проволокой, покореженными спинками кроватей, кусками жести. Подавляющее
большинство населения Соцгорода, не надеясь на торговлю, сажало картошку, а
наиболее терпеливые и предприимчивые умудрялись выращивать еще и капусту,
морковь и огурцы.
- Мелкобуржуазная зараза, - заметил Шахов, кивая на посадки. - Сначала
огород, потом свой домик, а там и общественные интересы побоку. Быт
заедает. Страшная, между прочим, вещь - этот самый быт.
- А как же выживать? Ведь не все спецпайки получают да по две тысячи
зарабатывают.
- Поэтому и разрешили огородики. Но, думаю, через пару лет жизнь
наладится, всего будет вдосталь, и эту чересполосицу ликвидируем
- Думаете, лучше будет?
- Неужели сомневаешься? А еще комсомолка! Ты посмотри на Кировский
район, только что мимо проехали. Дома-то какие понастроили! Даже с ванными
комнатами. В баню ходить не нужно. И весь город таким будет. Это тебе не
бараки и землянки. Но, заметь, социалистические дома! Не отгороженные друг
от друга заборами.
- И сейчас не все живут в бараках. Вон начальство в Американке...
Кстати, там заборы высоченные, простого работягу и близко не подпускают.
Шахов пожал плечами, но промолчал. Сам он жил в обычном щитовом доме,
и обитатели Американки тоже вызывали у него неприязнь.
Огородцы кончились, и машина понеслась по степи. Вечерело, небеса
понемногу начали темнеть и из бледно-голубых стали лазоревыми. Редкие
перистые облачка порозовели и вскоре зажглись чистым алым цветом.
Заливались жаворонки. Из-под колес вспархивали перепела, а однажды дорогу
машине перебежал всклокоченный, облезлый заяц. Было совершенно безлюдно.
Автомобиль выскочил на косогор, и справа открылось извилистое
мелководное русло реки, заросшее по берегам непролазным ивняком. Шахов
осторожно съехал с дороги и стал спускаться вниз. Машина медленно
пробиралась вдоль полосы кустарника. Заметив прогалину, Шахов свернул в нее
и заглушил мотор.
- Приехали, - сообщил он, - можешь идти купаться.
Аня недоуменно огляделась:
- Да где же тут купаться? Дебри какие-то. Нужно на открытое место
выбраться.
- Пойдем, поищем проход.
Едва заметная тропка уходила в глубь кустарника. Она и вывела на
пологий, с полоской намытого песка, берег. Аня неуверенно взглянула на
Шахова:
- А вы купаться будете?
- Не знаю, нет, наверное. Костюм, подходящий случаю, не взял.
- И я не взяла. Если в белье, потом не высохнет. Можно я отойду в
сторонку? Уж извините.
- Конечно, конечно.
Аня разулась и медленно побрела по кромке воды, оставляя на песке
маленькие четкие следы.
Шахов присел на поваленный, ощетинившийся молодыми побегами ствол
тополя и стал смотреть на реку. Тонкие плети водорослей, точно зеленые
русалочьи волосы, медленно колыхались в направлении течения. На песчаном
дне резвились стайки пескарей, в омутке у противоположного берега плеснула
крупная рыба, над самой водой стремительно пронеслась пара стрижей. На душе
у Шахова неожиданно стало светло и радостно. Суета повседневности
растворилась в вечном покое природы. Вспомнилось детство, бездумные,
наполненные непрерывным праздником дни на даче в Сестрорецке. Легкая грусть
коснулась сердца. Какой простой тогда казалась жизнь! Но все безвозвратно
кануло в Лету.
Где-то за кустами послышался плеск, потом приглушенный вскрик.
Шахов вскочил и почти бегом бросился на голос. Аня стояла на берегу на
одной ноге и, задрав вторую, рассматривала ступню. Она обернулась на шум,
увидела Шахова и в испуге присела, прикрывая голую грудь.
- Нельзя, нельзя!..
- Что случилось? - испуганно спросил Шахов, невольно отворачиваясь
- Порезалась вот... О ракушку.
- Сильно?
- Да не очень. Но кровь идет.
- Значит, нужно перевязать. - Шахов достал из кармана брюк носовой
платок. - Возьми. Он совершенно чистый. Давай я сам перевяжу!
- Я же голая!
Но Шахов уже повернулся и направился к девушке.
- Садись, - властно приказал он, указав на зеленую траву.
-Можно я сначала оденусь?
- Без разговоров. Нечего стесняться. Я тебя уже созерцал, или забыла?
Речь идет о жизни и смерти.
- Ну конечно! - засмеялась Аня. - Сейчас прямо тут ноги протяну.
Давайте платок, я сама...
- Садись, я сказал! Ты же недавно толковала, что готова выполнить
любой мой приказ. Вот и сиди. Ногу покажи!
На верхней части ступни зияла довольно большая рана с ровными, словно
от разреза бритвой, краями. Кровь еще вытекала из раны, темными каплями
падая
на песок. Шахов туго перевязал ногу платком и взглянул на девушку.
- Инвалидность не грозит, товарищ доктор? - спросила та. Глаза ее
смеялись. Шахов неожиданно для себя поцеловал ступню.
- Какая ножка у тебя маленькая да изящная, - заметил он.
- Я вся изящная. Ну что, товарищ доктор, операция закончена? Я буду
жить, товарищ доктор? Не хотелось бы в столь юном возрасте прощаться с
белым светом. Есть надежда? Эй-эй, товарищ доктор, вы применяете неверную
методику лечения. Зачем вы меня целуете? Вследствие поцелуев возможны
осложнения. Еще занесете инфекцию, а тогда мне грозит ампутация. Как же
мне, девчонке молодой, скакать на одной ноге, или деревянную приделаете, а,
товарищ доктор? Деревянную так же страстно будете лобызать?
- Ты можешь помолчать?
- Как же я могу молчать, товарищ доктор, когда ваше лечение носит
столь интенсивный характер. Мне же больно, товарищ доктор, у меня пожар в
сердце. Я вся горю, болезнь явно прогрессирует. Ой, не надо бы этого
делать, товарищ... док...то... оооо!!!... гражданин... началь... Ох...
умираю!
Миг, и все кончилось. Хрустальный пузырь наслаждения лопнул с
мелодичным звоном, и мир вновь пришел в движение. Шелестела осока,
плескалась на мелководье мелкая рыбешка, стрижи все так же чертили густой
ароматный воздух. Шахов поднялся и стал приводить себя в порядок.
- Замарались немножко, - услышал он. - Рубашка вон травой перепачкана
и брюки... Да и вообще вид слегка помятый. Может, сполоснетесь?
Шахов поднял глаза на девушку. Она стояла на берегу и насмешливо
смотрела на него. Обнаженная фигура Ани, освещенная закатным солнцем,
выглядела столь эффектно, что искорка желания вновь зажглась в паху у
Шахова. Он шагнул к девушке.
- Нет-нет, миленочек! На сегодня достаточно. - Она проворно отпрыгнула
в сторону. - А то насытишься и разлюбишь.
- Почему ты так со мной говоришь?
- Как?
- Посмеиваешься зачем? И со своим Джоником в подобном тоне общаешься?
- Нет, с Джоником у меня серьезные отношения, а с тобой... Как бы
выразиться попонятнее?.. Вот! Трали-вали. Сегодня есть, а завтра нет.
Приедет жена, и забудешь девчонку Анютку.
- А если не забуду?
- Тогда хуже. Зачем ты мне? Мне замуж нужно.
- Уж не за американца ли собираешься?
- Может быть, может быть...
- Рискуешь.
- Чем же, интересно?
- Да мало ли... На браки с иностранцами нынче смотрят косо.
- Мне терять нечего, - неожиданно зло сказала Аня. - Так и так жизни
не будет. Начну с тобой путаться - обязательно все узнают; Такая слава
пойдет - вовек не отмоешься. А Джоник меня любит...
- Может быть, не только Джоник?
- Только не нужно, гражданин начальник, мне о чувствах распевать.
- Думаешь, воспользовался своим положением?
- Ничего я не думаю. Только не нужно.
- Хоть немного я тебе нравлюсь?
- Если это тебя согреет, немного нравишься.
ГЛАВА 9
События в Шанхае вызвали у милиции, которая, кстати, входила в число
структур, подведомственных Народному комиссариату внутренних дел, полное
недоумение. Информация о раскопанной могиле и сожженном доме не то чтобы не
подтвердилась, но носила слишком расплывчатый, неясный характер. Дом
действительно сгорел, но в результате поджога или по небрежности - с полной
определенностью установить не удалось. Что касается могилы, то посетившие
кладбище сотрудники милиции обнаружили ее в полной сохранности. Следов
самовольных раскопок не имелось. Правда, могильный холм выглядел столь
свежим, словно его насыпали только вчера, но ведь с момента захоронения
прошло меньше месяца, и он просто не успел покрыться травой, эксгумацию
никто делать не собирался, поскольку на сей счет не имелось приказа.
Самым странным фактом явилось исчезновение Хохлова. Куда он пропал,
связано ли его отсутствие с событиями вокруг могилы и дома или это просто
совпадение, оставалось загадкой. Хохлов проживал на пятом участке. В
бараке, где у него имелась комнатушка, милиционера знала каждая собака.
Опрошенные соседи ничего вразумительного сообщить не смогли. Уезжать Хохлов
вроде никуда не собирался, родственников у него не имелось, а загулам он
подвержен не был. Хотя и выпивал, но меру знал. Последний раз милиционера
видели неделю назад.
- К вечеру дело шло, - рассказывал сосед по бараку, рабочий-путеец. -
Вижу, Кузьма Иванович куда-то собрались. И снаряжен не по погоде, в длинную
накидку непромокаемую. Их еще плащ-палатками обзывают. Куда, спрашиваю,
путь держите, Кузьма Иванович? Да на Шанхай, отвечает. Нужно с одной
нечистью разобраться. Именно с нечистью, так и сказал. Часа через четыре, а
то и все пять - стук в дверь. Мы уже спать легли. Кого, думаю, нелегкая
несет? Открываю. Опять он! Можно сказать, запыхавшийся. Вроде бегом бежал.
Давай, говорит, Петрович, свой фонарь. Ну, я ничего спрашивать не стал,
вынес требуемое. Человек надежный, ни разу не подводил. С тех пор ни Кузьмы
Ивановича, ни фонаря.
Рассказ железнодорожника еще больше озадачил милиционеров. О какой
нечисти говорил Хохлов и зачем ему понадобился фонарь? Возникло
предположение: Хохлов выследил неизвестную банду, а на Шанхае уголовщины
хватало, и решил в одиночку захватить ее. Однако, по-видимому, силы
оказались неравными, и храбрый милиционер пал от бандитской руки.
Пропажа сотрудника - событие чрезвычайное. Данный факт не скроешь, не
замнешь... И милицейское руководство решило во что бы то ни стало найти
концы. Ниточка определенно вела на Шанхай, но поскольку открытый розыск с
опросом населения и привлечением бригадмильцев ничего бы не дал, поскольку
местные жители категорически отказывались, во всяком случае официально,
сотрудничать с правоохранительными органами, решено было заслать в
криминальное логово секретного агента.
Ближе к обеду на шанхайской улочке появился молодой цыганистого вида
парень с кудрявой нечесаной шевелюрой. При парне имелся агрегат,
представлявший собой переносное точило с ножным приводом.
Парень остановился посреди улицы и заорал зычным голосом:
- Ножи, ножницы точу!.. Ножи, ножницы точу!..
Появление бродячего точильщика никого не удивило. Подобных
кустарей-умельцев шаталось по Соцгороду немало. Некоторое время парень
стоял в одиночестве, поплевывая по сторонам в ожидании клиентов и время от
времени выкликивая свой призыв. Наконец появился первый посетитель: кривая
бабка Салтычиха, уже упоминавшаяся в нашем повествовании.
- Топор направишь? - без особых церемоний спросила она.
- Можно и топор, - ощерил белоснежные зубы парень.
Салтычиха извлекла из мешка здоровенный колун и поинтересовалась
ценой.
- Работы много, - сообщил парень, разглядывая зазубренное лезвие, -
ты, бабка, им что, головы рубила?
Сошлись на гривеннике. Завертелся наждачный круг, завизжала сталь,
брызнули снопы искр. За десять минут топор стал как новенький.
- Бриться можно, - сообщил парень. - Попробуй, бабка, свои усы
обкорнать. Зачем тебе, старая, усы? Ты ведь не солдат.
- Молчи, идоленок, - цыкнула на него Салтычиха, вручая монетку. - А
еще что работать можешь?
- Паять, лудить... Да мало ли. Только если серьезной работой
заниматься - угол где-то нужно снять.
- Сам откуда?
- Да как сказать... Не здешний. Скитаюсь вот по городам и селам
Промышляю помаленьку. Утром с поезда. На вокзале постирался, да там толку
мало. Вот сюда прикандехал. Прожил бы здесь с недельку, подлатал ваш скарб,
а там и дальше. Расея большая.
- А сколь платить будешь? За хавиру то есть.
- За хавиру? Ты, бабка, видать, из золоторотцев. Слова-то какие
знаешь.
- Зубы-то мне не заговаривай, босяк. Пять целковых за неделю. Харчи
твои.
- Ну, ты хватила: пять рублев! Да я столько за месяц не заработаю.
Э-гей, граждане-товарищи... Кому точить, лудить, паять?!
- А сколь твоя цена?
- Два рублика. Столковались на трех.
- И две кастрюли мне залудишь, - потребовала старуха, - и ведро...
- Может, тебе и миролюбку подпаять? - хохотнул парень.
Старуха разразилась мелким дребезжащим смешком и одобрительно оглядела
с ног до головы будущего постояльца.
- Ты, я вижу, бойкий хлопец. Не из махновцев, часом?
Стали подходить новые заказчики. Дело закипело. Салтычиха вертелась
тут же, видно опасаясь, что квартиранта могут перехватить. Наконец она не
выдержала и потянула парня за рукав видавшей виды толстовки:
- Хорош, парень, вкалывать. Всю работу не переделаешь. Пора и
перекусить.
- А ты накормить сумеешь? - усмехнулся парень.
- За отдельную плату, как и договорились. Рублика два, похоже,
заколотил. На харч хватит. Двигай за мной.
Парень взвалил точило на плечо, подхватил деревянный чемодан и пошел
за Салтычихой.
Обиталищем старухи оказалась небольшая, сложенная из саманных кирпичей
землянка с покрытой дерном крышей. Парень шагнул через порог и огляделся.
Крошечная комнатушка, добрую половину которой занимала русская печь, была
чисто выбелена, глиняный пол застелен домоткаными половиками, а по стенам в
изобилии развешаны пучки сухих трав. И запах в комнатушке стоял духовитый,
словно на сеновале.
- Вкусно пахнет, - заметил парень, - сразу шамать хотца. Только вот
где я ночевать буду? Тут курице не повернуться.
- Да вон, на моем топчане. А я на печку переберусь. Устроимся, не
обижу. Я утресь картишки раскинула - вижу, быть гостю. И вышло как
по-писаному. А гостя наперво накормить надоть. Я щец наварила.
Старуха взяла стоявший в углу ухват, достала из печи чугунок и большим
деревянным черпаком наполнила алюминиевую чашку густым варевом. Потом
вытащила из настенного шкафчика шматок сала, отрезала ломоть, искрошила его
на доске и высыпала в чашку.
- Добрые щи, - похвалила свою стряпню старуха. - Хоть из крапивы, а
скусны, поскольку секрет один знаю. Не налить ли с устатку?
- А что у тебя?
- Первачок, как дитячья слезинка.
- И во что же мне обойдется эта слезинка?
- Да ты, крохобор, парень. Не боись, не оскудеешь. За все про все
полтинничек.
- Эка хватила! Двугривенного за глаза хватит.
- Ладно, пусть будет двугривенный,- охотно согласилась старуха. - За
знакомство и я с тобой приму. Тебя как звать-величать?
- Павлом.
- А меня Пелагеей, на улице же Салтычихой кличут. - Старуха извлекла
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг