своей добычей.
Медведь, забыв о тяжких ранах, с удвоенным ревом бросился вслед за
врагом, уносящим вкусный завтрак. Но похититель взобрался уже почти на
четыре метра, и медведь в бессильной злобе царапал крутой ледяной откос.
Я был восхищен отвагой, ловкостью и находчивостью двуногого зверя - не
эти ли качества сделали его царем природы? - и уже подумал о том, как мне
избегнуть встречи с великаном. Вдруг крик звериного отчаяния разбудил горное
эхо, и я увидел, как двуногий зверь вместе с козлом и обломившейся глыбой
летит вниз. С глухим ударом упало тело двуногого зверя, глыба придавила его
ногу, и медведь с победным ревом бросился на свою жертву. Двуногий зверь еще
не сдавался и, лежа на спине, старался кулаками отбрасывать лапы медведя с
огромными выпущенными когтями.
Но положение его было почти безнадежно. Вот медведь сорвал кожу с кисти
правой руки, вот запустил острые когти в левое плечо... и двуногий зверь,
только что проявивший чудеса храбрости, кричал от страха и боли, как могут
кричать только звери.
В одну минуту я вскинул винтовку, прицепился в голову медведя и, рискуя
убить двуногого зверя, спустил курок.
Гулкий выстрел прокатился в горах, эхо повторило его много раз, и сразу
наступила тишина. Медведь, убитый наповал, рухнул всем телом на своего
врага, покрыв его своей огромной тушей. Жив ли он, мой двуногий зверь?
Не помню, как сбежал я в лощину. Бросился к медведю и, ухватив его за
лапы, стал тянуть. Напрасное усилие. Я, парижанин двадцатого века, обладал
могущественным оружием, которое поражает насмерть, но слишком слабыми
руками, привыкшими иметь дело с книгами, а не с тушами медведей. Мне удалось
только освободить голову несчастного. Он был жив и даже не потерял сознания.
И он смотрел на меня своими блестящими и голубыми, как небо, глазами.
Мой громоподобный выстрел, сразу уложивший медведя, мой необычайный для
двуногого зверя вид - все это должно было сильно поразить его воображение.
Но вместе с тем, я не ошибаюсь, он понял главное: что я тоже двуногий зверь,
пришедший ему на помощь. И в его взгляде я прочитал что-то похожее на
благодарность. Благодарность человека к человеку. Животным также знакомо
чувство благодарности. Но в его взоре было нечто большее. Звери так не
смотрят. Да, это был человек. Дикий человек, неизвестной, вымершей
первобытной белой расы, но человек.
Однако рассуждать было не время. Надо было звать на помощь. И я стал
стрелять, пока не расстрелял все свои патроны. Потом начал кричать. Скоро
послышались ответные крики. Ко мне спешили мои проводники.
С их помощью мне удалось освободить белого дикаря от туши медведя и
глыбы льда. Он не стонал, хотя кровь обильно текла из его ран, сквозь
разорванные мышцы была видна плечевая кость, а нога, по-видимому, была
переломлена. Я сделал перевязку, а затем мы с величайшей осторожностью
понесли к месту стоянки нашу драгоценную ношу.
Едва ли к родному брату я проявил бы столько забот. И понятно почему:
ведь это был не просто человек. Это был, быть может, единственный во всем
мире экземпляр отдаленных предков человека. Целый ряд неоспоримых признаков
говорил за это... Я кричал на проводников, когда они оступались, а сам
мысленно уже анатомировал его, взвешивал его мозг, измерял лицевой угол...
Конечно, это не Pitecantropus erectus, остатки костей которого найдены
еще тридцать три года тому назад голландским врачом Дюбуа, - питекантропус
был ближе к обезьяне, чем к человеку, и вымер уже около миллиона лет тому
назад. И это не гейдельбергский человек, живший на заре ледникового
периода, - нечто среднее между человеком и обезьяной; наконец, это и не
неандертальский человек ледникового периода - тот ниже и приземистее...
Скорее всего, он - кроманьонец, прародитель или, вернее, случайно
сохранившийся потомок этих прародителей народов Западной Европы. Живой
кроманьонец. Что скажут мои коллеги? Что скажет весь ученый мир? Это лучше
единорога. Я превзошел самого себя.
IV. ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА
13 июня. Мой Адам, как я назвал дикого человека, поправляется быстрее,
чем я думал. Два дня после битвы с медведем он пролежал в лихорадке, без
памяти, рычал и порывался встать. Нам с большим трудом удавалось удержать
его в кровати.
Пользуясь его беспамятством, я, признаюсь, не удержался и произвел
кое-какие исследования антропометрического характера. Объем его черепа -
1175 кубических сантиметров (у гориллы - 490, у европейцев - 1400 кубических
сантиметров). Интересно, сколько весит его мозг?
Когда его жизнь висела на волоске, у меня, каюсь, мелькнула мысль
предоставить его самому себе. И если бы он умер, я мог бы тотчас
анатомировать труп. Сколько сложных вопросов разрешило бы вскрытие! Но я
удержался - буду откровенен до конца - не по человеколюбию. Я возлагаю
надежды на этого дикого человека. Я увезу его с собой в Париж, научу
говорить, приручу, цивилизую, и сколько необычайно интересного он сможет
тогда сообщить! Самый интересный вопрос: сохранился ли кто-нибудь еще из его
племени или он последний экземпляр доисторических людей?
Он, безусловно, владеет чем-то вроде языка, состоящего, впрочем, всего
из нескольких звуков, похожих на междометия.
"Ауа", например, говорит он всякий раз, когда хочет пить. Очень часто
он издает какой-то призвук, похожий на "тц-а-а", как будто призывая кого-то.
А когда я показал ему вчера шкуру убитого медведя, он сказал: "У-у-у", и
лицо его выразило удовольствие.
Я внимательно осмотрел его тело. Необычайно большой объем груди явился,
вероятно, результатом жизни на высотах, где очень разрежен воздух. На
подошвах кожа его мозолисто-толста. Вот почему он не отмораживает ног.
Щеки и даже лоб его покрыты пушком. По всему же телу, в особенности на
ногах и на тыльной стороне рук, растут рыжеватые волосы, длиной миллиметров
пять-семь. Конечно, не они только, а толстая закаленная кожа и хорошая
клетчатка предохраняют его от холода.
На его плаще я нашел интересную "булавку", сделанную из слоновой кости,
украшенную резной птицей, похожей на глухаря. Ему знакомо искусство. И он,
очевидно, спускался с гор туда, где водятся слоны.
С того самого момента, как я спас его от смерти, Адам проявляет ко мне
собачью привязанность. Когда я перевязывал ему раны, он схватил мою руку и
облизал кисть и ладонь в припадке благодарности. Таким образом, я имел
удовольствие познакомиться с "первобытным поцелуем".
Сегодня утром Адам встал с кровати и, несмотря на мой запрет, хотя
вообще он послушен, вышел из палатки, сорвал повязку и, подставив рану
солнцу, пролежал до вечера. Это горное солнце делает чудеса. Опухоль спала.
Рана быстро затягивается. Еще несколько дней, и мы отправимся в путь. Пойдет
ли он со мной? Оставит ли свои родные горы? Так или иначе, я не расстанусь с
ним. Живой или мертвый, он будет в Париже.
27 сентября. Наконец-то я дома, в Париже, в своей маленькой квартире!
Как долго я не писал! Адам со мной. Но чего мне это стоило!
Против моего ожидания, он пошел за мной. Адам повиновался, вернее -
старался повиноваться каждому моему слову, поскольку сам мог совладать со
своей первобытной натурой. Пока мы не спустились вниз, к людям, все было
хорошо. Но дальше...
Первой моей заботой было одеть его. Не мог же я привести его в
цивилизованное общество голым, только со звериной шкурой на спине. С большим
трудом я разыскал белый фланелевый костюм по его росту. Это была просто
широкая рубаха и брюки. Рубаху он кое-как надел, но с брюками никак не мог
примириться. Они стесняли и смешили его. Он то и дело хлопал себя по ляжкам,
фыркал и уморительно выворачивал ноги.
В Калькутте на людной улице он вдруг... снял брюки и бросил их. В
Калькутте люди привыкли видеть наготу, и это не произвело слишком большого
скандала. Но что, если он проделает такую штуку в Париже?
В первый раз я выбранил его, и как он был жалок в своем сознании вины!
Он опять пытался лизать мне руки, хотя я и запрещаю ему это делать.
Когда мы были уже на борту парохода, с ним опять случилась история.
Перед самым отходом заревела сирена. Адам упал на палубу в паническом
ужасе, потом вскочил и одним прыжком бросился через борт в море. Пришлось
вылавливать его оттуда и заключить в каюту.
Много забот доставил он мне и с кормлением. Не могло быть и речи о том,
чтобы отправляться с ним к общему столу. Ему приносили обед в каюту. Но он
отказывался: он не мог есть наши блюда. Кончилось тем, что мне пришлось
давать ему, как и в горах, сырое мясо и воду. Притом он страдал от жары и
поэтому часто выл, чем вызывал нарекания пассажиров. Выходить же с ним на
палубу было очень затруднительно. Он всегда собирал вокруг себя толпу зевак.
Все это очень стесняло меня.
Трудно и долго описывать все события этого путешествия. Адам все время
переходил от страха к удивлению. Поезда, автомобили пугали его. Наша одежда,
дома, электрическое освещение поражали буквально до столбняка. Какая-нибудь
мелочь, на которую мы не обращаем ни малейшего внимания, - вертящаяся
световая реклама, звуки духового оркестра или стая галдящих
малышей-газетчиков - настолько поглощала его, что мне нужно было по
нескольку раз дергать его за руку, чтобы сдвинуть с места.
Но как бы то ни было, мои мучения кончились. Адам в Париже.
14 декабря. Адам делает успехи. Он уже не лижет мне рук. Привык носить
костюм, очень любит яркие галстуки, научился есть наши блюда ножом и вилкой.
Знает несколько обиходных французских слов. Но показываться с ним на улице я
еще не решаюсь. А нужно было его проветрить. Адам стал скучать - оттого,
вероятно, что сидит все время в комнате, хотя и при открытом окне, несмотря
на суровую зиму. Ночью, в особенности когда в окно светит луна, он сидит у
окна и воет. Я запрещаю ему выть, но он все-таки воет, тихонько,
приглушенно, жалобно... Среди ночи этот вой человека очень действует на
нервы, но, я вижу, он не в силах не выть.
Чтобы развлечь его, я приношу ему книжки с цветными картинками. К моему
удивлению, он очень хорошо понимает их и радуется, как ребенок. Но особенно
обрадовал его мой последний подарок: щенок-дворняжка. Адам не расстается с
ним ни на минуту, даже спит вместе с Джипси - он произносит "Жипсь", - и
собака платит ему ответной любовью, понимает его по одному жесту. Не потому
ли, что их психология близка?
26 декабря. Однако Адам еще не совсем "цивилизовался". Сегодня ко мне
зашел старый товарищ и дружески хлопнул меня по плечу. Адам, вероятно думая,
что меня бьют, с рычанием бросился на гостя, а вслед за ним и Джипси, и мне
не без труда удалось успокоить всех троих. Мой старый друг, нервный и
раздражительный человек, был очень испуган и рассержен этой выходкой.
- Я бы на твоем месте держал его в клетке, - сказал он уходя".
***
Дальше в дневнике шло описание уже известных Клотильде событий:
похождения Адама на улицах Парижа. Но она прочитала все до конца.
- Решено, я должна заняться его воспитанием! - воскликнула она, бросив
рукопись на стол, и немедленно послала профессору телеграмму, приглашая
Ли-корна прийти к ней вместе с Адамом.
V. АДАМ ВЫХОДИТ В СВЕТ
С некоторым волнением подходил профессор Ликорн к знакомому подъезду
дома де Труа под руку с Адамом.
Адам с неразлучной собачкой, в черной шляпе и модном пальто выглядел
совсем прилично. Ликорн позвонил.
- Смотри же, Адам, будь умницей. Веди себя прилично. Не кричи, не
прыгай...
- Да...
Дверь открылась, и они вошли в вестибюль.
Швейцар, узнав Ликорна, почтительно пропустил его. Лакей подбежал
снимать пальто.
Вдруг Адам с диким ревом бросился на чучело медведя, стоявшее в углу с
распростертыми лапами, сжал медведя за горло и повалился с ним на пол.
Джипси залаял. Изумленный лакей выронил пальто на пол и стоял с открытым
ртом.
- Адам, назад! - крикнул Ликорн.
Но Адам и сам понял свою ошибку, когда его железные пальцы прорвали
шкуру медведя и извлекли оттуда клочья пакли.
- Бедный Адам, ты ошибся. Медведь не настоящий.
- Птица не настоящая, у-у не настоящий... Все не настоящий, -
растерянно бормотал Адам, поднимаясь с пола.
- Идем, Адам.
Адам поплелся за своим повелителем, тяжело вздыхая от сознания своей
вины.
- Буду... - сокрушенно говорил он.
На языке Адама это означало "не буду". Ликорн невольно улыбнулся.
Слуга привел их в комнату Клотильды де Труа.
Когда Ликорн с Адамом появились в дверях, Клотильда, радушно улыбаясь,
пошла им навстречу, протягивая Адаму руку. Но ее рука осталась висеть в
воздухе.
Внимание Адама вдруг было привлечено фарфоровым китайским болванчиком с
раскосыми глазами, который стоял на мраморном камине и качал головой. Потом
он взял в руки безделушку, она хрустнула, и на пол посыпались осколки.
- Адам, садись, - строго сказал профессор, взяв его за плечо и усаживая
в кресло. - Сиди. Не двигайся. Видишь, что ты наделал.
- Буду, - плачевно промолвил Адам, с горестью рассматривая осколки на
полу.
- Я предупреждаю вас, мадам, - сказал Ликорн, здороваясь наконец с
хозяйкой, - что этот визит может доставить вам и мне много неприятностей.
Адам еще не настолько воспитан, чтобы бывать в обществе. И я бы предпочел, с
вашего разрешения, сейчас же увести Адама.
- Буду, - отозвался Адам, услышав свое имя.
- Пустяки, - ответила Клотильда. - Пожалуйста, не волнуйтесь. Ведь он
как ребенок, что же с него спрашивать...
К концу свидания между профессором Ликорном и Клотильдой де Труа
состоялось соглашение о том, что Адам поселится отныне в ее особняке и она
будет продолжать его "воспитание" под контролем самого профессора.
VI. УНИВЕРСИТЕТ НА ДОМУ
Адам переселился и сразу перевернул вверх дном дом де Труа. Самым
несчастным чувствовал себя хозяин дома.
- Можете себе представить, что значит жить в одном доме с тигром, -
говорил Бернард де Труа своему компаньону по торговле, - я стараюсь избегать
этого дикаря, но, сами посудите, возможно ли избегнуть встреч, живя под
одной крышей. Кто знает, что у него на уме? Он может убить, сломать
несгораемый шкаф, поджечь дом... Я теперь не обедаю дома, возвращаюсь через
боковой ход прямо в кабинет, закрываю дверь на два замка и не сплю всю ночь.
- Но неужели нельзя отделаться от этого жильца?
Де Труа безнадежно махнул рукой:
- Пока у жены не пройдет эта блажь - никак.
Адам по утрам занимался с Клотильдой чтением и письмом, а вечерами
поступил на "выучку" к ее брату Пьеру.
Общество молодого веселого офицера ему нравилось больше, чем занятия с
Клотильдой. Адам охотно занимался с Пьером и удивлял своего учителя
необычайно быстрыми успехами. За какой-нибудь месяц Адам прекрасно выучился
езде на велосипеде, управлению автомобилем, гребле, боксу, футболу.
Правда, его бешеная езда на автомобиле кончалась многочисленными
штрафами, но для Пьера это не имело значения, пока "в руках сестры", как он
говорил, "был ключ от кассы Бернарда де Труа".
В боксе и футболе Адам немало перекалечил людей своими сокрушительными
ударами. Футбольный мяч, пущенный его ногой, разил с ног, как бомба. Однако
успех его признавали лучшие спортсмены. Он делался знаменитостью на поприще
спорта.
На несчастье Адама, Пьер просвещал его не только в области спорта.
Нередко вечерами молодой офицер переодевался в штатское платье, брал с
собой Адама и отправлялся куда-нибудь на Монмартр шататься по кабачкам в
поисках приключений. Пьер возбуждал ссоры, затем натравлял Адама и
наслаждался эффектом "избиения младенцев". Адам, возбужденный вином,
разбрасывал наседавших на него кабацких драчунов, как медведь щенят. Хмель
сбрасывал с него тонкую лакировку "цивилизации", первобытные инстинкты
прорывались наружу, и он становился действительно страшным в эти минуты.
Пьер был отставлен Клотильдой, она стала заниматься с Адамом одна.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг