АЛЕКСЕЙ БЕССОНОВ
ТЕНИ ЖЕЛТЫХ ДОРОГ
...В шестой год эпохи Сэн, когда необычайно ранняя весна заставила мир
укрыться пестрым одеялом цветов, по желтой, ведущей в гору дороге
неторопливо шествовал крупный мужчина в черном - сведущий глаз безошибочно
распознал бы в нем одного из тех монахов-воинов, что, покидая стены своих
обителей, каждый год отправляются в путь, ведущий их к покаянию осмысления;
и мало какой мудрец, разве что из числа просвещенных, догадается, какими
дорогами пустится тот или иной инок.
Наш монах был немолод, седина щедро посеребрила его локоны, собранные
на макушке в сложной формы косу. В нем ощущалась сила и спокойное, без тени
смирения, достоинство - из-под ризы виднелась рукоять дорогого и очень
древнего меча. Он медленно поднимался в гору, вокруг него луково золотились
старые сосны, пахло смолой. Неожиданно остановившись, инок поднял голову -
далеко в небе занудливой мухой пели моторы королевского воздушного корабля.
Монах проводил серебристую сигару долгим задумчивым взглядом, отчего-то
вздохнул и продолжил свой путь.
Вскоре он оказался на вершине горы. Сосны здесь были редки. Замерев,
монах вперил свой взор в причудливую черно-медную храмовую башню, что стояла
на вершине соседней горы; лес на ее склонах был тщательно вырублен, и средь
невысокого разнотравья там и сям мелькали многокрасочные островки простых
полевых цветов. Тропа, все такая же желтая, петляя, вела к низеньким
храмовым воротам - отсюда они казались изящной лаковой игрушкой.
Монах присел на пень, устало вытянул ноги в прочных дорожных сапогах и
теперь только увидел, что он не один - в десятке локтей от него, уютно
умостившись в складном креслице, сидел перед мольбертом художник: такой же
седой, однако упругий стан выдавал в нем то ли старого солдата, то ли
любителя ездить верхом. Он ничуть не походил на тех бродячих маляров, что
продают свои работы на рынках и берутся нарисовать ваш портрет за две
серебряные монеты, - одежды на нем были дорогими, с пояса свисал небольшой
кинжал в сафьяновых ножнах. Заметив на себе взгляд монаха, мастер с
легкостью поднялся на ноги и приветствовал своего невольного гостя коротким
элегантным поклоном.
Инок ответил ему тем же. Поглядев - не без любопытства - на холст, он
на секунду широко раскрыл глаза и, вдруг отчего-то смутившись, зашарил рукой
на груди, отыскивая свою привычную трубку с длинным янтарным мундштуком.
Работа была великолепна. Кисть мастера, неведомым образом сочетая в себе
лаконичность с некоторой небрежной даже размашистостью, запечатлела кривые
ветви сосен, песок, и дальше - гору, покрытую цветами. Тропа показалась
иноку ожившей... Он кашлянул и поднял голову, встретив понимающий, но
спокойный, без тени самодовольства, взгляд художника.
- У вас прекрасная рука, - произнес инок тихим голосом, в котором
чувствовалась огромная, не забытая еще сила. - Я давно не получал такого
наслаждения.
- Покорно благодарен. О, у вас замечательный табак! Был бы счастлив
угоститься - здешние сорта, знаете ли...
- Да, это с острова Сирт. Примите, прошу вас.
Художник взял в руки объемистый кожаный кисет, с наслаждением вдохнул
густой запах зелья и принялся набивать свою трубку. Инок тем временем
продолжал всматриваться в картину.
- Не хочу показаться невежей, однако же, уважаемый мастер, мне
непонятно, отчего на вашей прекрасной работе на уместилась храмовая башня...
Ответом ему был негромкий смех.
- Но, досточтимый, - ветерок легко унес небольшое облачко табака, -
известна ли вам легенда, связанная с этим местом, - легенда, породившая
новую богиню весны и любви?
- Известна, - коротко кивнул монах. - Собственно, именно поэтому,
вспомнив о старых страстях, я и пришел поклониться ей. В память...
- Гм...
Художник негромко кашлянул, посмотрел на лицо своего собеседника,
изборожденное ранними, не по годам еще, морщинами, и продолжил:
- Если вы помните, то когда-то здесь, на этой горе, жила молодая
отшельница, давшая обет смирения. Люди долины носили ей еду, она держала
каких-то коз... и вот однажды, весной, на эту гору поднялся молодой воин,
раненный в недалеком бою. Он умирал.
- ...а она не могла принимать его у себя, - глухо отозвался инок, - и
все же ее сердце дрогнуло, и отшельница оставила юношу в своей хижине. И,
полюбив ее, он совершил чудо - он выжил... А потом она родила сына. И с тех
пор мрачный, голый холм каждую весну покрывается цветами. Насколько я знаю,
сюда приходят бесплодные женщины и те, кто несет в своем сердце
неразделенную любовь. Но почему храм?..
Мастер ответил не сразу. Некоторое время он смотрел на прекрасный
пейзаж, открывавшийся перед ним.
- Видите ли, досточтимый, - тихо, в задумчивости, проговорил он, - храм
все считают жилищем этой юной богини, так? А я рисую не жилище, я рисую ее
саму - в этих цветах, в этом чуде жизни, возникающем каждый раз, когда
солнце превращает холод и мрак в свет и нежность.
Инок застыл, пораженный услышанным. Перед его мысленным взором вдруг
встала целая вереница образов - тех, что он давно уже считал погребенными в
пыли собственного сердца. Он поднял глаза к небу и глубоко вздохнул; а
потом, встав, низко поклонился художнику, оправил на себе пояс и, не говоря
ни слова, зашагал прочь.
Когда его фигура отчетливо прорисовалась на желтой змейке восходящей
тропы, художник выбрал тонкую кисть и несколькими точными, резкими мазками
набросал ее на готовой уже картине.
Все, кто видел ее, поражаются, насколько живым выглядит этот темный,
кажущийся сгорбленным силуэт.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 25.01.2005 16:19
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг