Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
действовало при обратном полете, и сейчас нет никакой опасности.
     Люди сняли противогазы и окружили Урландо,  который  сбрасывал  с  себя
светлокоричневый комбинезон.
     - Изумительно!
     - Удивительно!
     - Очаровательно!
     - Невероятно!
     Поток комплиментов ширился, но  Урландо  не  обратил  на  них  никакого
внимания. Он тихо спросил Лебедева на русском языке, которого, вероятно,  не
понимал никто из остальных, кроме Гурова:
     - А что скажете вы, пленник и враг мой?
     Комбинезон упал с плеч Лебедева и был подхвачен  руками  слуг.  Лебедев
изысканно поклонился:
     - Я видел сейчас испытание замечательной машины. И если бы дело  решали
машины,  то  без  колебаний  я  заявил  бы,  что  страна,   владеющая   этим
истребителем, непобедима. Но... (Он насмешливо оглядел всех  присутствующих.
Еще раз слегка поклонился.) ...но машинами управляют люди, и в будущей войне
мы увидим не машины против машин,  а  класс  против  класса.  На  репетициях
большой войны в Испании и в Китае несколько лет назад мы  смогли  убедиться,
что машинами владеют оба класса. Но один из классов имеет только  машины.  А
другой имеет машины плюс...
     - Что? Какой плюс? - неожиданно  взвизгнул  один  из  присутствующих  и
сдвинул на затылок свой цилиндр так, что обнажился его желтоватый от  мелких
веснушек, как будто костяной  лоб.  Лебедев  посмотрел  на  взвизгнувшего  и
подумал: "Он!"
     В ответ же Лебедев сказал изысканно вежливо:
     - ...плюс пролетарская солидарность.
     Люди в цилиндрах отступили от Лебедева, враждебно  насупились.  Лебедев
серьезно продолжал:
     - Ваш "2Z" шага не может сделать без тыла.  Рабочие  электростанций  не
дали бы вам сейчас ни одного киловатта, если бы знали, на что вы  расходуете
энергию. На один танк вы должны держать в тылу семьдесят  два  человека,  на
один самолет -  сто  двадцать  шесть  человек.  Если  вам  удастся  наладить
серийное производство "2Z", то вы должны будете держать  в  тылу  на  каждый
экземпляр этого чудовища примерно человек восемьсот, если не больше,  а  это
все поведет к тому, что... - Лебедев  заметил,  что  лицо  Урландо  набухало
раздражением,  но  все  же  он  прежним  веским   голосом   договорил   свою
мысль: -...машина откажется служить,  и  милитаризм  погибнет,  раздавленный
собственной тяжестью и добитый восставшим народом.
     В ответ Лебедев увидал насупленные лица  и  мрачные  глаза  слушателей.
Один только Гуров восторженно  смотрел  на  своего  друга  и  придвинулся  к
Лебедеву, готовый защищать его.
     Неожиданно морщинистый человек в мешковато  сидящем  на  его  чрезмерно
длинном туловище элегантном черном костюме подошел  к  Лебедеву.  Он  сурово
пошевелил бровями и отчетливо сказал:
     - Совершенно верно! Именно серийное производство...
     Желтолобый толстяк покивал головой и сладко улыбнулся:
     - Да, да, серийное производство!
     Урландо ринулся к ним, тяжело дыша и стискивая зубы:
     - Я не хочу никаких  серий!  В  этом  нет  необходимости.  Я  не  стану
раскрывать вам секретов конструкции. Мне нет никакого дела до того,  что  вы
давали деньги. Опыты еще не закончены,  вы  не  видели  самого  интересного.
Кроме того, знаете ли вы, что каждый раз, подходя  к  "2Z",  я  творю,  чорт
возьми, молитву самому Вельзевулу, чтоб остаться  целым,  потому  что  я  не
знаю, как он сегодня будет себя вести!
     Толстяк боязливо попятился от истребителя:
     - М-да...  Эта  чортова  коробочка  действительно   выглядит   довольно
подозрительно. - Он вытер платком неожиданно вспотевшее обрюзглое лицо...
     Пронзительная трель свистка - и "2Z" стал медленно опускаться в люк.
     Человек в черном костюме отвел Урландо в сторону и стал что-то говорить
ему, шевеля бровями и поглядывая в сторону Лебедева.
     Наконец он подошел к Лебедеву и сказал с оттенком любезности:
     - Вы поедете вместе с синьором Бенедетто Чардони.
     Он показал на авто, куда усаживался желтолобый толстяк.  Лебедев  молча
уселся рядом с ним, коснулся ладонью полей своей шляпы:
     - Синьор Бенедетто? Весьма рад. Разрешите...
     Чардони слегка подвинулся. Лебедев увидел его морщинистое  жирное  лицо
близко-близко, и тут своеобразный восторг внезапно  потряс  Лебедева,  и  он
улыбнулся так широко и так вкусно, что Чардони тоже заулыбался,  размаслился
улыбкой во все лицо.
     Авто круто взяло с места. Поляна форта  скрылась  за  поворотом  шоссе.
Проехали мимо проволочных заграждений. Дорога пошла в гору.
     А в мозгу Лебедева открылась нараспашку  дверь  в  "хранилище",  и  там
очень  ясно  выплыла  картинка  из  далекого  детства:  сарай  в   сибирском
городишке; ребята с изумлением и интересом смотрят на химические пробирки, а
пробирки держит в руках лобастый ссыльный студент.
     Теперь Лебедев чувствовал, как волна неудержимого смеха ширилась в  его
груди. Он повернул свое лицо к Чардони и отчетливо выговорил:
     - Ну-с, как изволите поживать, драгоценнейший Венедикт Кузьмич?
     Тот привскочил на сиденье  от  неожиданности  и  на  чистейшем  русском
языке, с этаким волжским "оканьем", отозвался:
     - Хорошо, преотлично! - И тут же спохватился:  -  А  вы  кто?  Наш?  Из
России?
     - Во-во, угадали, - усмехнулся Лебедев. - Попали в самую что ни на есть
точку, достопочтеннейший Венедикт Кузьмич.
     Называть лобастого Чардони по имени-отчеству доставляло сейчас Лебедеву
своеобразное наслаждение, потому что  при  этих  словах  вертелся  и  ежился
синьор Бенедетто, как береста  на  угольях.  И  поэтому  Лебедев  продолжал,
нажимая на слова:
     - Если не забыли своей ссылки в Сибири, Венедикт Кузьмич, то,  конечно,
помните  сарай  при  доме  Лебедевых  и  химические  опыты,  нитрогруппу   и
мальчишек - Колю, Антошу?
     Венедикт, будто уж, весь вывернулся на сиденье:
     - Великий боже, возможны ли такие встречи?
     - Как видите - возможны, Венедикт Кузьмич.
     - Ах, как тесен мир, великий боже!.. Вы - Коля?
     - Нет, Антоша.
     - Припоминаю. Великий боже,  какая  встреча!  Антоша...  позвольте  так
называть вас... ведь вы мой в некотором роде, - ах, великий  боже,  как  это
говорилось по-русски? - вы мой... соотечественник и даже ученик. Да,  так...
Но как вы здесь?
     Лебедев ответил обворожительной улыбкой:
     - А как вы здесь, Венедикт Кузьмич?
     Чардони всплеснул руками:
     - Великий боже! Разве об этом можно говорить вкратце? Это целая эпопея,
величественная, как "Одиссея". В Сибири я задыхался от одиночества. Началась
война, и я пошел добровольцем. Не на фронт, конечно, а в  санитарные  части.
Великий  боже,  припоминаю   санитарный   поезд,   "Союз   городов",   "Союз
либерального земства", "Союз дворянства", вы помните? Ах, где  вам  помнить!
Потом гражданская война, Крым, перекопский разгром, когда к нам ворвались...
     "Ага, - догадался Лебедев, - к "нам", то есть к "вам". Понятно".
     Бенедетто заспешил:
     - Вы так взбудоражили  мои  воспоминания...  Великий  боже,  что  было!
Сначала бежал в Турцию. Из Константинополя я пробрался в Милан, закончил там
образование. Ведь  я  -  естественник  и  так  люблю  органическую  химию...
Поступил я на химический завод, мои работы о нитрогруппах удостоены  премий.
Сейчас я - член Национальной ассоциации химиков.
     - Да,  успех...  -  задумчиво  выговорил  Лебедев.  -  У  вас  типичный
жизненный путь, Венедикт  Кузьмич,  типичный  для  эмигранта-меньшевика.  Со
ступеньки на ступеньку вы скатились к фашизму.  Вас  купили  Рим  и  Берлин,
вернее, не вас, а ваши  знания.  Они  нужны  для  изобретения  штучек  вроде
урландовского истребителя...
     - Великий боже, вы занимаетесь чтением в сердцах! - пробовал отшутиться
Чардони.
     Лебедев же прищурился, и нельзя было сейчас понять,  улыбается  он  или
серьезен.
     - Мне кажется, я не ошибусь, если добавлю, что  вы,  Венедикт  Кузьмич,
чего доброго, теперь и в  католичество  переметнулись.  Уж  очень  часто  вы
боженьку упоминаете...
     - Да вы-то кто, Антоша?! - выкрикнул Бенедетто.
     Лицо у Лебедева стало спокойным и торжественным, губы  сложились  двумя
упрямыми ровными складками, и ответ прозвучал точный и крепкий:
     - Я - разрешите сообщить, Венедикт Кузьмич, - коммунист.
     Чардони опять подпрыгнул. Цилиндр скатился с его головы, был  подхвачен
порывом ветра, взметнулся на воздух и исчез в пришоссейной канаве.
     - Так вы не бежали из России? - взвизгнул Венедикт Кузьмич. - Бенедетто
Чардони и, отдуваясь, вытер рукою мокрый лоб.
     - Эка куда хватили, синьор Венедикт Кузьмич! Просто летел я  из  Москвы
на Огненную Землю, да вышла непредвиденная остановка на Коралловых островах.
     Бенедетто все еще непонимающе глядел на Лебедева.
     - Изумляетесь, Венедикт  Кузьмич?  Ведь  знаменитый  советский  летчик,
погибший несколько месяцев назад, Антон Григорьевич Лебедев, - это я...
     Чардони внезапно повернулся к Лебедеву, и тот увидел в  глазах  фашиста
такое хищное бешенство, что инстинктивно отпрянул  назад.  Казалось,  что  с
лица Бенедетто упала маска и под ней  оказалась  оскаленная  пасть  зверя  с
торчащими клыками. Фашист захлебнулся злобой:
     - Довольно миндальничать с вами!  Урландо  имеет  ветер  в  голове,  но
хозяин здесь - я!
     Он быстро отдал какое-то приказание  шоферу.  Авто  быстро  свернуло  в
сторону и  помчалось.  Впереди  виднелись  холмы,  покрытые  лесом.  Лебедев
почувствовал, что смерть опять шарит где-то близко. Неужели конец?  И  вдруг
ярко вспомнились лица далеких друзей и товарищей...
     - Вы дадите ответ перед судом за ваши поступки, - выговорил Лебедев.
     Чардони молчал. На его лице с широкого подбородка на желтый лоб  ползла
и натягивалась, будто резиновая, тонкая маска равнодушия.
     Автомобиль резко застопорил у высоких железных ворот. Лебедев оглянулся
вокруг. Каменные стены, клочок знойного неба.
     В ту минуту Лебедев нисколько не думал о себе. Его лишь мучила мысль  о
товарище, о далеких друзьях, о родине. Как дать им знать?
     Шофер дал гудок. Железные ворота распахнулись.
     Когда Лебедев вылезал из авто, - запомнил: шофер смотрел  ему  прямо  в
глаза, остро и проникновенно, будто хотел сказать что-то очень важное.


     Бдительность


     Этот осенний день начался в мастерской так же обычно, как все заводские
трудовые дни. Голованов пришел, как всегда, первый  и  сейчас  же  засел  за
чертежи. Башметов немного запоздал. Осеннее солнце еще грело через окно.  Но
когда Башметов открыл форточку, в мастерскую ворвался порыв холодного ветра,
взъерошил бумаги на столах, даже как будто прогудел под  потолком.  Впрочем,
это прогудели две большие  осенние  мухи,  притаившиеся  в  укромном  теплом
местечке. Ветер сорвал их, и они теперь от злости неприятно жужжали.
     - Закройте форточку, Башметов, - попросил Голованов.
     - С удовольствием, - согласился тот и, длинной линейкой шумно захлопнув
форточку, грузно опустился на стул, долго копался в  ящиках  стола;  наконец
как будто успокоился. Но работа у Башметова не клеилась. Он начал  мурлыкать
свое обычное  "Расскажите  вы  ей,  цветы  мои-и-и...",  но  вскоре  замолк.
Разложил чистый лист бумаги, поводил по нему пером, поставил жирную точку.
     - Иван Васильевич, читали сегодняшние газеты?
     - Читал, - ответив Голованов, не отрываясь от своего чертежа.
     - Серьезные дела, Ваня... - приставал Башметов.
     - Серьезные... Спуску фашистам не дадим, - сказал Голованов. - А  между
прочим,  не  мешайте,  Башметов.  В   такие   дни   надо   работать   только
по-стахановски, не меньше.
     Башметов засмеялся:
     - Ну, вот и обиделся, вот и раздражился! Спросить нельзя.
     Он углубился в работу и завертел ручку арифмометра, прикидывая какие-то
цифры на счетах.
     Голованов неожиданно для самого себя попросил:
     - Милый Башметов, вы бы меня со своим родственничком познакомили.
     Лениво повернул голову Башметов и приложил ладошку к уху:
     - Что такое? Я что-то плохо слышу вас, милый  юноша.  С  родственником?
Таковых не имеется.
     - Уж будто бы и не имеется? А такой длинноносый, в шляпе...
     - У вас, Иван Васильевич, размягчение  мозга,  -  спокойно  произнес  в
ответ Башметов, но Голованов опять приставал с вопросами:
     - Башметов, меня давно мучают сомнения. Разрешите  их.  Почему  вы  так
увлекаетесь  фотографией?  Почему  вы  коллекционируете  иностранные  марки,
разные там "Мадагаскары"?..
     Башметов сузил глаза и улыбнулся Голованову, обращая вопрос в шутку:
     - Добавьте  еще,  Ванечка,  "Тасмании",  "Бразилии"...  с  лебедями   и
пальмами.
     Голованов встретил острый, дрожащий взгляд Башметова и выдержал его:
     - Добавим.
     Тонкая дрожь теперь была не только в глазах, но и  в  кончиках  пальцев
Башметова. Стул упал, откинутый  пинком  ноги.  Казалось,  что  у  Башметова
внезапно опухло лицо. Оно стало зеленовато-бледным и странно одутловатым.
     - Вы, Иван Васильевич, все лето совали свой нос в  мои  дела.  Ну,  что
ж... Разве у меня не должно быть друзей, с которыми бы меня связывали  чисто
художественные интересы? А если мне нравится собирать старые почтовые марки,
любоваться их рисунками? Ведь я - коллекционер.
     Башметов, как в истерике, вертелся перед  Головановым,  рылся  в  своих
карманах, выкинул на стол карандаш, носовой платок, записную книжку:
     - Смотрите! Что вы в них  находите  особенного?  Обыкновенные  почтовые
марки!
     Вытащил  бумажник,  раскрыл  его...  И  вдруг,  схватив  правой   рукой
Голованова за шею, с силой пригнул его  лицо  к  столу.  Голованов  закрутил
головой:
     - Пусти, гад! Знаем мы эти штуки!
     Но уткнулся носом в подсунутый  бумажник  и  тишь  только  почувствовал
сладковатый запах, задержал дыхание  и  закрыл  глаза.  Промелькнула  мысль:
"Только бы по голове не тюкнул, собака!.."
     Он попытался ухватиться руками за Башметова, но не  удалось.  В  глазах
начало темнеть...
     Внезапно шее стало легко. Кто-то  выдернул  бумажник  из-под  носа.  Но
все-таки Голованов лягнулся. Каблук звучно стукнулся о стену.
     - Легче, товарищ...
     Плотная рука дружески хлопнула Голованова по плечу. Он раскрыл глаза  и
поднял голову. Константин Иванович стоял вместе с Груздевым рядом  у  стола.
Башметова держали за локти двое из заводской охраны. Еще двое в  форме  НКВД
стояли посредине комнаты. Бумажник валялся на полу.
     Наркомвнуделец  с  тремя  звездочками  в  петлице   аккуратно   спрятал
револьвер:
     - Идите, гражданин Башметов. Пустите его, товарищи. Он сам пойдет.
     Башметов, опустив голову, медленно шагнул к двери.


     Международный язык


     Штурман Гуров, сидя в одиночной  камере  концентрационного  фашистского
лагеря, куда ввергнут был совершенно неожиданно, предавался  размышлениям  о
великой пользе изучения иностранных языков.
     В крохотной комнатке, сырой и мрачной, тяжело было штурману. Раз в день
желтолицый страж приносил  ему  кусок  черствого  хлеба  и  небольшую  миску
отвратительной темной похлебки, где плавали какие-то жесткие зерна, перья  и
селедочная чешуя. Штурман страдал от голода, но еще острее и  больнее  -  от
неизвестности.
     Где дорогой товарищ Антон? Какая участь ждет самого штурмана? Вероятно,
Антона уже уничтожили и теперь собираются уморить и Гурова.  Плоховато!  Ну,
да ладно...
     "Если бы я умел разговаривать по-ихнему, - думал Гуров о фашистах, -  я
бы им крепко выложил все начистоту. Эх-хе, чортово положеньице!"
     - Эй, вы! Газет сюда, книг! Литературы!.. Понимаете?

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг