люди глубокого интеллекта, а не такие флюсы, как вы. Вы бедны душой, и
нечего прятать свою бедность под лунной и космической романтикой. И есть
прямая связь между вашим непониманием искусства и картёжной игрой, между
пренебрежением к поэзии Пушкина и хамским отношением к своей семье. Вам,
очевидно, нелегко с вашими взглядами на жизнь. Но поймите, что чем ближе к
коммунизму, тем будет ещё труднее. Вы, Щербань, член нашего коллектива, и мы
заставим вас уважать коллектив.
- Много берёте на себя, Соболев. Я как-нибудь проживу без вас.
Молокосос! - пренебрежительно бросил Щербань.
Председателю суда подали записку.
"Новиков подпустил слезу, - говорилось в ней, - а вы и растаяли. Судьи
тоже! Предлагаю салаку списать на берег".
Подписи под запиской не было.
- Кто писал записку, встаньте!
Никто не шелохнулся. В красном уголке стояла тревожная тишина.
- Не думала я, что среди нас есть трусы, - иронически заметила
Саша. - Ну хорошо, мы сейчас найдём автора. Я получила записку от нашего
боцмана. С вас и начнём, Кузьма Степанович. Скажите, пожалуйста, кто её
передал вам?
Боцман назвал палубного матроса, тот третьего, третий четвёртого. Цепь
замкнулась на Щербане.
- Никакой записки я не писал и не передавал, - отрезал он.
- Хорошо, - сухо произнесла Саша. - Новиков, чей это почерк?
- Щербаня! - Юра посмотрел на своего дружка и голосом, в котором
звучали и упрёк и гнев, сказал: - Эх ты, а ещё другом назывался! Зачем
врёшь, Коля?
- Отвяжись ты!.. - Щербань выругался.
Саша Поленова, посоветовавшись с заседателями, заявила, что она правом,
предоставленным положением о товарищеских судах, удаляет Щербаня с заседания
за неуважение к коллективу.
- А если не уйду? - вызывающе бросил Щербань.
Десятки глаз смотрели на него. Нет, взгляды были далеко не дружелюбные.
Щербань тряхнул чубом, отвёл глаза и поднялся.
- Подождите, - остановила его Саша. - Выслушайте ещё одно наше
решение. Суд рекомендует комитету профсоюза поставить на обсуждение
коллектива вопрос о моральном облике товарища Щербаня. А теперь закройте,
пожалуйста, за собой дверь.
"Молодец, девка, хорошо драишь", - подумал боцман и попросил слова.
Поведение Щербаня окончательно доконало Новикова. Куда же он смотрел?
Почему он не мог разгадать истинного лица Щербаня? Может быть, не хотел?
Разве не щекотало самолюбия, когда Щербань все его скверные поступки называл
поступками истинного моряка? Какими ничтожными казались теперь Новикову
разглагольствования о чести и славе. "Слава" была только в ресторанах, а
честь... Какая там честь! Новиков вздохнул.
А боцман говорил о достоинстве советского человека, говорил о верности,
твёрдой, как алмаз.
В заключение предложили высказаться Новикову.
- Трудно мне будет.... У меня много недостатков и только одно
достоинство: когда я даю слово, я всегда его выполняю. Ещё раз повторяю: с
сегодняшнего дня нет старого Новикова. Считайте, что к вам в коллектив
пришёл новый, незнакомый человек; он хочет подружиться с вами. - Новиков
подошёл к Соболеву и нерешительно протянул ему руку. - Ты оказался на самом
деле лучше меня. Давай будем друзьями, Вася.
- Давно бы так, - Соболев широко улыбнулся и крепко пожал руку
Новикова.
ГЛАВА 25
ЛЮБОВЬ ПРИШЛА
Ночь. Чёрное небо над океаном. Порывисто дует северный ветер. Стонет
океан...
В кромешной тьме "Ураган" петлял, как иногда петляет ночной подвыпивший
гуляка, возвращаясь домой по пустынным улицам.
Глубоко в трюме траулера по желобу текла речка из живой рыбы. Она
выбивалась под сильным напором из квадратного отверстия в носовой части
судна и уходила в кормовой отсек.
Проходил час, другой, но всё так же двигался gо желобу поток живого
серебра, так же петлял "Ураган" и было пустынно на палубе.
Такую картину увидел бы человек со стороны. На самом же деле на
"Урагане", несмотря на поздний час, шла напряжённая работа. Вот уже третью
неделю продолжалось испытание электрорыболовного оборудования. Как и всякое
новое дело, оно не сразу пошло как по-писанному. То там не ладилось, то
здесь. Потом, как говорят бухгалтеры, всё вошло в ажур.
Рыба облавливалась с помощью пульсирующего [[1]] тока в радиусе
шестидесяти метров от анода - раструба рыбонасоса в наружной носовой части
судна. Специальное автоматическое оборудование создавало импульсы тока
необходимой величины и посылало их в воду, под судно. Возникало огромное
электрическое поле, и с этого поля "Ураган" снимал "урожай" рыбы.
Ларин сидел в небольшой будочке у пульта управления. Вид у него был
немного рассеянный. Испытания подходили к концу. То, о чём он мечтал ещё в
институте, чему посвятил шесть лет своей жизни, упорной работы, -
свершилось. Но Ларин знал, что это только начало. Впереди его ждало много
других увлекательных проблем. Он закрыл глаза. Слышалось журчание воды в
желобах. Приглушённо гудели машины. Потом все шумы куда-то исчезли.
Перед мысленным взором Ларина возникла странная картина.
Бесчисленные косяки рыб спешат к огромному сказочному дворцу в центре
Тихого океана. И какое смешение рыбных "народов и племён". Кета рядом с
сельдью. Стайка наваги и скумбрия. Грозная треска. Окуни. С больших глубин
поднимаются камбалы, их братья палтусы... А что делается, что делается около
сказочного дворца! Идёт драка! Громадные чёрные трубы глотают тысячи,
десятки тысяч рыб. А из океана спешат новые и новые косяки... Ярко
вспыхивает сферическая крыша дворца, поднимающаяся высоко над океаном. Ларин
видит Лину и Сашу. Они в голубых купальниках, обе стройные, загорелые.
Подходят к краю крыши. Прыгают. Идут по блестящему паркету океана. На
паркете чёрный провал. Ларин хочет крикнуть: "Берегитесь!", но не может,
горло сдавливает. Лина делает шаг и падает в чёрный провал. Саша идёт одна.
Подходит. Кладёт руку на плечо, зовёт: "Вася!"
Ларин вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Саша в своём неизменном
лыжном костюме и тормошила его.
- Вы пришли, вы пришли... - повторял он, глядя на неё удивлёнными
глазами.
- Ну да, пришла, - проговорила она, позабыв вдруг, зачем пришла.
В глазах, которые смотрели сейчас на неё, не было затаённой печали.
Печали, которая никогда не покидала их. Смеялись они или сердились - печаль
жила в глубине зрачков. А сейчас её не было.
Саша всё ещё стояла перед Лариным и держала руки на его плечах. Он
ощутил их тепло. То было её тепло. И он понял, что ему всё время не хватало
этого тепла.
- Саша, - взволнованно произнёс он. - Саша...
Она улыбнулась и сняла руки. Лицо её зарумянилось. Оно было нежным, как
лепестки цветущей вишни на заре.
На экране телевизора мелькали серебристые рыбы. Их жадно глотали две
нерпы.
- Смотрите, - шептала Саша.
- Пришли на готовенькое, - так же тихо отозвался Ларин.
Вот она минута, когда многое надо сказать друг другу. Но что-то ещё
сдерживало их. Они перебрасывались короткими фразами, вкладывая в простые,
будничные слова только им понятный смысл.
- Саша, - Ларин взял её руки, - Саша, как хорошо, что вы были на
катере и катер попал в шторм...
Она засмеялась и посмотрела на него.
- А почему там, на берегу...
- Не надо об этом, - и он притянул её к себе. - Саша, Саша, я хочу
вам сказать...
- Нет, нет, - отстранилась она. - Вы посмотрите, что делается, что
делается!
Ларин неохотно повернул голову к экрану. Дельфины. Откуда они? Обычно по
ночам дельфины спят где-нибудь в прибрежных водах. "Неужели "Ураган", следуя
за косяком сельди, подошёл к берегу? Но чёрт с ними, надо досказать..."
- Василий Михайлович, - внезапно заговорил репродуктор, - косяк
проходит в пяти километрах от острова Парамушир. Направление - Охотское
море.
Невысказанному не пришло время... Дело, заботы вели человека, не давая
остановиться.
- Как с тарой? - сухо спросил Ларин.
- Клёпка на исходе. Я думаю весь улов сдать на Парамушире. Рыбу
частично отоварим клёпкой для бочек.
- А примут?
- У них план трещит. Радист случайно подслушал разговор директора
комбината с Сахалинским совнархозом.
- Хорошо...
Репродуктор умолк.
На экране телевизора продолжали мелькать увлекательные картины подводной
жизни, но нить мыслей, ещё минуту назад всецело владевших Лариным,
оборвалась. Объяснения, к которому он стремился, не состоялось.
- Вот, черти, разыгрались, - беззлобно заметил Ларин. - Так они и
раму с рыбонасосом снесут.
Дельфины стремительно носились под судном, мощными хвостами били по
рыбонасосу. Им, очевидно, нравилось резвиться в лучах прожекторов. Ларин
нажал белую кнопку. Экран погас. Рыбонасос ещё работал и гнал по желобу
воду - рыбы уже не было. Косяк, освободившийся от притягательной силы,
пошёл в открытое море. Траулер подходил к острову Парамушир. Ларин
предупредил в микрофон:
- Прекращаем лов, товарищи. Кузьма Степанович, успеете к утру
переработать улов?
- Сделаем, Василий Михайлович, - пророкотал в репродуктор густой бас
боцмана.
Саша стояла на пороге, держась рукой за верхний косяк. За спиной у неё
струился свет. Вся она - нежная, красивая, по-мальчишески гибкая, манящая.
Ларин, забыв обо всём, шагнул к ней. Она спрыгнула в трюм. Засмеялась.
Приветливо взмахнула рукой.
Ларин глядел ей вслед, чувствуя, как гулко и часто стучит сердце.
Размышляя над жизнью, он, разумеется, допускал, что рано или поздно любовь
постучится к нему. И вот она пришла...
Ларин поднялся в каюту. Там никого не было. Но ему казалось, что Саша
где-то здесь, спряталась, ждёт его. Он огляделся, покачал головой,
улыбнулся. Подошёл к тумбочке и взял фотографию Лины. Долго разглядывал. И
вдруг сказал:
- Саша...
Он держал фотографию той, которая навсегда ушла от него, а думал о
другой - живой, волнующей, с пышными волосами и синими глазами, отражающими
окружающий мир и потому прекрасными.
Ларин помнил прошлое, всегда помнил. Достаточно было ему взять в руки
фотографию и закрыть глаза, как сразу, же образ Лины оживал. А сегодня лицо
её виделось смутно, словно сквозь частую сетку дождя. Оно куда-то уплывало,
уступая место другому. Уплывало вместе с печалью...
Ларин осторожно поставил фотографию на место. Рядом с ней на тумбочке
лежал резиновый человечек.
"Любовь! - думал Ларин. - Любовь... Вечное чудо, преобразующее и
омолаживающее мир".
Через три дня "Ураган" покинул остров Парамушир и направился в Охотское
море.
Удача сопутствовала морякам. Обловив один косяк, траулер быстро находил
второй. Две трети команды занимались переработкой рыбы. Ларин по
восемнадцать-двадцать часов просиживал у пульта управления. В каюте он едва
добирался до постели и моментально засыпал. Организм у него был железный, но
не выдержал, сдал. Последние два дня Ларин чувствовал себя отвратительно.
Вот и сейчас он сидит в будке на низком кресле позади Соболева и
кутается в плащ. В будке тихо. Дрожат стрелки приборов. В желобе журчит
речка из живой рыбы. Мелькают кадры подводной жизни на экране телевизора...
- Вы бы шли в каюту, отдохнули, Василий Михаилович!
Уверенность Соболева нравится Ларину, но много в нём ещё мальчишества.
"Рискнуть разве?" - подумал Ларин, глядя на широкий затылок своего ученика.
Странно себя вёл сегодня косяк сельди. Он то уходил вглубь, то
поднимался к поверхности. Соболеву всё время приходилось быть начеку: по
глубиномеру менять положение рыбонасоса под корпусом траулера, делать записи
в специальном журнале. И Соболев справлялся с этой работой.
Ларин придвинул микрофон.
- Иван Константинович...
- Да.
- Я скверно себя чувствую. Мне надо выспаться как следует. У пульта
оставляю Соболева.
- Можно и кончать. Тара на исходе.
- Зачем же? - Ларин устало вытянул ноги. - Сейчас прохладно, рыбу
можно сохранить на палубе под брезентами.
- Что ж, я думаю, Соболев справится, - ответил капитан.
Ларин выключил микрофон и обернулся на крик Соболева:
- Василий Михайлович, смотрите!
- Вижу.
Раструб рыбонасоса оторвался от рамы и повис в воде.
- Работа дельфинов, - хмуро сказал Ларин. - Выключай установку, Вася.
Они закрыли будку и поднялись в лабораторию.
- Придётся спуститься в воду, - всё так же хмуро сказал Ларин.
- Может, я один, Василий Михайлович? Или с Алексеем...
Ларин отрицательно покачал головой:
- Без меня вы не справитесь. Одевайтесь, будете страховать.
Ларин сообщил в рубку об аварии и предстоящих подводных работах, и они
вышли на палубу. Над океаном повисла жёлтая луна. Она почему-то качалась,
как маятник стенных часов. "Не луна, а голова кружится. Может, не стоит
рисковать?" - подумал Ларин, оглядываясь по сторонам. Саши нигде не было.
Боцман, спустив шлюпку, стоял у верёвочного трапа. Ждал. Нет, оставаться
нельзя.
- Вася, какая температура воды?
- Пять градусов.
В шлюпке Ларин натянул маску, повернулся спиной к "Урагану" и спустился
в воду. Выпустив лишний воздух, он всплыл на поверхность, показал Соболеву
большой палец - всё, мол, в порядке, сделал несколько гребков ластами,
затем согнулся в пояснице и ушёл вглубь. Видимость в воде была хорошая:
мощные прожекторы, установленные в подводной части "Урагана", давали
достаточное освещение. Ларин подплыл к рыбонасосу и начал работать. Мимо
прошла тень. Быстро взглянув, он успокоился: это был Соболев.
Неожиданно Ларин вновь почувствовал головокружение. Дышал он часто,
прерывисто. "Спокойнее, спокойнее", - мысленно приказывал он себе.
Несколько раз глубоко и медленно вздохнул. Стало легче, но головокружение не
проходило. Ничего не хотелось делать. Он смутно видел Соболева. Тот
почему-то двоился в глазах, потом совсем исчез из виду.
А Соболев продолжал плавать вокруг Ларина, страхуя его от подводных
хищников. Правую руку он держал на рукоятке ножа, а левой цеплялся за
сигнальный канат.
Ларин, свесив ноги, сидел на раме и вяло взмахивал руками, пытаясь
укрепить раструб рыбонасоса. Соболев подплыл ближе и увидел, что инженер
работает в полубессознательном состоянии. Вот инструмент выскользнул из его
рук и растворился во мраке. Ларин качнулся и свалился набок. Соболев
подхватил его, но выпустил канат, и бессильное тело инженера потянуло его
вниз. Но Соболев успел снова схватиться за канат и дёрнул его три раза:
условный сигнал к немедленному подъёму наверх. Боцман потравил канат.
Ах, боцман, боцман, неужели вы не чувствуете, что происходит под
водой?..
Силы Соболева иссякали. Почувствовав, что канат подаётся, он начал
тянуть его вниз. А боцман продолжал травить канат. Соболев готов был плакать
от отчаяния.
Саша Поленова стояла рядом с боцманом и с тревогой следила за пузырьками
воздуха. Пузырьки страхующего поднимались на поверхность нормально, а второй
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг