Толкнув носком сапога дверь, Шахов вошел в кабинет директора
гастронома. Пожилой тучный мужчина сидел за огромным заваленным бумагами
письменным столом и щелкал костяшками счетов. Он поднял на наглого
посетителя недовольный взор, но, узнав, тотчас вскочил и расплылся в
сладчайшей улыбке.
Начальник НКВД желал вести себя сообразно чину, но несколько смешался.
Директор ласково и вопросительно смотрел на него, недоумевая, как мог столь
грозный муж спуститься с начальственных высот в убогий кабинетик. Не иначе
как с просьбой.
- А есть ли у вас... э-э... вино? - неуверенно спросил Шахов.
- Какое угодно? Портвейн, мадерца?.. А может, чего-нибудь легкого?
"Каберне" или "Киндзмараули"?
- Шампанское имеется?
- Непременно. Вам сколько?
- Бутылку, одну... нет, лучше две.
- Какого изволите: сухого, полусухого, сладкого?
- Какого?.. Давайте сладкого. И... э...
- Закусить, - догадался директор.
- Именно. Шоколад...
- Плитки, конфеты?
- Лучше коробку конфет. У сотрудника день рождения...
- Понятненько, понятненько. Посидите минуточку. - И директор убежал.
Но Шахов не сел. Он переминался с ноги на ногу, чувствуя неловкость. Его
раздражали лакейский тон и подобострастие заведующего. Нет чтобы просто:
"Шампанское есть?" - "На, получи!" Конкретно, и по-рабоче-крестьянски!
Директор вскоре вернулся, неся в руках солидный сверток, причем
упакованный таким образом, чтобы его удобно было положить в портфель.
- Сколько с меня?
- Ну что вы...
Лицо Шахова окаменело.
- Не понял!
Торгаш почувствовал свою ошибку.
- Сто двадцать три рубля пятьдесят копеек, - с легкой дрожью в голосе
произнес он. Шахов достал бумажник, неторопливо расплатился и заглянул в
глаза директору. Теперь он стал хозяином положения, и директор прекрасно
это понимал.
- Никому, - тихо произнес Шахов, попрощался и вышел. Дорогой он, по
чекистской привычке не доверять никому, решил посмотреть, что же в свертке.
Кроме заказанного - двух бутылок шампанского и шикарной коробки конфет
"Красная Москва", в нем находилась бутылка мадеры, три плитки шоколада
разных сортов и приличный кусок копченой осетрины. Довершали натюрморт две
коробки дорогих папирос "Кузбасс". Шахов решил вернуться, но, подумав, лишь
плюнул в раскрытое окно.
Итак, к встрече все готово, оставалось дождаться вечера.
Номер гостиницы, где предстояло свидание, был обставлен без роскоши,
но солидно. В центре стоял покрытый скатертью круглый дубовый стол, на
котором на стеклянном подносе в строгой симметрии высились графин и два
тонких стакана. Имелись здесь и два массивных кожаных кресла, такой же
диванчик, платяной шкаф, на полу лежал потертый коврик, а за ширмой стояла
просторная железная кровать, застеленная покрывалом.
Александр Кириллович, согласно правилам конспиративной работы, явился
в номер загодя. Едва кивнув в ответ на приветствие швейцара, чекист
поднялся на третий этаж, отпер дверь собственным ключом, затем уселся в
кресло и достал из портфеля местную ежедневную газету "Социалистический
рабочий". Он прочитал передовую "За дело, большевики стройки!", ознакомился
с подборкой "Покончить с детской беспризорностью и безнадзорностью" и
только принялся за заметку под заголовком "Спекулянты", как в дверь
постучали.
Сердце у чекиста екнуло, и неожиданно засосало под ложечкой. На Шахова
вдруг накатили такие чувства, которых он не испытывал с юности. Можно было
подумать, что он влюбился.
Осторожно вошла гражданка Авдеева. Выглядела она испуганной и
смущенной. На этот раз девушка приоделась. На ней было нарядное темно-синее
в белый горох сатиновое платье в талию, очень шедшее к миловидному лицу, на
ногах - черные туфельки на низком каблуке. Красавица да и только!
- Садитесь, - произнес Шахов. От волнения он перешел на "вы".
Аня неуверенно посмотрела на кресло, но осталась на ногах. Она
расстегнула ридикюль , достала оттуда несколько исписанных листков и
протянула Шахову.
- Вот.
У чекиста неожиданно пересохло во рту. Он облизнул губы.
- Что это?
- Как просили. Написала про Джона.
- Ах да. Ну, садись. - Он потянул к себе листочки, исписанные крупным,
почти детским почерком. Уткнулся в них, ничего не видя. Девушка покорно
села в кресло, подол платья немного задрался, и она судорожным движением
быстро оправила его.
- Расскажи своими словами...
- О чем?
- Да о Смите.
- Я все написала... - Она подняла глаза на Шахова, на лице ее
появилась виноватая улыбка. - А можно как-нибудь иначе?
-То есть?
- Как сказать... без доносительства. Я на все согласна, только Джоника
оставьте в покое. Он очень хороший!
- На что ты согласна?
Девушка покраснела так, что ярко засветились
белки глаз.
- Спать могу с вами... Я же видела, как вы на меня смотрели. - Она
неожиданно громко щелкнула замком ридикюля, и Шахов вздрогнул как от
выстрела.
Неожиданно ему стало очень стыдно. Александр Кириллович вскочил и
заходил по номеру.
- Дура! - наконец нашелся он. - Как ты могла произнести такое, а еще
комсомолка!
Девушка закрыла лицо ладонями.
"Не то я говорю, не то. Зачем лицемерю? Ведь я действительно хочу
ее, - в смятении думал Шахов. - И не американец мне этот чертов нужен, а
она". И вот теперь, когда желаемого так легко было достигнуть, мешала
проклятая интеллигентская мягкотелость.
- Давай выпьем, - неожиданно предложил он.
Аня убрала руки с лица и удивленно посмотрела на него, а Шахов тем
временем достал из портфеля шампанское и конфеты. Он неловко расковырял
серебряное навершие бутылки, неумело стал возиться с пробкой. Наконец
громко хлопнуло, и пробка ударилась в потолок. Девушка в испуге
подпрыгнула.
- Что это?
- Шампанское. Никогда не пробовала? Она отрицательно замотала головой.
- Вот и попробуешь. - Он доверху наполнил оба стакана, залпом выпил
свой. Шампанское было теплое и сразу же ударило в голову. Шахов взглянул на
Аню. Та осторожно отхлебывала вино мелкими глотками.
- Вкусное, - сообщила она, - и пузырится, как ситро. - Глаза девушки
подернулись легкой дымкой.
Шахов пристально смотрел на нее. Похоть и жалость смешались в этом
взгляде. Наконец первое чувство возобладало.
- Раздевайся, - приказал он.
Глаза девушки мгновенно прояснились. На этот раз в них читались злость
и насмешка. Она молча двинулась к ширме.
- Нет, раздевайся здесь, передо мной!
Аня взялась за подол платья, но тут же отпустила, схватила со стола
свой стакан и одним глотком допила его.
- Налей еще, - грубо попросила она. Шахов исполнил требуемое. Аня в
два приема опорожнила стакан. Девушку качнуло. Она вновь взялась за подол и
рывком стащила платье. Черные, короткие, спортивного фасона трусы и белый
лифчик были, видимо, лучшим бельем, какое имелось в ее гардеробе. Значит,
готовилась, идя сюда... уже знала... Ах, сука! Так кто же кого имеет: он ее
или она его?
Аня расстегнула лифчик. Две большие белые груди с крупными коричневыми
сосками, колыхаясь, выплыли на свет. Она стянула трусы, и желание как током
ударило Шахова. Однако он не спешил, разглядывая стройное смугловатое тело,
крутые бедра, плоский живот. Он вбирал в себя ее красоту, насыщался ею,
сознавая свою власть и одновременно испытывая унижение. Она переиграла его.
Хотя посмотрим.
- Ешь конфеты, - кивнул он на коробку.
- Не хочу я... Поскорее бы в койку.
- Ешь, кому сказал!
Аня подняла крышку, на которой был изображен Московский Кремль с
сияющими звездами на башнях, взяла из ажурной бумажной чашечки фигурную
конфету, откусила... И вновь глаза ее изменились. Теперь, несмотря на туман
опьянения, они стали абсолютно детскими. Она сжевала конфету и тут же
потянулась за следующей.
- Вкуснотища какая! Товарищ Сталин, наверное, каждый день такие
лопает.
- Ты про товарища Сталина не заикайся, - одернул ее Шахов. - И что это
за "лопает"?! Вожди не лопают, а вкушают.
Он поднялся, закрыл дверь на ключ и стал раздеваться.
В бутылке оставалось еще немного шампанского.
Аня наполнила стакан и, поглощая конфеты одну за другой, запивала их
вином. На Шахова она старалась не смотреть.
- Хватит жрать, иди ложись.
Девушка отправилась за ширму, а чекист засеменил следом
Они лежали рядом, и Шахов гладил ее шелковистую кожу, теребил губами
соски, водил пальцем по самым интимным местам. Время от времени Аня
вздрагивала, и по тяжелому прерывистому дыханию он понимал, что она тоже
хочет. Но, странное дело, всякое желание у него пропало. Было ли тому
причиной перевозбуждение или выпитое шампанское, но факт оставался фактом.
Желание исчезло, осталась только резкая боль в мошонке.
Девушка вдруг заснула, она даже стала похрапывать, а Шахов продолжал
гладить ее тело не в надежде снова возбудиться, а потому, что это было
очень приятно.
Задремал и Шахов. Сколько прошло времени, час или полчаса, он не знал,
а проснулся оттого, что рядом зашевелилась Аня. Он взглянул на девушку, та
сладко спала, причмокивая во сне губами. Шахов поднялся и стал одеваться.
Потом он достал из портфеля коробку "Кузбасса", задымил папиросой, хотя
вообще-то курил крайне редко. Ему нужно было обдумать случившееся. Он так и
не переспал с ней, хотя чувствовал, что сию минуту может без труда сделать
это. Вот только стоит ли? Сейчас она доступна, вот только в доступности
этой есть нечто...- он мысленно подбирал подходящее слово, - нечто
блядское. И если раньше он лишь стремился насытить голодную плоть, то
теперь ситуация стала иной. И не любви ему нужно, а просто чтоб его не
боялись. Этого вполне достаточно.
Он встал с кресла и пошел будить девушку. Она вскинулась, видимо, в
первую секунду не поняв, где находится.
- Одевайся, - сказал он. - Пора идти.
Пока Аня шуршала одеждой, Шахов вновь, как и до ее прихода, уткнулся в
газету и до конца прочитал статейку о несознательных гражданах,
спекулирующих на колхозном рынке обувью и мануфактурой. Она кашлянула,
Шахов поднял глаза.
- И как же дальше?
- Ты о чем?
- О себе... и вас.
- Вот что... - Он взял со стола листки, повертел их, потом изорвал в
мелкие клочки, бросил в пепельницу и поджег. - Вот что... Я больше не
требую от тебя доносить на этого Джоника, но в отношении самого американца
ничего тебе не обещаю. Лично мне он подозрителен, и по нему проводится
оперативная работа. А что касается тебя...
- У нас как будто ничего не было, - перебила она Шахова.
- А ты хотела, чтобы было?
Она пожала плечами:
- Голова болит...
- Так хотела или нет?
Вместо ответа девушка почти бегом выскочила за дверь. Шахов для
конспирации посидел еще минут пятнадцать, потом сунул пустую бутылку и
початую коробку конфет в портфель и тоже покинул номер.
ГЛАВА 4
В Соцгороде имелось несколько кладбищ. Ближайшее к Шанхаю находилось
километрах в трех правее него. Туда и направилась скромная похоронная
процессия, состоявшая из родственников Вани и немногочисленных соседей. Под
катафалк приспособили телегу, которую тащила тощая соловая кляча. Повозку и
лошадь выделил конный парк.
На телеге стоял небольшой гробик из струганых досок, крышка лежала
рядом. При каждом толчке на многочисленных кочках гроб подскакивал а вместе
с ним подскакивало и тело мальчика, и создавалось впечатление: Ваня сейчас
встанет из гроба и спрыгнет с телеги. Так, во всяком случае, казалось
Пантюхе. Отец пару раз сделал замечания коновозчику, чтобы вез
поаккуратнее, но тот только вяло кивнул головой, украшенной унылыми усами.
По случаю похорон семейство, да и остальные присутствующие
принарядились. Кочегар был облачен в длинный черный пиджак, похожий на
сюртук, жена в строгом платье до пят повязала голову темным платком. К
рубашке апаш соседа-машиниста была приколота траурная ленточка. Дети шли
маленькой плотной группкой с серьезным выражением на отмытых лицах. Ничего
толком не соображающая сестра Пантюхи и Вани, только сегодня приехавшая из
пионерского лагеря, вертела во все стороны головой, словно не веря
происходящему. Да и как тут поверишь. Стоял жаркий июньский полдень, над
головой сверкало безоблачное небо, в котором беззаботно заливались
жаворонки. Все дышало жизнью, а рядом была смерть.
Вскоре показалось кладбище, собственно, та же самая степь. Ни дерева,
ни кустика не росло на нем, лишь торчало десятка три крестов да столько же
металлических штанг со звездами на концах, а то и просто с железными
табличками, на которых коряво были выведены электросваркой фамилия, имя,
год рождения и упокоения. Захоронения на здешнем кладбище появились совсем
недавно.
Процессия остановилась возле загодя вырытой могилы. Откуда-то
появились два табурета. Гробик сняли с телеги и установили на них. Все
топтались вокруг, словно не зная, что делать дальше. Пантюха залез на кучу
вынутой из могилы глины, откуда происходящее было видно лучше всего. Ваня
выглядел в гробу очень нарядно. Большая часть тела была укрыта простыней,
грудь прикрывал веночек, сплетенный из бумажных роз и хризантем. В ногах
лежало несколько еловых веток и букетиков полевых цветов. Легкий ветерок
лениво шевелил редкие светлые волосы покойника. Пан-тюха про себя отметил,
что на лице Вани появился легкий румянец, которого при жизни никогда не
наблюдалось, и вообще, брат вовсе не похож на страшных почерневших
мертвецов, на которых Пантюха насмотрелся за свои малые годы в достатке.
Неожиданно мать издала протяжный нечеловеческий вой и бросилась к
гробу. Она упала на грудь сына, обхватила его головку руками и голосила,
голосила... Муж взял ее сзади за плечи и почти насильно оторвал от тела.
Народ придвинулся к гробу.
- Что ж, прощай, сынок, - тихо сказал отец. - Мало ты, бедолага,
пожил, мало добра видел. Сгубили тебя, уж не знаю кто, дикие гады или злые
люди.
- Люди! - выкрикнула мать. - Вернее, нелюди!
- Спи спокойно, дорогой Ванюша, - закончил отец. - Ребята, подходите,
прощайтесь.
Пантюха, увязая по щиколотку в глине, спустился со своего
наблюдательного пункта и подошел к гробу. Он склонился над лицом брата,
едва дотронулся губами до лба, и вдруг дикая мысль потрясла его сознание:
братишка не умер, он просто, непонятно для чего, притворяется. Пантюха
захотел сообщить об этом факте матери, но лицо ее было настолько ужасно,
что он не решился.
Тем временем сосед и коновозчик подхватили крышку, накрыли гроб, стали
забивать гвозди, и вскоре гроб опустили в могилу. Каждый бросил по горсти
земли, и вот уже комья глины застучали по дереву. Могилу споро закидали
землей, "в головах" воткнули железку со звездой и табличкой с надписью:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг