- Какие же мы, однако, дети, - укоризненно покачал головой Кайзер. -
Это на нас действует темная ночь. Ночь и тайна, при свете дня все будет
выглядеть проще. Насчет древней мудрости, которую надлежит изучать, я вполне
согласен с Осоргиным. Но крайности! Я возражаю против крайностей. И
повторяю, что прямые цели экспедиции важнее побочной экзотики. Однако мои
доводы не подействовали. Пусть будет по-вашему. Но при чем здесь страх?
Через месяц мы вернемся и, убежден, застанем Блинка злым и трезвым. Злым,
потому что ему будет жаль потерянных сил, трезвым... Ну, это понятно.
Блинк просиял.
- Хорошо! - он вскочил, словно ему уже не терпелось бежать к роэльцу. -
Спасибо, Осоргин, спасибо. Кайзер. Я не пожалею о потраченном времени. Пусть
Кайзер тысячу раз прав. Но я, как ученый, обязан понять, что же это такое. Я
должен пройти путь до конца. Если там, в самой глубине тайны, окажется
пустота, что ж, я смирюсь с этим. Но я вернусь к вам с истиной.
- Вот это речь ученого, - Кайзер выколотил трубку и тоже встал. - Уже
поздно. Спокойной ночи.
- Все-таки мне тревожно, - сказал Осоргин, когда Кайзер удалился и
поскрипывание его сапог замерло в темноте. Осоргин взял Блинка под локоть и
почувствовал, как у того напряглись мышцы. - Ведь и вам не по себе, а?
Блинк высвободил руку и принужденно рассмеялся.
- Вы зря себя пугаете, Осоргин. Зачем роэльцу причинять мне вред? Люди
в одиночку переплывают океан, а тут... Кайзер прав, надо лечь спать. До
завтра.
Осоргин долго не мог уснуть в эту ночь. Его не покидало странное
чувство. Хмурое небо севера, каменные громады городов, тишина рабочего
кабинета, все прошлое, что было в его памяти, воспринималось сейчас как
старый, поблекший от времени кинофильм, где действовал человек по имени
Осоргин, тогда как настоящий, живой Осоргин лежал в гамаке, слушал
протяжные, тревожные крики леса, видел поляну, меловой диск луны в
прозрачном небе, белые, как сугроб, лагерные палатки, черные клинья теней,
ощущал влажное тепло неподвижного воздуха, и тем не менее все это тоже было
ненастоящим. Декорация какой-то чужой жизни, куда он случайно забрел и
которая никогда не станет его жизнью, а растворится, исчезнет, едва он ее
покинет.
Он приложил к уху часы. Они тикали, как всегда, и в этом тиканье было
надежное постоянство, была неизменность, и это успокаивало. "Что за
удивительная вещь - сознание, - беспокойно думал Осоргин. - На нас влияют
шорохи, лунные блики, слова, звезды. Все влияет! Могучее, словно божество,
слабое, как огонек свечи на ветру, изменчивое, подобно волне, упрямое, как
травинка, твердое, будто алмаз, - это все оно, сознание. Понятное в своей
каждодневности, загадочное в своей неисчерпаемой сложности и вечно задающее
себе вопрос: "Что я такое?" Отождестви себя с деревом... Отождестви себя со
звуком... Ведь это тоже попытка найти ответ! Были и другие попытки:
растворись в вере... прими бога...
Попытки, вслед за которыми захлопывалась дверца западни: ответ найден
на все вопросы бытия, нечего больше искать, не о чем думать - мысль умерла.
Да, вот это меня и пугает. Опыт на себе. На своем сознании. Нет, не это!
Ученые ставили, ставят и будут ставить опыты куда более опасные, чем
эксперимент Блинка. Что же тогда? Страстная увлеченность Блинка! Опять не
то... Без увлеченности, без одержимости не было бы науки... А мера где?
Исчез критицизм, и увлеченность уже ослепление, одержимость - фанатизм...
Блинк... Да что это я! Спать надо, вот что. Не думать, а спать, спать..."
...Ночью думается иначе, чем днем, и, когда Осоргин встал с рассветом,
ночные мысли показались ему преувеличенными и неуместными. Утро было
насыщено деловыми хлопотами, перед походом надо было позаботиться о тысячах
мелочей, так что прощание скомкалось. Блинк долго махал им вслед, и, в
последний раз обернувшись, Осоргин лишь ободряюще кивнул ему перед тем, как
скрыться в сумраке леса.
Вышли они из него обратно через несколько недель. За это время было
столько пережито и сделано, что новые впечатления, как это всегда бывает, не
то чтобы совсем заслонили воспоминания о роэльце, но лишили их былой
остроты. Однако чем более они приближались к старому лагерю, тем сильней
овладевало ими нетерпение поскорей увидеть Блинка, и последнюю милю они как
могли ускоряли шаг, радуясь предстоящей встрече, горя желанием рассказать за
чашкой кофе о своих приключениях и услышать о чужих, которые уже заранее
казались им более бедными, чем их собственные.
Наконец сумрачный свод леса, в чьей зеленой вышине гас даже шум ветра,
был прорван потоками света, и полуослепшие путешественники увидели пышущую
жаром поляну с одинокой палаткой возле кустов.
- Э-гей! - дружно закричали они. - Э-ге-гей! Блинк-роэлец, появись!
Поляна ответила безмолвием.
- Блинк не стал лежебокой, - заметил Осоргин.
Они с наслаждением скинули рюкзаки, дали указание носильщикам разбить
лагерь и лишь потом заглянули в палатку.
Едва они откинули полог, как в ноздри им ударил кислый запах плесени.
Вещи были свалены кое-как, разбросаны, их покрывал липкий зеленоватый налет.
Там, где вещей не было, днище палатки вздувалось пузырем. Из крохотной
прорехи уже торчал тонкий и бледный стебель.
Шурша, полог выскользнул из рук Осоргина. С подавленным вскриком Кайзер
метнулся назад.
- Винтовки! Скорей!
Глупо было спешить, глупо было хвататься за оружие, но Осоргин
повиновался, как во сне, потому что действие - любое действие - было в эту
минуту спасением.
Крикнув индейцам, чтобы те прочесали опушку леса, Кайзер и Осоргин, не
сговариваясь, влекомые скорей инстинктом, чем разумом, схватили винтовки и
бросились бегом к тому месту, где в последний раз видели роэльца. Трава,
кусты, ветви деревьев хватали их, как петли силка. В этом безумном беге тоже
не было никакого смысла, и все же они спешили так, словно это могло
воскресить Блинка. Обессиленные, исцарапанные, они буквально опрокинули
последнюю завесу кустов.
- Он здесь! - зарычал Кайзер. - Роэлец!
Хотя поблизости ветер колыхал тенистые кроны деревьев, роэлец сидел на
самом солнцепеке - обнаженный, серо-коричневый, немигающий. Сидел с
неподвижностью камня, лицо его было бесстрастней черепа.
Но это не был роэлец. На Кайзера и Осоргина в упор смотрели невидящие
глаза Блинка.
По телу Осоргина волной прошел холод.
Не чувствуя ног, он сделал несколько шагов вперед, мельком заметив, что
лицо Кайзера стало красным от напряжения.
- Блинк, - едва услышав себя, прошептал Осоргин. - Блинк! - Его голос
внезапно сорвался в крик. - Что с тобой, Блинк?!
Губы Блинка приоткрылись, как щель, и из черноты рта выпали чужие,
равнодушные слова:
- В твоем вопросе нет смысла, человек. Маленькому знанию не понять
большого.
- Он бредит! - вскричал Кайзер. - Блинк, дружище, у меня во фляжке
коньяк, глотни...
Осоргин удержал руку Кайзера.
- Подожди... Дело серьезней... Блинк, ты узнаешь нас?
- Вы оболочка слабого духа. Я лучше вас знаю, кто вы.
Осоргин сглотнул комок в горле.
- Ты прошел обучение до конца, Блинк?
- Я посвящен.
- И теперь?..
- Знаю все. Понимаю все. Повелеваю всем. Настоящий Блинк есть мир, и
мир есть подлинный Блинк. Единство, вам недоступное.
- Ты был исследователем, вспомни! Ты пошел на это ради эксперимента. Ты
хотел узнать и вернуться... Вспомни!
- Ваша наука - детская забава. Знания здесь.
- Тогда расскажи о них!
- Маленькому знанию не понять большого.
- Не тот разговор! - рассвирепев, Кайзер отстранил Осоргина так, что
тот пошатнулся. - Он же сошел с ума, разве не видишь?! Я отнесу его в
лагерь.
Раскинув руки, Кайзер шагнул к Блинку и наклонился, чтобы взять его в
охапку. И вдруг замер. Его красное лицо покраснело еще сильней, поперек лба
вздулась вена, напрягшиеся мускулы рук заходили от страшного напряжения -
напрасно. Яростное усилие не приблизило его к Блинку ни на волос.
- Не старайтесь, - прошелестел бесцветный голос Блинка. - Вы тысячи лет
будете искать истину, которой я уже владею. Смирите гордость мнимых владык
земли, маленьких и несчастных, и идите ко мне...
- Нет!!! - Кайзер откинулся назад и едва не упал на спину. -
Сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший!
- Тогда прощайте. Бойтесь злых влияний бурного солнца, что сеют болезнь
ума, и знайте: людей объединяют незримые и сверкающие волны. Несчастье
передается, счастье передается, зло передается, добро передается волнами.
Примите эту каплю знаний в подарок и уходите. Иначе сердце одного из вас не
выдержит.
Словно мягкая рука отодвинула Осоргина и отодвигала все дальше и дальше
от Блинка, но почему-то он не ощутил ни страха, ни волненья. Пятясь вместе с
Кайзером, он видел, как уменьшалась фигура их бывшего товарища, а глаза его
вопреки законам перспективы, наоборот, росли и росли. И блеск этих огромных,
неподвижных глаз был сух. Как мертвый блеск слюды.
Им показалось, что прошли секунды, но неожиданно они обнаружили, что
стоят на поляне возле сброшенных рюкзаков. И тут они словно очнулись. Молча,
не обменявшись ни единым словом, они легли в тень и долго лежали там,
бесконечно опустошенные.
Потом они нашли в себе силы вновь двинуться к месту, где был Блинк. Но
там его уже не оказалось. Тщетно кричали они до хрипоты, тщетно обшаривали
окрестности - всюду дремотно стоял бескрайний лес, и не было в нем ни
отзвука, ни следа.
Много поздней, когда надежды совсем не осталось и наступила ночь,
сидевший у костра Осоргин уронил на колени руку, в которой он держал
обнаруженный в палатке дневник Блинка.
- Что? - едва слышно спросил Кайзер.
- Ничего, - так же тихо и удрученно отозвался Осоргин. - Он тщательно
фиксировал ход опыта...
- И?
- И где-то посредине потерял самоконтроль. Похоже, он слишком поздно
понял...
- Что понял?!
- Что феноменальные способности роэльца, в чем бы они ни заключались,
достигаются уродованием психики... Может быть, я не прав. Может быть, всякий
на его месте незаметно утратил бы качества исследователя, просто качества
нормального человека. Но Блинк... Мы дураки, Кайзер, мы слепые идиоты, мы
просто невнимательные, равнодушные люди, если не заметили, что его
увлеченность и убежденность уже тогда приближались к фанатизму, за чертой
которого кончаются и разум и наука!.. Мы не имели права оставлять его в
одиночестве! Не имели!
Кайзер, насупясь, молчал.
- Не признаю, - с трудом, но твердо выговорил он минуту спустя. - Если
алмаз не имеет твердости алмаза, он есть стекляшка. Исследователь,
бессильный повелевать своим сознанием, не есть исследователь.
Осоргин чуть не вскочил.
- Исследователь не машина! - закричал он. - Исследователь человек! Мы
оба в долгу перед Блинком, оба, ты слышишь, оба! Если бы не он, кто-нибудь
из нас был обязан изучить психику роэльцев! Он, именно он, избавил нас от
необходимости дерзко рисковать собой. В чем-то он выше нас...
Кайзер ничего не ответил на эту вспышку. Он сидел, неподвижно глядя в
огонь, и лицо его было замкнутым.
На третий день, который также ничего не продвинул в розысках, как и
первый, они собрались в дорогу.
Стоя над упакованными вещами, они, однако, еще долго медлили.
- Надо идти, - сказал наконец Кайзер.
- Надо, - сказал Осоргин. Кайзер снял шляпу.
Добравшись до города, они тотчас проявили снимки с роэльцем. На одном
из них Кайзер, растопырив пальцы, подносил к губам пустоту. На втором он
блаженно улыбался.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.01.2007 16:10
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг