- Душегубствуете. Судя по всему, достаточно часто. И если я сейчас
уйду, все останется по-прежнему? Вы вытащите кол из груди братца, и он, в
паре с вами, вновь возьмется за старое? Не бывать тому! - Тут я вспомнил
реплику Станисласа: "...отделяю у использованной особи голову... это первое
средство..." Значит, подобная участь ждала и меня. Ну, раз так...
- Где тут у вас кухня? - заорал я и ткнул Летицию кулаком в бок. Она
без разговоров привела меня в нужное место. Я кинулся к печке. Топор стоял
прислоненным к куче березовых поленьев. Я схватил его, взвесил в руке.
Вполне достойное оружие. Летиция пристально следила за моими действиями.
Увидев, что я взял топор, она пронзительно завизжала Я наскоро тюкнул ее по
голове обухом, чтоб не орала, и направился к Станисласу. За то время, пока
я отсутствовал, он, как мог, старался сохранить остатки жизни, если его
бытие подходило под привычное для нас определение. Теперь он стоял на
четвереньках. Видимо, от тщетных усилий кол вошел еще глубже в тело, и
теперь один его конец торчал из спины, а другой упирался в пол. Вид у
Станисласа был донельзя странный. Когда я вошел, он поднял голову и
уставился на меня. Глаза его, доселе сверкавшие, потухли, на губах
выступила пена, но лицо, к моему удивлению, не выражало страдание или
отчаяние. На нем вообще отсутствовали какие-либо чувства. Услышав мои шаги,
Станислас поднял голову и как будто узнал меня, во всяком случае, губы его
тщились произнести некую фразу. "Не трогай..." - послышалось мне.
- Кого не трогать? Тебя, злыдень? Э, нет! Шалишь. - Каюсь, в своих
странствиях я поднабрался не свойственной мне ранее лексики и теперь
выражался как какой-нибудь пропащий, анархиствующий матросик. - Вилы тебе,
упырюга! Мочить тебя буду!
Однако сказать можно все, что угодно, но вот исполнить... Станислас
стоял в очень удобной для осуществления моих планов позе. Один взмах
топора, и голова слетит с плеч. Я то заносил руку, то снова опускал ее.
- Не можешь, - явственно произнес Станислас. В его голосе слышалась
явная издевка.
Ах ты мразь, еще насмешки строишь...
И я решился. Лезвие топора с хрустом рассекло шею, однако голова не
отделилась от туловища, а осталась висеть на лоскуте кожи. И что самое
удивительное, она продолжала вращать глазами и шевелить губами. Да и крови
на разрубе почти не было видно, только появилось немного некой белесой
жидкости, как из раздавленного черного таракана. Тело стало сползать по
деревяшке вниз и наконец распростерлось на полу в самой непристойной позе.
Честно говоря, меня вырвало от омерзения. Не помня себя, я вновь
рубанул по едва держащему голову лоскуту. На этот раз она отлетела прочь, а
лезвие глубоко ушло в доску пола. Я осмотрелся, за окном начинало темнеть.
Я успел как раз вовремя. В комнате царил полнейший разгром. Взгляд
остановился на папке "под мрамор", валявшейся возле кресла. Я прихватил ее
и покинул логово вампира. Вот, собственно, и все.
Джоник слушал страшный рассказ со смешанными чувствами. С одной
стороны, ему было чрезвычайно интересно, но с другой, он никак не мог
поверить в достоверность рассказанного. Повествование напоминало бред
сумасшедшего. Или вот эти слова: "Я наскоро тюкнул ее по голове обухом,
чтоб не орала..." Да может ли нормальный человек говорить подобное?!
Американцу даже стало как-то не по себе от соседства со странной личностью.
Всесвятский, похоже, догадался о мыслях, обуревающих Джоника.
- Что, с трудом верится? - спросил он. Джоник кивнул, но тут же
сообразил, что кивок в темноте не виден.
- По правде говоря, не знаю. Видите ли, я к чудесам не привык. А тут
вампиры.... Про них я, помнится, в детстве читал. Книжки иллюстрированные.
Комиксами называются. "Тайна черной долины", "Гроб в подземелье" и тому
подобную ерунду. С тех пор отношусь к подобным вещам без особого интереса,
поскольку по натуре скептик, хотя рассказ ваш вполне убедителен, к тому же
сдобрен яркими примерами...
За окном раздалось какое-то шуршание.
- Они, - шепотом произнес Всесвятский. - Пришли по мою душу. Вот
сейчас и убедитесь.
Джоник напрягся и прислушался. По темному двору явно кто-то ходил. Но
почему этот странный человек решил, что пожаловали именно вампиры? Чушь
нелепая... Кто-то из обитателей дома, наверное... Возможно, пошел в
туалет...
Под окнами послышались возня и чавканье.
Собака! Конечно, это всего лишь собака!
Словно подтверждая мысль Джоника, во дворе раздался тоскливый,
протяжный вой, тут же перешедший в яростный захлебывающийся лай, который
неожиданно прервался на самой высокой ноте, будто собаке заткнули пасть.
Потом послышалось непонятное бульканье и хрипение и почти сразу же громкий
стук во входную дверь. Удары были короткие и методичные и больше напоминали
стук забиваемых гвоздей.
- Что происходит? - недоуменно спросил Джоник.
- Пытаются проникнуть внутрь, - отозвался Всесвятский. - Но вампир не
может войти в дом, если его не пригласят хозяева и не откроют ему.
- Да бросьте болтать ерунду! - разозлился обычно кроткий Джоник. -
Зачем вы меня пугаете? Неужели думаете, поверю? В конце концов это
становится глупым. Я заметил: некоторые люди в России при общении с
иностранцами любят рассказывать самые невероятные вещи. Непонятно только,
для чего? Неужели всех дураками считают? Вот я вас очень долго слушал, и,
надо признаться, с интересом... И раньше, в вагоне поезда, вы произвели на
меня большое впечатление... Но сейчас... - Джоник вскочил. - Нет, я лучше
пойду домой...
За окном снова послышались непонятные звуки. Снаружи кто-то заслонил
стекло, и, хотя в кромешной тьме трудно было что-либо различить, Джонику
показалось, будто некое существо из мрака пристально смотрит на него. Он
вздрогнул и протер глаза. Ничего.
Показалось.
- Вы все же останьтесь, - произнес Всесвятский. В голосе его
прозвучали столь властные интонации, что Джоник невольно вновь опустился на
свое ложе.
- Можете мне верить, можете не верить, - продолжил Всесвятский, - пока
вы здесь, пожалуйста, следуйте моим указаниям. Наступит утро, и пойдете
себе куда угодно.
Джоник хотел было возразить, но Всесвятский не
дал себя перебить.
- А с какой стати мне, собственно, морочить вам голову? -
поинтересовался он.
- Не знаю. Наверное, такова особенность русских.
- Значит, вы сомневаетесь?
- По меньшей мере.
- Еще один Фома неверующий отыскался. И хозяин этого дома вас
обманывает?
- Темный человек.
- Ах, даже так! А я, значит, с ним договорился, что бы вас
мистифицировать? А для этого мы с ним вдвоем организовали эти страшные
события с сожжением целой семьи, исчезновением людей и тому подобным. А еще
раньше, в поезде, я не случайно подсел к вам... Оказывается, все заранее
запланировано.
- Не знаю, запланировано или нет, но в реальность всех этих рассказов
не верю.
- И не надо. Однако из дома я вас все равно не выпушу. Дожидайтесь
рассвета.
Собеседники замолчали. За окном все было тихо. Некоторое время Джоник
ворочался на жестком ложе, но скоро заснул. Видимо, от пережитого
возбуждения ему всю ночь снились кошмары. Странные существа с громадными
клыками тянули к нему свои костлявые крючковатые руки, стараясь вцепиться в
горло, невероятные красавицы с распущенными волосами порхали вокруг его
головы, мохнатые карлики путались под ногами. Джоник то и дело просыпался,
непонимающе озирался, но в комнате было темно, рядом спокойно похрапывал
Всесвятский, и он снова опускал голову на жесткую, набитую конским волосом
подушку. И только под утро пришел спокойный, без видений, сон.
Когда американец открыл глаза, в комнате было уже светло. Всесвятский
отсутствовал, а во дворе несколько голосов крайне взволнованно говорили
по-татарски. Джоник понял: случилось нечто серьезное, отбросил одеяло и
отправился на шум. Во дворе он увидел следующую картину: перед входной
дверью стояли несколько человек, в том числе старик Валитов, немолодая
женщина, которая подавала им ужин, внук Хасан и еще одна молодая беременная
татарка в пестром халате. Тут же присутствовал и Всесвятский. Молодайка
заливалась рыданиями, пожилая успокаивала ее, поглаживая то по голове, то
по плечу. Но она не успокаивалась, тыкала пальцем то в направлении входной
двери, то в свой живот .и продолжала заливаться слезами.
Джоник посмотрел в том направлении, куда указывал палец молодайки.
Прямо на входной двери была распята прибитыми за лапы гвоздями громадная
собака, видимо, дворовый пес Валитовых. Брюхо пса было распорото, на
вывалившиеся кишки с жужжанием садились большие зеленые мухи.
Джоник вытаращил глаза. Волна ужаса и омерзения накатила на него.
- Что это? - произнес он, обращаясь к Всесвят-скому.
- Их работа... В которых вы не верите... - В словах звучала явная
насмешка.
Молодая татарка неожиданно издала утробный звук и согнулась в приступе
тошноты.
Валитов поморщился и что-то коротко сказал пожилой. Та подхватила
молодайку и потащила ее в дом.
- Хочешь - верь, а хочешь - не верь, - обратился Валитов к
американцу, - а он тут как тут и разрешения не спрашивает. В дом не попал,
так собака зарезал. Показывает: самый сильный и ничего не боится. - Валитов
сплюнул и скороговоркой забормотал арабскую молитву. - На все воля
Аллаха, - заключил он. - Раз есть шайтан, значит, так повелел Аллах,
милостивый и милосердный. Для чего - не знаю. Может, посылает испытания.
Джоник плелся домой, раздираемый сомнениями. С одной стороны, он не
мог заставить себя поверить в услышанное, с другой - факты, казалось,
говорили об обратном. Ведь не мог же Валитов убить собственную собаку таким
ужасным способом? Для чего? Какой ему смысл морочить голову, скажем,
Джонику, да и любому другому? Валитов производит впечатление солидного,
степенного человека - патриарха рода, аксакала... Всесвятский устроил
спектакль? Этот человек представлялся Джонику весьма темным и совершенно
непонятным, но даже при таком восприятии было неясно, для чего ему нужна
подобная мистификация. Да и в момент ночных стуков и возни он оставался в
комнате. Его сообщники? Маловероятно. Какой в этом смысл?
Так ничего для себя не решив, Джоник постарался избавиться от
тягостных мыслей и стал думать о своей Ане.
ГЛАВА 15
Однако девица Анна Авдеева занимала мысли не только молодого
американца. Не выходила она из головы и у Александра Кирилловича Шахова. Ни
высокий пост, ни особая ответственность человека, стоящего на страже
государственной безопасности, ничто не могло привести его в чувство.
Бедняга не на шутку влюбился.
Всего четыре дня отсутствовала его ненаглядная, передвигаясь со
студенческой бригадой художественной самодеятельности из деревни в деревню,
песней и танцем прославляя сталинскую Конституцию, а товарищ Шахов
тосковал, словно не виделся с Анютой по крайней мере полгода. Другой на его
месте тут же нашел бы замену, но Александр Кириллович был однолюбом и о
замене не помышлял. Все эти дни он мучительно раздумывал, как вести себя в
отношениях с девушкой. Законная супруга, находящаяся в данный момент в
городе Курске у своей мамы, бомбардировала его телефонными звонками,
письмами и телеграммами. Казалось, она стремилась сообщать мужу о каждом
своем шаге, а скорее всего просто напоминала о себе. Мол, чтим и любим,
хотя и находимся далече. Однако послания супруги не достигали нужного
эффекта, напротив, раздражали нашего героя, более того, снижали некое
чувство вины, которое все-таки присутствовало. "Если бы эта дуреха не
потащилась к мамочке, - размышлял Шахов, - то вряд ли бы у меня возник
интерес к Анюте".
Однако чекист кривил душой.
Он, не без оснований, опасался, что Анюта в одночасье покинет его,
выйдет, скажем, замуж за того же американца или еще за какого-нибудь олуха.
Помешать этому он не в силах. Конечно, можно пригрозить репрессиями. Но он
уже использовал подобный вариант, и ничего хорошего не получилось. Более
того, он испытал унижение: молодой красивый мужчина использует служебное
положение, чтобы затащить в постель ветреную девицу. (Почему-то Шахов
прилепил к своей возлюбленной именно это попахивающее нафталином
определение.) Терять Анюту определенно не хотелось. В воображении Шахова
возникли груди - два маленьких упругих воздушных шарика, тонкая талия
танцовщицы, стройные ноги с узкими лодыжками... Хороша девка, ничего не
скажешь! Он тут же вспомнил свою плоскогрудую, плоскозадую, рыжеволосую
супругу, ее манерные, насквозь фальшивые речи о духовном единении, о
нравственной гармонии, которая превыше низменных плотских утех. Вообще,
физическая близость воспринималась женой Шахова как нечто вроде трудовой
повинности: малоприятная, но неизбежная обязанность, с которой тем не менее
нужно смириться. Даже в первые годы супружества мадам Шахова особого пыла
не демонстрировала, хотя замуж вышла уже не девушкой. В чем тут причина,
Шахов так и не смог разобраться. Обычно ответом на скользкие вопросы
становились жалобы на женские недомогания и слезы. В худшем же случае в ход
шли обвинения в невозможности понять тонкую чувствительную натуру, а также
в неумении или нежелании обуздывать животную похоть. И Шахов,
интеллигентный человек, винил в отсутствии нормальной интимной жизни только
себя.
Несколько раз он пытался подойти к половому вопросу с
марксистско-ленинских позиций. Подсовывал жене затрепанную книгу Александры
Коллонтай "Любовь пчел трудовых", издания двадцать третьего года, с
подчеркнутыми местами, где утверждалось, что без раскрепощения интимной
жизни трудящихся не может свершиться всемирная пролетарская революция.
Однако осведомленная супруга возражала, говоря, что, возможно, Коллонтай и
видная партийка, но в личной жизни она вела себя как панельная шлюха, спала
с кем попало и меняла мужей как перчатки. И Шахов знал, что в ее словах
имелась определенная доля истины.
Впрочем, дело, конечно же, не в Александре Михайловне. Просто его
супруга была слеплена из совсем другого теста. Не из сдобного да
духовитого, а из прокисшей опары. То ли дело - Анюта!
"Развестись, что ли, со своей благоверной, - тоскливо размышлял
Шахов, - да жениться на гражданке Авдеевой назло мировому империализму в
лице американца Джона Смита? Но сын? С ним-то как быть?"
Свою кровиночку Шахов любил. Мальчик был рыжеват, в мать, и такой же
болезненный. В Соцгороде он почти все время сидел дома. На будущий год ему
предстояло идти в первый класс, и это было еще одним камнем преткновения в
спорах с супругой. Она считала, что народное образование в Соцгороде
поставлено из рук вон плохо и мальчик должен учиться не иначе как в
столице. Шахов только плечами пожимал.
Так сидел он в своем кабинете, предаваясь тяжелым думам, когда
зазвонил внутренний телефон и начальник оперативной части лейтенант Федотов
попросил разрешения войти.
- Что нового? - поздоровавшись, поинтересовался Шахов. Он всегда
старался вопросом опередить подчиненных.
- Новости не совсем приятные, товарищ начальник горотдела, -
официально начал Федотов.
- А что такое?
- Все проклятый Шанхай. Второй наш человек там пропадает.
- То есть как?!
- Несколько дней назад я вам докладывал о неблагополучной обстановке в
этом поселке. Помните?
- Естественно, помню! - строго ответствовал Шахов. Он не любил, когда
подвергали сомнению какие-либо его человеческие качества, например, память.
- Вначале неизвестно куда исчез тамошний участковый милиционер
Хохлов - отличный, между прочим, служака, хотя и довольно вздорная
личность.
- Я его прекрасно знаю, - отозвался Шахов. - Дальше?
- В качестве секретного агента с целью разобраться в происходящем туда
послали сотрудника уголовного розыска Родкжова под видом точильщика ножей.
- Так.
- Три дня назад Родюков найден в бессознательном состоянии и доставлен
в городскую больницу на Ежовке.
- Избит?..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг