от тишины звенело в
ушах.
Неизвестно откуда берутся огневики... Они возникают в одном случае из
двух... Чем их больше, тем хроноклазмы слабее... "Слушай, я, кажется,
догадался! В энергии, дело в энергии!"
Слова прозвучали так отчетливо, словно Феликс был рядом. Внезапная
утечка энергии из моего хроноскафа - вот он, ключ к пониманию!
Всюду и везде все, живое и неживое, зависит от энергии, все участвует в
круговороте, отталкивается, поддерживается, тянется к ней, как трава к
солнцу, как частичка железа к полюсам магнита. Сама наша эволюция повинуется
этому закону притяжения, вехами цивилизации был огонь, электричество, атом,
путь вел нас от скудных источников энергии ко все более разнообразным и
мощным. Слом времени - это тоже выброс энергии. Да какой! Быть может, для
огневиков перемещение во времени столь же обычное дело, как для нас
перемещение в пространстве, такова главная особенность их мира. Пространство
и время нераздельны, как частицы и волны материи, просто на одном,
пространственном, берегу оказались мы, а на временном, противоположном,
развилось то, что породило огневиков. Разделившись, они ринулись к
сопряженным точкам прошлого и настоящего, как жаждущее водопоя стадо к
берегам реки, примерно половина оказалась там, другая половина здесь,
обычный статистический разброс, ничего другого. Так и железные опилки
распределяются меж полюсами магнита. Высосать, забрать все до капли, пока
энергия не рассеялась! А мы-то недоумевали, почему хроноклазмы далеко не так
разрушительны, как этого следовало ожидать... Мы не понимали, куда прут
огневики, почему они держатся кратчайшей прямой, а они спешили к месту
назревающего хроноклазма, чтобы заранее быть там, успеть поглотить, полнее
насытиться. Мы их останавливали, истребляли, а они, в сущности, спасали нас,
спешили ослабить, погасить еще только зреющую катастрофу.
Вот что скорее всего открылось Феликсу за минуту до боя.
Понятно, почему огневики кидались на нас, когда мы пускали в ход
оружие: энергия! Мы, сами того не подозревая, приманивали их. Приманивали,
чтобы так уничтожить, поскольку даже их способность поглощать энергию,
конечно, имела предел.
Возможно, поэтому они не успевали везде. Или их было слишком мало.
Здесь, в этих горах, произошло три хроноклазма. Первый перенес сюда Снежку;
очевидно, тогда и возник "дракон". Второй вырвал отсюда Эю. Третий... Третий
создал мой хроноскаф. Всякий раз это были ничтожные разломы, и всякий раз
ими пользовался огневик, поглощая все, что было в его силах.
Сконцентрированная в хроноскафе энергия, видимо, оказалась для него лакомым
кусочком... Как же при этом он должен был пугать соплеменников Эй!
Жар опалил лицо, я прикрывался руками, не в силах отвести взгляд от дна
котловины, где покоился огневик. Многое мне еще не было ясно, но так не
бывает, чтобы природа сразу и полностью открывала все. Почему этот огневик
был здесь? Ждал ли он нового хроноклазма или, может быть, грелся у источника
подземного тепла? Был ли он чисто физическим образованием или все-таки
существом? А вдруг он представлял собой автомат иной, неведомой цивилизации,
которая таким способом пыталась смягчить катастрофу, вызванную, что тоже
возможно, ее собственным нерасчетливым действием?
Таков уж мир, что в нем возможно самое, казалось бы, невозможное. Какая
разница? Мое знание уже ничего не могло изменить ни в судьбе человечества,
ни в моей собственной. Оно было бесполезно, как вся моя дальнейшая жизнь.
Вне своего времени я был, в сущности, тем же, чем Эя, - живым мертвецом.
Я думал, нет ничего хуже постигшего меня несчастья. Нет ничего хуже
гибели Снежки. Нет ничего хуже безвыходного одиночества. Оказывается, это
еще не предел. Сейчас я знал то, в чем нуждалось человечество, и не мог
ничего поделать.
Не мог.
Глаза терзал свет, но от этой боли было даже легче. Все равно я не мог
опустить взгляд. Вопреки всему я хотел видеть и знать. Зачем?
Вот именно: зачем?
Я с усилием отвел взгляд.
Оставалось сделать последнее: найти тело Снежки.
Эя не знала, была ли она оставлена связанной или ее милосердно
столкнули с обрыва. Но, конечно, это произошло где-то неподалеку, палачи не
решились бы приблизиться к огневику, а до противоположного края котловины им
незачем было добираться.
Резь в глазах наконец утихла, я пошел вправо, приглядываясь к рдеющим
осыпям, склонам, темным провалам ложбин и расщелин. Однако вскоре путь
преградила скала, одинаково отвесная со всех сторон, так что сюда вряд ли
могла вести какая-нибудь тропинка. Я вернулся назад и двинулся влево.
Внезапный рев потряс тишину. Вздрогнув, я замер, даже не успев опустить
ногу. Ничто не изменилось в облике огневика, но крик, без сомнения,
принадлежал ему, и в этом протяжном реве мне почудилась не то боль, не то
тоска. Небо дрогнуло. Его чернота раскрылась, в ней ярко проступили
созвездия, чей рисунок мне был незнаком. Это были не наши звезды. Не наши
еще и потому, что некоторые горели зеленым, а зеленых звезд нет в нашей
Галактике. Все длилось мгновение. Небо сомкнулось, точно упало, стало таким
же глухим, как было. Снова грянула тишина, от которой звенело в ушах. Я
стоял, прижимаясь к скале. Был ли тот крик жалобой одинокого существа или
голосом мертвой материи? И что ответило ему?
Страшно пылали скалы, их багровый, уступами спускающийся книзу ад
по-прежнему был накрыт мрачным пологом ночи. Если существовал круг ада для
тех, кто слишком далеко забрел в неведомое, то он был здесь. Пересиливая
слабость, я шагнул дальше. Мною овладело шальное желание спуститься и
приблизиться к дьяволу этих скал, сказать ему напоследок все, что я думаю о
справедливости этого мира, всех миров. Конечно, это было бессмысленно и
глупо. В огневике не было зла, как не было его и в тех лицах, которые
погубили Снежку и Эю. И все же, и все же!
Нелепое желание прошло так же быстро, как и нахлынуло. Я медленно, как
после болезни, обогнул выступ скалы. Из-под ноги брякнул камень, прыжками
покатился вниз. Машинально проследив его падение, я спустился в узкую,
коленом выгнутую расщелину, и было уже хотел вскарабкаться на
противоположный склон, когда слева, из черной для моих ослепленных глаз
тени, послышался надломленный волнением голос:
- Хорошо же ты меня, однако, ищешь...
Придерживаясь за покатый выступ скалы, из провала приподнималась
Снежка.
- Мог бы, кстати, мне что-нибудь и сказать... Или я так изменилась?
- Снежка!!!
Я рванулся к ней, сжал враз обессилевшее тело, не веря себе, поцеловал
ее запрокинутое изможденное лицо, запекшиеся губы, сияющие сквозь слезы
глаза, ничего больше не видя и не желая видеть.
- Живая, живая...
- Конечно, неужели ты думал?..
- Но ведь тебя...
- Ах это! - Она измученно улыбнулась. - Ну да, это было: скрутили и
принесли в жертву. Очень уж они были напуганы.
- И?..
Приподняв лицо, она медленно и нежно губами коснулась моих глаз.
- Соленые... Плохого же ты о нас мнения, если думал, что я буду покорно
лежать и реветь. Так, хлюпнула разок, уж очень все это было обидно и
глупо... А потом встала и ушла.
- Как, неужели ты...
- Глупый, ты же сам учил меня силовому рывку. Неужели забыл? Я, правда,
уже не та, но подумаешь, дурацкие ременные путы, на это меня хватило... Не
подпекаться же на скале, изображая добропорядочную жертву!
Ее глаза блеснули.
- Хотя, пожалуй, в этом была бы своя прелесть. Злобное чудовище,
пленная девушка и отважный, на машине времени, рыцарь, а? Извини, что не
оправдала.
Я засмеялся от счастья. Обнявшись, смеясь и плача, забыв обо всем, мы
стояли над пламенеющей бездной, в которой уже не было зла, как, впрочем, и
добра. По измученному, потемневшему лицу Снежки скользили багровые блики, я
поцеловал ее исцарапанные руки, на меня смотрели сияющие глаза, единственные
в мире глаза, мы не могли оторваться друг от друга, мне было наплевать на
все беды прошлого, настоящего, будущего, пока... Пока что?
Бедная девочка, она-то думала, что все позади, один я знал, как обстоит
дело. Тем крепче я прижимал ее к себе, судорожней длил объятия.
Наконец она высвободилась.
- Ну вот, дальше рассказывать не о чем. Весь день я бродила вокруг, а
потом вернулась сюда, здесь тепло... и любопытно. Я ждала, все время ждала
своих, хотя...
Она коротко вздохнула.
- Ладно, что было, то прошло. Вот что, благородный рыцарь. Твоя девушка
голодна, но это успеется. Я не слепая, рассказывай все. В нашем мире...
плохо?
Снежка бодрилась, о главном, как я ни прятал, ей все уже сказало мое
лицо, она стойко готовилась принять удар, но пресекшийся голос умолял
пощадить.
Я не мог ее пощадить, не мог даже смягчить правду. Она все выслушала
молча, не моргнув, только отведенная назад рука, как бы ища опору, слепо
шарила по скале, то и дело впиваясь ногтями в камень.
Нет, это было не отчаяние.
- Значит, теперь мы вроде изгнанных Адама и Евы? Что же, - добавила она
с дрогнувшей улыбкой. - Все не так плохо, раз человечество в безопасности. А
мы, неужели не проживем? Ты, я, Эя... Славная девочка, как же ей досталось!
Ничего, я сама стала немного дикаркой, что-нибудь придумаем... И знаешь, -
ее рука коснулась моей, - в этой жизни есть своя прелесть, не смотри на нее
так мрачно.
Я кивнул. Я на что угодно готов был смотреть с радостью, лишь бы не
видеть Снежку несчастной. Впрочем, она была права. Она стойко принимала
жизнь такой, какая она есть, этим, быть может, и спасалась.
- Все верно, - бодро сказал я. - Мы нашли друг друга, остальное
переживем. Надеюсь, я буду неплохим мужем.
- Да уж, придется. И мне придется... - Ее голос споткнулся. - Ничего,
справимся. Обещаю не ревновать.
- Как ревновать? К кому?
- Ты не догадываешься? - Откинув голову, Снежка посмотрела на меня
долгим изучающим взглядом. - Но, милый, нас же трое.
- Ты с ума сошла!
Снежка невесело рассмеялась.
- Ох, взглянул бы ты сейчас на себя в зеркало... Между прочим, меня это
тоже почему-то не приводит в восторг. А что делать? У Эй больше нет рода, и
если мы не примем ее в свой... Нет, она будет жить.
- Но ведь не обязательно...
- Здесь обязательно. Легче столкнуть планету с орбиты, чем заставить
женщину не быть женщиной. Здесь это так. Только так.
- Несмотря на то что мы побратались с Эей?
Снежка только вздохнула. Прикусив губу, она отвела взгляд. Нет, ее губы
запеклись не от жара. И руки ее были окровавлены не только ремнями; сколько
раз ей, наверное, вот так приходилось умерять другую, большую боль.
Я молча привлек ее к себе. Она вжалась лицом мне в грудь и затихла.
Ничего не надо было говорить, мы и так слышали друг друга. "Тебе было так
плохо?" "Очень. Когда меня повели на смерть, я обрадовалась, сама я не
решалась..." "Тебя били?" "Не то... Меня учили жить. Не спрашивай". "Какое
счастье, что ты не смогла..." "Просто это была не та смерть. Слишком
мучительно и долго". "Я всегда буду любить тебя. Тебя, а не Эю". "Знаю,
поэтому и говорю так спокойно. Но она не должна знать, что ты ее не любишь".
"Это невозможно". "Это просто, у нее другие представления о любви. Не
беспокойся, все будет не так плохо". "Я не беспокоюсь. Я ищу и не могу найти
другой выход. Туда, к своим". "Знаю..."
- Выпусти, - сказала она.
Я разжал объятия.
Снежка села, подперев подбородок. Она молча и пристально смотрела на
пламенеющие скалы, но видела ли она их? Я больше не слышал ее мыслей и не
решался переступить порог ее молчания. Лицо Снежки было неподвижно, как
маска, только сполохи огня пробегали по нему тенями.
Над скалами внезапно, как прежде, снова пронесся протяжный ноющий вопль
огневика, в черном куполе ночи снова приоткрылось другое небо, просияла
россыпь чужих звезд.
- Он жалуется, - тихо сказала Снежка, когда все затихло.
- Похоже, - согласился я.
- Не только похоже. Я долго за ним наблюдала, очень долго. Ему одиноко
и холодно.
- Холодно?
- Да.
- Ты не можешь того знать.
- Я чувствую.
- Ты думаешь, оно существо?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг