Олег все больше и больше привязывался к Рутковской.
Панна бывала свидетелем их споров и даже ссор. Олег мог
быть упрямым, но не больше. Казалось, он порой не - делал
никаких уступок Рутковской, но тем не менее спустя некоторое
время вновь был возле нее.
О, как нелегко давалось Панне спокойствие. Но она думала,
что ни разу не выдала себя, что никто не догадывается о ее
любви к Олегу. Однако все знали это, кроме... Олега,
Порой Панна срывалась и тогда становилась колючей, алой,
дерзкой. В такие минуты даже Рутковская оставляла ее в по-
кое...
Едва ли Панна долго выдержала бы такую жизнь. Кризис на-
растал, как буря, и только долг перед дружбой удерживал ее
возле Олега.
Кризис назрел не тогда, когда арестовали Аню, - Панна все
еще верила ей, - а в ночь после разговора с Алексеем Василь-
евичем. То, что рассказал Еремин, не укладывалось в голове.
Она с ужасом думала о подлости и низости. О, какую же черную
душу скрывали внешняя красота и лоск! Мерзость, лицемерие...
Панне казалось, что ее окунули в грязь, что она задыхается
от зловония... А Олег? Не двойную ли жизнь он ведет? Нет!
Нет! Это было бы слишком жестоко и несправедливо...
Панна уехала, не повидав Щербакова. Не страх, не осторож-
ность и не трусость, а горячее желание сохранить в душе все
то хорошее, что было между ними, заставило ее покинуть го-
род. Пусть Олег сам разберется во всем, что произошло. А он
разберется - она верила в это.
Под вечер какой-то корабль бросил якорь на рейде. Экспе-
диция в полном составе вышла на берег. От корабля отошла
шлюпка. Чигорин вскинул к глазам бинокль.
- Николай Николаевич приехал, - сказал он.
Через полчаса Лобачев пожимал руки всем знакомым и незна-
комым. Он был весел, возбужден и сыпал шутками.
- Ну, здравствуй, дочка, - поцеловал он Панну. - На само-
чувствие не жалуемся?
- Ветер тут соленый, папа.
- Коли так, хорошо. Быстро продует.
- А дома как? - спросила Панна.
- Шумно, как в школе, - засмеялся Лобачев. - Вася, Федя,
Коля - все приехали. Про тебя спрашивали.
- Не удастся встретиться, - вздохнула Панна и отверну-
лась, чтобы скрыть слезы.
- Не вздыхай. У тебя все впереди. - Лобачев притянул ее к
себе. Панна была точной копией матери; может быть, поэтому
она стала его любимицей. - За неделю, я думаю, закончим
здесь работу.
Яркое красное солнце садилось за горизонт. Остро пахло
йодом и солью. Этот запах напомнил ей детство, старшего бра-
та, с которым она часто играла на берегу Амурской бухты.
Сердце радостно колотилось.
- Не устаешь? -спросил Лобачев.
Она покачала головой.
- Ну, пошли в палатку. Тебе письмо.
- Письмо? - удивилась Панна, шагая рядом с отцом. -
Кто-то еще помнит меня...
- На, получай.
Панна отстала от отца. Это было письмо от Андрея Суровя-
гина. Он сообщал, что находится на острове Туманов в служеб-
ной командировке.
"...Каланы - они же, черт побери, паралитики все, - писал
Суровягин. - Стоило из-за них портить столько крови. Я их
теперь терпеть не могу. Таня Чигорина в восторге от своих
зверюшек, а меня называет чернильным интеллигентом, неспо-
собным понять красоту природы. Пусть... Щербаков жив и здо-
ров, видел его перед отъездом. Просил передать привет, что я
охотно и делаю в этом письме..."
Панну позвали в палатку на совещание. Она сунула письмо в
карман куртки.
Глава семнадцатая
ПЕРЕЛИСТЫВАЯ СТРАНИЦЫ ДЕЛА...
Полковник Еремин перелистывал "Дело о каланах". Следствие
подходило к концу. Как ни лгала и ни изворачивалась Рутковс-
кая, материалы следствия полностью изобличали ее.
Горцев прикинулся случайным соучастником дела. Охотно да-
вал показания и так же охотно "топил" Рутковскую.
Это насторожило Еремина, и он послал запросы во все горо-
да, где "гастролировал" Горцев. Не зря на допросах Горцев
играл простачка, - признавшись, он хотел скрыть прошлое,
усыпить бдительность следователей. Материалы, поступившие из
Риги и Одессы, говорили о том, что Горцев был опытным про-
фессиональным аферистом. Когда Еремин напомнил ему о "дея-
тельности" на черном рынке портовых городов и назвал клички
его дружков. Горцев сразу же сник. Его показания полнее
раскрыли деятельность контрабандистов.
Еремина опять-таки озадачила такая откровенность.
- А что остается мне делать? - ответил Горцев. - Понимаю,
куда попал. Вы же все равно докопаетесь. Почему бы мне не
облегчить свою судьбу? Выгораживать Рутковскую не собираюсь.
За копейку горло перегрызет. И ханжа. Я люблю честно рабо-
тать с партнерами...
О Холостове Горцев был самого высокого мнения:
- Не мелочится. Умеет жить!
О Щербакове же сказал на очной ставке:
- Этого сосунка, гражданин следователь, оставьте в покое.
Такие фраеры в нашем деле не годятся. Рутковская хотела отк-
рыться ему - ей жалко было платить мне комиссионные, но Щер-
баков не выдержал испытания... У него тяжелый груз на шее,
который называется совестью, долгом, порядочностью...
Еремин не стал читать протокола очной ставки. Сейчас его
интересовали не детали следствия, не отдельные показания,
чаще ложные, чем правдивые.
Восстанавливая в памяти напряженные дни следствия, Еремин
перебирал людей, с которыми пришлось столкнуться по ходу де-
ла, и, пожалуй, охотнее всего думал о Щербакове. Этот па-
рень, несмотря на то что крепко опростоволосился в истории с
каланами, вызывал живое сочувствие, даже симпатию Еремина.
Но все же... Что общего между Щербаковым и Рутковской? Ка-
жется, ничего. А он любил ее. Верил. Еремин не один час бе-
седовал с Щербаковым...
Каждое молодое поколение острее воспринимает жизнь, не-
терпимее относится к недостаткам, порою наскоком хочет прео-
долеть трудности, падает, получает ушибы. Но тот, у кого
есть уверенность в душе, тот, кто разделяет принципы, кото-
рых придерживается весь народ, быстро поднимается, примыкает
к общей шеренге. Это закономерность движения вперед.
Щербаков не вышел из общего строя. Он споткнулся. Его
воззрения на жизнь не расходились с моральными воззрениями
общества, и это помогло ему в трудную минуту не смалодушни-
чать, мужественно сказать: "Да, я ошибся, не на ту дорогу
свернул".
Еремин вспомнил последнюю встречу Щербакова с Рутковской.
...Рутковская сидела в кабинете следователя. Вошел Щерба-
ков. Она вскинула на него глаза. Несколько секунд длилось
молчание. Она небрежно потушила сигарету. Он стоял у дверей
и не сводил с нее глаз.
- Здравствуй, Олег. Что, не узнаешь? Подойди же.
Голос ее был печален и нежен.
Еремин встал из-за стола и подошел к окну. "Эгоистка,
лгунья, черт в юбке - и вдруг такая искренность в голосе", -
раздраженно думал он.
- Аня, почему ты так... подло обманывала всех нас? - Щер-
баков все еще стоял у двери. - Почему?
- Так получилось, Олег. Ты меня еще любишь?
- Нет. Скажи мне правду, а ты меня любила когда-нибудь?
- Нет. Я любила Холостова. Одного Холостова. Понимаешь?..
Его одного... Теперь мне все равно.
Она вздохнула, равнодушно посмотрела на Щербакова. Пол-
ковник по привычке ходил по кабинету, заложив руки за спину.
За свою жизнь он повидал много человеческого отребья. Были
шпионы, диверсанты, валютчики. Никогда у него не возникало
чувства жалости к ним. Он знал: мусор надо убирать с дороги,
- и с радостью убирал его. Грядущее создавалось в упорной и
трудной борьбе.
А сейчас он чувствовал жалость к Рутковской. Просто до
боли обидно было за эту молодую женщину, за ее попусту раст-
раченные силы. Травма детских лет, встреча с Холостовым при-
вели ее в тюрьму, отлучили от общества. Понимает ли она всю
степень своего падения? Можно ли ее вернуть к жизни, к Жизни
с большой буквы? Он взглянул на Рутковскую. Отблеск солнца
освещал ее лоб и щеку. Она походила на очень усталого чело-
века, который слушает далекую музыку, не пытаясь ее понять.
Еремин вызвал конвоира:
- Уведите ее.
Она поднялась и, не поворачивая головы, сказала:
- До свиданья, Олег.
Еремин начал заново перечитывать все документы дела. Пос-
леднее заявление Рутковской. Она настоятельно просит устро-
ить очную ставку с Холостовым. Зачем? Это не добавит в дело
ничего существенного: все ясно, как на ладони.
Справка из главка о работе Холостова в экспериментальной
мастерской.
Копии актов о затопленных судах. "Палтус" - последнее
судно, затонувшее в водах острова Туманов. Почти под всеми
актами стояла подпись Холостова. Бессменный председатель
всех аварийных комиссий.
"Почему так долго молчит Суровягин?" - думал полковник.
Зазвонил телефон. Еремин схватил трубку. Председатель ко-
митета интересовался делами на острове Туманов и торопил за-
вершить затянувшуюся историю с Холостовым до первой его по-
пытки перебраться за границу.
Полковник положил трубку и некоторое время сидел, отки-
нувшись на спинку кресла. Потом вызвал машину и поехал в
торговый порт.
Щербаков вышел из клуба. Был двенадцатый час. Уличные фо-
нари освещали людей, машины, лоснящийся после дождя асфальт.
Тополя, выстроившиеся в длинные ряды по обеим сторонам ули-
цы, светились изнутри, словно каждое дерево имело свое ма-
ленькое солнце. Было нарядно и празднично.
Он шел в людском потоке, улыбаясь своим мыслям. Миновал
одну улицу, вышел на другую, дошел до лестницы на городской
пляж, спустился к бухте, сел на знакомую скамью.
Ночь лежала над бухтой. Маняще мигали огни рыбацких су-
дов. Звезды купались в воде... Щербаков закурил. Сквозь ноч-
ную мглу требовательно улыбались ему глаза друзей...
...В клуб он пришел задолго до начала собрания. Большой
зал сдержанно гудел. Щербакову не сиделось на месте. Он то и
дело выходил и выкуривал сигарету за сигаретой. Но его все
равно знобило, он никак не мог успокоиться.
Наконец началось... Щербаков забился было в дальний угол,
но по требованию собрания пришлось пересесть на первый ряд.
На трибуну вышел полковник Еремин и сжато изложил суть
дела. Зал взорвался. Щербаков стиснул зубы. Голова клонилась
все ниже и ниже. Он с тоской думал о том, что от него отвер-
нутся товарищи... Ему хотелось встать и крикнуть: "Товарищи,
я же любил! Понимаете, любил!"
На трибуну один за другим поднимались все новые и новые
люди. Щербаков слышал гневные, разящие слова. Самое страшное
в жизни - презрение и ненависть народа. Неужели он пал столь
низко, что достоин такого презрения? "Любил же я, товарищи,
любил".
- Как можно не отстаивать убеждения, которым отдана вся
жизнь? Лучше тогда совсем отказаться от жизни.
Это говорил Василий Иванович, старый механик, начальник
участка, в прошлом грузчик. Его друг. Его портовый учитель.
"Но разве я изменил своим убеждениям? Нет!" Щербаков выпря-
мился и впервые открыто посмотрел на людей в президиуме.
А Василий Иванович, как бы отвечая Щербакову, говорил:
- Разве "живи, пока живется" - не измена убеждениям бой-
ца? Понимаешь ты это, Олег? Вот моя рука. Становись рядом со
мной, обопрись на мою руку, и пойдем вперед. Вам, молодому
поколению, продолжать дело отцов. Будьте сильнее и счастли-
вее нас. Овладевайте космосом, подчиняйте стихию, заставьте
отступить смерть...
Василий Иванович сошел с трибуны под гром аплодисментов.
Вместе со всеми до боли в ладонях хлопал и он, Олег Щерба-
ков.
Ему дали слово в конце собрания. Никогда в жизни он так
не волновался. Он понял, как порой мучительно стыдно гово-
рить правду о себе, ничего не утаивая и ничего не пытаясь
утаить. И еще он испытал удивительное чувство облегчения,
когда закончил свою исповедь. Теперь он мог честно глядеть в
глаза людям.
...Щербаков бросил сигарету. Тишина стояла в звездных
просторах. Тишина успокаивающая, благотворна и. В ней, каза-
лось, звучали голоса друзей. Он слышал и чувствовал их и
вдруг отчетливо понял, что он что-то значит для коллектива,
что он рядом с друзьями.
Эта мысль наполнила его счастьем. Он думал о друзьях, о
жизни, о будущем, и перед ним все ярче и ярче вставал образ
Панны. Он твердо знал, что еще встретиться с ней. И столь же
твердо знал, что они уже никогда не расстанутся.
Из порта Еремин заехал в управление. Дежурный молча про-
тянул ему радиограмму. В ней было всего два слова;
"Прилетайте. Суровягин".
Еремин глубоко вздохнул и набрал номер телефона.
- Аэропорт? Один билет...
Глава восемнадцатая
"КАПИТАНСКИЕ ПУГОВИЦЫ"
Над островом Семи Ветров непрерывно висели низкие тучи.
Резко дул северный ветер. На Таню обрушились все заботы по
подготовке островного хозяйства к долгой холодной зиме.
Нельзя сказать, что она не страшилась разлуки с Максимом. Но
пока он был рядом, она настойчиво отгоняла от себя мысли об
отъезде любимого. И сегодня, как всегда, Таню ожидали дела в
конторе заповедника. Она вышла из дома. Ее встретил ливень.
Она накинула на голову капюшон.
В конторе на письменном столе, рядом с ведомостью на
зарплату, лежала радиограмма. Таня неторопливо раскрыла ее.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг