следующих дел они тоже провернули вместе. Сириск посмотрел, как Руф
держится, как работает, остался доволен, и с тех пор только выбирал
скульптуру или картину и находил покупателя, а похищением занимался Руф.
Денег Руф удерживать не умел и вскоре снова оказывался на мели. А у
Сириска счет в банке рос, и он все реже организовав вал новые дела.
Во-первых, он теперь жил в достатке, мог оплатить любое свое желание, а
желания его были не беспредельны, и рисковать ему хотелось все меньше; к
тому же время шло, и полицейское начальство постепенно менялось, а компромат
на новых шефов полиции Сириск собирать не рисковал. Во-вторых, кражей
произведений искусства занимались уже целые преступные синдикаты, куда
одиночке Сириску было с ними тягаться! В-третьих, слишком много расплодилось
подделок, причем подделок искусных, талантливых, - даже наметанный глаз
Сириска однажды ошибся.
С Руфом теперь они виделись нечасто. Правда, временами Руф, оставшись
без гроша, заходил просить в долг. Сириск никогда не отказывал и выдавал ему
небольшие суммы, заранее зная, что возврата не будет. Сириску он напоминал
бесшабашную студенческую молодость, да и вообще, было временами жаль его, а
Сириск достаточно разбогател, чтобы позволить себе жалеть друзей. Тем более
что "деловые" связи между ними на всякий случай сохранялись. И вот опять
пригодились...
Руф давно скрылся из виду, а Сириск задумчиво смотрел за окно - на
полосы дождя, пустынную, мокрую вечернюю улицу и грязные потоки воды,
струящиеся по обочинам вдоль тротуаров.
3
В условленное время через три дня Руф не позвонил. Сириск обеспокоился,
но решил сразу ничего не предпринимать, подождать еще. Четвертый день
отсутствия Руфа превратился для Сириска в медленную пытку. В офис он
спустился только затем, чтобы сообщить секретарше, что он заболел и поэтому
все деловые встречи, назначенные на ближайшие несколько дней, откладываются.
Сириск не привык к поражениям, и молчание Руфа сразу поколебало его
неизменное равновесие, он сделался угрюмым и раздражительным. Теперь он
беспрестанно курил, хотя давно уже не позволял себе выкуривать больше пяти
сигарет в день. Когда-то он прочитал в статье одного американца, что пять
сигарет в день на здоровье отрицательно не влияют. И стал придерживаться
этого правила...
Загулять Руф не мог. Сириск достаточно хорошо изучил его, чтобы
исключить это - "работая", Руф никогда не прикладывается к бутылке. Значит,
случилось что-то чрезвычайное.
Странно было, что молчали газеты. Зная пронырливых репортеров, Сириск
не мог поверить, что они упустили бы такую сенсацию. Ведь кража ценной
картины по-прежнему остается сенсацией, а уж поимка преступника с поличным,
что бывает весьма редкой вещью, - сенсация вдвойне.
К концу четвертого дня Сириск решил, что надо действовать самому. Он
созвонился со знакомым полицейским чиновником, опекавшим в Главном
управлении Гедеон с окрестностями. Тот заявил, что весьма рад звонку, - чему
Сириск склонен был не поверить, - говорил, как всегда, любезно. Они
побеседовали о погоде, о телепрограммах, посетовали на распустившуюся
молодежь, покритиковали новые моды, потом Сириск невзначай поинтересовался,
есть ли новости из подопечного полицейскому Гедеона, тем самым исподволь
подводя чиновника к грабежу музея. Но чиновник утверждал, что в Гедеоне все
спокойно, крупных преступлений, к счастью, нет, только хулиганство и ночные
грабежи прохожих. Сириска это не успокоило. Раз музей не входит в число
пострадавших, значит, что-то стряслось с Руфом.
Сириск обзвонил морги столицы и Гедеона, но Руф туда не попадал. В
больницах он тоже не числился. Сириск был в полной растерянности. Что делать
дальше, он не знал.
За эти несколько дней Сириск впервые прочувствовал, что за
мерзопакостнейшая вещь - неведение.
На пятый день Руф объявился сам. Без всякого предварительного звонка он
поднялся к Сириску в квартиру и вошел в гостиную, где Сириск раскладывал
пасьянс, - таким образом он пытался отвлечься от дурных мыслей.
- Здравствуй, - глухо сказал Руф. У него был голос человека безмерно
уставшего, обессиленного и ко всему безразличного. Он без приглашения сел,
расслабился - расплылся в кресле и хмуро посмотрел из-под набрякших век на
Сириска. За время короткого отсутствия Руф похудел, осунулся, побледнел и
даже, как показалось Сириску, постарел, - резче обозначились морщины, под
глазами набрякли серые мешки.
При появлении Руфа Сириск опешил было, но быстро взял себя в руки.
Руф сидел в кресле и безмолвствовал. Сириск не ответил на его
приветствие, немного выждал и первым нарушил молчание.
- Ну? - неприязненно вымолвил он. - В чем дело? Пьянствовал, что ли?
Деньги пропил? Или очередная шлюха стащила?
Руф отрицательно помотал головой.
- Хм. Тогда где картина? - вкрадчиво поинтересовался Сириск.
- В музее.
Сириск шлепнул себя по колену.
- Чудесно!.. Почему? - подался он вперед. - И, главное, что ты делал
все это время? Где тебя Дьявол таскал?
- Я был в Гедеоне, в музее. В субботу вечером я вынес картину из музея,
а в воскресенье под утро, пока не обнаружили пропажу, вернул ее на место. -
Руф говорил монотонно, безразличным голосом. При этом он внимательно
разглядывал свои ладони, тер их пальцами, словно они были чем-то испачканы.
- Да? Очень интересно. - Сириск откинулся в кресле, с сарказмом
поинтересовался: - С каких это пор ты обнаружил в себе такое благородство?
Ты получил наследство, и тебе больше не нужны деньги? Или тебе стало до слез
жаль посетителей музея, которые не смогут наслаждаться картиной?
- Нет, - коротко отозвался Руф.
Сириск на секунду задумался, потом как можно дружелюбней сказал:
- Ладно, не сердись. Я тут за тебя волновался. Слушай, старина, я
полностью полагаюсь на тебя. Что, картина оказалась ерундовой? Не стоило
рисковать?
- Картина великолепна... - флегматично сообщил Руф.
- Тогда в чем дело! - взорвался Сириск, и губы его свело в злой
гримасе. - Какого беса!..
- Я не могу больше, - тихо промолвил Руф. - Не могу. Лучше подыхать с
голоду... Не могу, - повторил он и вдруг заговорил торопливо, сбивчиво,
срываясь на крик: - Картина прекрасна, потрясающа. Но я не могу... Я вдруг
отчетливо понял,.. Какая гнусность!.. Понимаешь, Сириск, всю жизнь
заниматься гнусностью и считать это в порядке вещей!.. И вдруг понять... Это
ужасно. - Он смолк на секунду и потом тихо добавил: - Какие же мы
мерзавцы...
- А раньше ты этого не знал? - насмешливо изрек Сириск.
- Знал, но не чувствовал так... Будто душа была оштукатурена, и вдруг
штукатурка осыпалась. - Руф замолчал, обмяк и опустил голову, словно
кающийся грешник.
Сириск поднялся, достал из бара бутылку коньяка двенадцатилетней
выдержки, два пузатых коньячных фужера, поставил один перед Руфом, налил ему
на два пальца, немного плеснул себе и сказал:
- Хватит обгаживать себя и меня! Выпей лучше! Когда успокоишься,
расскажешь, что на тебя накатило.
Руф посмотрел на коньяк в фужере, и губы его передернулись.
- Спасибо, дружище Сириск, но я больше не пью. Бросил.
- Вот как?
Для Руфа это было подвигом, и Сириск понял наконец, какая сильная
встряска произошла с ним. Сириск залпом проглотил свой коньяк, поставил
фужер на стол и снова сел напротив Руфа:
- И все-таки, что на тебя так подействовало?
Руф нахмурился. Помолчал, шевеля губами, потом вздохнул и развел руки.
- Я не могу объяснить этого. Я бы очень хотел, но не могу. Может,
образования не хватает, а может, просто мозги пропил... Поезжай туда сам.
Тогда, наверное, поймешь...
Сириск задумчиво подвигал пустым фужером по столу, долго сосредоточенно
собирал со стола карты в колоду, потом подравнял их и проникновенно
произнес:
- Мне очень жаль терять старого друга. - Он поднял глаза на Руфа. - Но
ты знаешь мои правила...
Руф кивнул с безнадежной покорностью.
- Ты выходишь из дела, - произнес Сириск огорченным тоном, - и с этих
пор мы с тобой не знакомы. - Он бросил карты на стол - колода звонко
ударилась о полировку, и верхние карты разлетелись в стороны. - Поверь, мне
действительно жаль. - Он встал и, спрятав руки за спину, добавил: - Задаток
можешь оставить себе. Как выходное пособие. - Он вежливо наклонил голову. -
Прощай.
Руф медленно выкарабкался из кресла, растерянно потер лоб, неловко
кивнул и направился к двери. Когда он взялся за ручку, Сириск заметил:
- Кстати, Руф, ты легко отделался. Другие, более суровые, чем я, за
предательство убивают.
Руф обернулся и с горечью локачал головой.
- Нет, Сириск, это не предательство.
4
Комнатка находилась на втором этаже. В ней с трудом помещались кровать,
шкаф и возле пыльного давно не мытого окна - столик. В комнатке висел густой
и терпкий запах человеческого пота, табака и дешевой парфюмерии. Простыни на
кровати были не первой свежести, с подозрительными желтыми пятнами...
Осматривая помещение, Сириск брезгливо морщился и мысленно ругался,
вспоминая цену за это убожество, названную хозяйкой - неопрятной и алчной
теткой, ровесницей Сириска.
- Хорошо, подходит, - сказал он наконец, оборачиваясь к сыну хозяйки.
Мальчишка проводил его сюда, на второй этаж, и теперь стоял, сунув руки в
карманы, нетерпеливо переступая стоптанными башмаками.
Они спустились к хозяйке. Сириск заплатил за два дня вперед, а также за
уборку и чистые простыни. Затем, сел в автомобиль, проворчал: "Живоглотка",
глядя в сторону хозяйки, сверился с картой городка, прикинул кратчайший путь
к Музею изобразительных искусств, и синий мощный "Яэон" медленно покатил по
старым тихим и тенистым улицам с высокими густыми каштанами по сторонам.
Сириску рекомендовал хозяйку этой конуры один знакомый мелкий делец -
любитель амурных приключений. Сириск знал о нем достаточно много, чтобы
доверять его рекомендациям.
Хозяйка действительно оказалась не из любопытных, ей было безразлично,
кто поселяется в ее ветхом трехэтажном доме, облупленном, давно не видевшем
ремонта, когда жильцы приходят, кого приводят и что приносят. Единственное,
чего она строго требовала, так это регулярной платы. Причем торговалась
долго и азартно. Зато для полиции она никогда ничего не видела и не знала, В
общем, надежный человек.
Музей, как и комнатка, снятая Сириском, находился в старой части
города, почти не тронутой реконструкциями. Новые городские районы всегда
казались Сириску неуютными, холодными, непонятными и очень шумными. В старых
кварталах все было понятно испокон веков и до второго пришествия. Здесь
патриархальный уклад упорно сопротивлялся подозрительным новшествам.
Тихо. Редкие прохожие. Успокаивающе шуршит листва на деревьях, старых,
как сами кварталы. За деревьями - надменного достоинства особняки в лепных
украшениях. Кажется, из каждого окна веет уютом и достатком.
Разумеется, это не ветхие кварталы окраины, где мусор, грязь, крысы,
нищета, которым сопутствуют вечные многочисленные и неразрешимые проблемы.
Это кварталы, где отдыхают от суеты и деловитости центра потомки родовых
фамилий, крупные финансовые и промышленные дельцы, их семьи и любовницы.
Такие кварталы - фундамент государства, считал Сириск и намеревался
рано или поздно, когда счет в банке станет достаточно внушительным, свернуть
подпольный бизнес, продать дело, уйти на покой и поселиться в одном из
подобных респектабельных кварталов...
Музей помещался в угловом здании, бывшем чьем-то особняке, небольшом,
но впечатляющем, выкрашенном в светло-желтый цвет, двухэтажном, с высокими
светлыми окнами. По обе стороны особняка тянулись узорчатые решетки, за ними
шелестел под ветром маленький парк.
Сириск оставил машину за углом возле парковой решетки и отправился к
парадному входу между двух колонн. Потянул массивную дверь с фигурной медной
ручной и вошел. Заплатив за билет, поднялся из вестибюля в залы. Посетителей
почти не было.
Сириск,смотрел картины невнимательно, искал всего одну, ту самую:
"Избавление святой Октавии".
Обнаружил ее на втором этаже в левом, самом просторном зале с оконными
проемами от пола до потолка. Здесь были собраны лучшие экспонаты:
скульптуры, полотна знаменитых мастеров, и в центре, как особая гордость,
небольших размеров "Избавление святой Октавии" неизвестного художника XVII
века.
Сириск, состроив скептическую гримасу, подошел, окинул картину
оценивающим взглядом. Ничего необыкновенного. Тогда Сириск принялся
рассматривать детали, потом - снова картину в целом и решил, что в ней
все-таки есть что-то. Очень неуловимое. Он продолжал разглядывать картину,
открывая все новые достоинства, неотразимые, привораживающие. Чем дольше он
смотрел на картину, тем труднее было отвести от нее взгляд.
И вдруг, в какой-то момент Сириску почудилось невообразимое: он словно
бы очутился в картине, и все вокруг ожило. Сначала медленно, а потом все
быстрей побежал, журча, прозрачный ручей; зашевелили плавниками серебристые
медлительные форели. Возле замшелого, сырого валуна, блестящего слизью,
громадного, нависающего, напряглось гибкое тело, затрепетали ноздри
настороженной лани, а детеныш ее нетерпеливо ударил копытцем. Сумрачная
растительность вокруг зашумела, закачалась от налетевшего ветерка, свежего и
прохладного. И дымка вдали заколебалась над горами, полями и едва
различимыми башенками средневекового городка. Зазвенели птичьи голоса в
густых кронах. В последний раз смрадно вздохнуло чудовище, поверженное мечом
воина, багровые глаза потускнели, с клыков потекли на траву струйки яда -
трава, политая им, свертывалась и чернела. Звякнули половинки разрубленной
цепи на поднятых руках обнаженной красавицы. Она и воин потянулись друг к
другу. Воин влюбленно и нежно глядел на Октавию. Ее глаза блестели радостью,
благодарностью, а может, и ответной любовью. И руки их соединились, и губы
коснулись губ...
Ошеломленный Сириск зажмурился, и все оборвалось. В музейном зале -
полная тишина. И только в дальнем углу, как показалось Сириску, слабым эхом
рассеивались последние отзвуки ожившего мира.
Сириск быстро спустился вниз, в туалет, неловкими от волнения пальцами
достал сигарету, закурил. И тут до него окончательно дошло, какой силой
воздействия обладает картина. "Боже! - оторопело подумал Сириск. - То, что
за нее заплатили - мелочь. Она стоит гораздо больше. В пять, в десять раз!
Да нет! Миллионы для нее - не цена! За такую картину любой стоящий
коллекционер отдаст все, что имеет. Достаточно ему вглядеться..."
Однако после второй подряд сигареты, постепенно успокаиваясь, Сириск
снова стал мыслить рассудительно. Он прикинул, что за неизвестную картину
неизвестного художника никто не станет платить бешеную сумму, какой бы силой
воздействия она ни обладала. Так что цену можно поднять вдвое, максимум
втрое больше той, что заплатил музей. Но главное - картина стоит похищения.
Сириск вспомнил Руфа после знакомства того с картиной - потрясенного и
переменившегося. "Слякоть, - презрительно подумал он. - Размазня".
Покурив, он обследовал помещение туалета. Выбраться через него из музея
оказалось проще простого. К тому же туалет на ночь не запирался - на двери
вообще не было замка. "Вот ротозеи!" - подумал Сириск с укоризной и покачал
головой.
Затем он отправился бродить по музею, чтобы разобраться в обстановке и
разработать план кражи.
5
На следующий день Сириск приехал в музей незадолго до закрытия.
Над горизонтом, отчеркнутым темной полосой железных и черепичных
двускатных крыш, светилась полоса заката. Сверху на нее четким волнистым
краем наползала сизо-синяя тяжелая низкая туча, затянувшая почти все небо.
Ночь обещала быть безлунной, беззвездной, дождливой.
Машину Сириск оставил там, где и вчера, - в переулке возле парковой
решетки. Сунув входной билет в карман, прошелся по залам, украдкой
поглядывая на часы.
Звонок, известивший о закрытии музея, застал его на втором этаже, в
зале импрессионистов. Задержавшись возле наброска Сезанна, он огляделся -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг