Возле вертолета нерешительной стайкой толпилась местная
верхушка: директор леспромхоза с парторгом, начальник лесхоза в
нарядном, как у маршала, картузе. Девушка в лаковых сапожках и в
новом коротеньком пальто - должно быть, представитель здешнего
комсомола - терзала в руке цветы: герани, срезанные с домашних
горшков, две худенькие квелые розочки и пышную тую.
"Розы-то они, бедные, где же откопали? - изумился космонавт, -
должно быть, цветовода-любителя какого-то свалили!" "И, страдая до
конца, разбивает два яйца!.." - вспомнилась строчка из "Теркина".
Космонавт поздоровался с местной властью за руку, принял цветы.
Девушка залепетала, видимо, заранее подготовленную и порученную ей
речь:
- Рады приветствовать... вас... тут... разведчика Вселенной...
на нашей... на прекрасной... от имени...
Олег Дмитриевич был смущен не меньше девушки, топтался неловко
перед нею и, чтобы поскорее ликвидировать заминку, взял да и
поцеловал ее в щеку, покрытую пушком, чем смутил и оглушил девушку
настолько, что она не в состоянии была продолжать речь. Директор и
парторг укоризненно глядели на девушку, но она была, видать, не
робкого десятка, быстро опамятовалась и, улыбнувшись широко,
белозубо, взяла да и сама поцеловала его.
Ритуал разрушился окончательно. Намеченные речи и приветствия
отпали сами собой, свободней всем сделалось, и директор леспромхоза,
как лицо деловое, начал интересоваться: что нужно предпринять и чем
помочь товарищу космонавту? Но тут из вертолета вывалился дядька в
очках, за ним выпрыгнул лопоухий пес, помочился на колесо машины,
обнюхался, взял след зайца да и ударился в речное чернолесье, поднял
там косого дурня, которого после ночных гуляний даже вертолет не
разбудил, попер его вокруг вертолета, чуть не хватая за куцый зад.
Никогда не видавший не только машины, но и никакого народу,
зайчишка ошалел настолько, что начал прятаться в колесах, будто в
чаще. Все хохотали, схватившись за животы. Очкарик, как потом
выяснилось, учитель школы и заядлый фотограф, которому до времени не
велено было являться из вертолета на глаза космонавту, не терялся, а
щелкал да щелкал аппаратом, бегая вокруг машины, науськивая собаку.
Снимки его потом обошли почти все газеты и журналы страны - такой
ловкий учителишка оказался!
Пока резвились, гоняли по поляне бедного зайца и цепляли на
поводок разбушевавшегося пса, над тайгою мощно зарокотало: из-за гор
возникли сразу два вертолета и уверенно, неторопливо опустились в ряд
на дальнем конце поляны, согнув вихрем винтов пихтач и осинники.
Космонавт, прихрамывая, пошел навстречу и доложил о завершении
полета.
Из одного вертолета вместе с врачом вывалилась группа разноперо
одетых людей с кожаными сумками, с кинокамерами и всевозможными
аппаратами наизготовке. Камеры зажужжали, аппараты засверкали, а
местный фотограф со стареньким, обшарпанным "Зорким" на шее,
хитровато улыбаясь, трепал за уши павшего на брюхо пса и кормил его
сахаром.
Отбиваясь от фотографов и киношников, космонавт показал в
сторону Захара Куприяновича и Антошки. И не успели отец с сыном
глазом моргнуть, как их взяли в кольцо. Ошеломленный вопросами,
ослепленный вспышками блицев, старик задал было тягу в лес, но его
перехватили проворные люди с блокнотами, и он отыскал глазами
космонавта, взглядом умоляя высвободить его из этой гомонящей,
жужжащей и стреляющей орды. Олег Дмитриевич смеялся, переобуваясь в
летные унты, в меховую куртку и не выручал лесника. Спустя время, уже
переодетый, он подхромал к нему и крепко обнял:
- Спасибо, отец! За все спасибо! - Антошку космонавт тоже обнял.
Люди все это записали в блокноты и засняли прощанье космонавта с
лесником. Олег Дмитриевич, вернув леснику валенки и полушубок, еще
раз обнял его и поднялся в вертолет. Обернувшись в дверях, он кивнул
леснику с сыном головой, затем сцепил руки и пожал их - привычным
уже, космонавтским приветом.
- Отцу-то, отцу поклонись, Митрию-то Степановичу! - крикнул
Захар Куприянович, и космонавт, должно быть, расслышал его, что-то
утвердительно прокричал в ответ и кивнул головой.
Дверь вертолета закрылась, херкнул двигатель, крылья наверху
шевельнулись, пошли кругом, и вдруг дочиста уже сняло тонкий слой
снега с поляны, обнажило траву, выбило из стога и погнало клочья
сена, опять заголило пихтовники и кедры, густо брызнула красная
рябина на опушке. Вертолет дрогнул, приподнялся, завис над стогом и
пошел над вершинами кедрача, за угрюмо темнеющие шиханы. На хвостовом
махоньком пропеллере что-то ослепительно сверкнуло, разбилось в
куски, и машина исчезла из виду.
Захар Куприянович потерянно топтался на поляне, затем нашел
дело - собрал сено в стожок, подпинал его и удивленно сказал:
- Вот... Ночь одну вместе прожили... Дела какие, а?..
Антошка увидев, как смялись и начали кривиться губы отца,
сказал:
- Беда прямо с тобой! Расстраивается, расстраивается!.. По
телевизору увидим... Может, в отпуск приедет...
- Эвон у меня какой умный да большой утешитель!.. - сказал Захар
Куприянович. - Помогай-ка лучше людям.
Лесхозовский вертолет тоже скоро поднялся в воздух, направляясь
к ближней железнодорожной станции, куда должен был прибыть поезд
особого назначения. Антошка отбыл туда же с бензопилой. Леспромхозу
дано было распоряжение рубить дорогу к станции и подготовить трактора
и сани для вывеэения космического аппарата...
Космонавт между тем, уже побритый, осмотренный врачами,
отвалившись на сиденье, летел к своему аэродрому и просматривал
свежие газеты. Попробовали было корреспонденты расшевелить его
вопросами. Он рассказал им о Захаре Куприяновиче, об Антошке,
попросил не особенно смущать старика "лирическими отступлениями" и,
сославшись на усталость, как бы задремал, смежив ресницы.
Но он не дремал вовсе. Он как будто разматывал ленту в уме и
видел на ней весь свой полет. Луну, приближенную настолько, что
просматривал он ее как бы с парашютной вышки, и сиротливо висевшую в
пространстве, скромно мерцающую планету с простецким названием Земля,
которая казалась ему когда-то такой огромной. Вспомнил и снова
ощутил, не только сердцем и разумом, но даже кожей, как, шагая в
тяжелом скафандре по угольно-черной поверхности чужой ему и
непонятной планеты, он остро вдруг затосковал по той, где осталась
Россия, сплошь почти укрытая зеленым лесом, тронутым уже осенней
желтизной по северной кромке. Вон она лежит сейчас в снегах, чистая,
большая, притихшая, и где-то в глубине ее, пришитая к тайге белой
ниткой тропы, стоит избушка с номером на крыше, и от нее упала тень
на всю белую поляну. Виделся беловато-жаркий костер в ночной тайге,
грубо тесанный, кореньговитый мужик, глубоко и грустно о чем-то
задумавшийся.
"Отцу-то, Митрию Степановичу поклонись!" - мудрая доброта
человека, которому уж ничто не надо самому в этой жизни, сквозила в
его словах, в делах и в усталом взгляде.
"Сумеем ли мы до старости вот так же сохранить душу живую, не
засуетимся ли? Не механизируем ли себя и чувства свои?.."
Прилетев в Байконур, Олег Дмитриевич первым делом спросил об
отце. Друзья или, как хорошо называл их Захар Куприянович, связчики
сказали космонавту, что Дмитрий Степанович уже в Москве, устроен,
ждет его.
Отдав рапорт правительству, пройдя через первый, самый нервный
период встречи на Внуковском аэродроме, космонавт, переходя из рук в
руки, из объятий в объятия, все искал глазами отца. Увидев его, он
даже вскрикнул от радости. Был он в новом клетчатом пальто модного
покроя, в тирольской шляпе с бантиком на боку, в синтетическом
галстуке, сорящем разноцветные искры, приколотом к рубашке модной
железякой, - уж постарались земляки, не ударили в грязь лицом,
пододели старика. Впереди отца, удало распахнув котиковую шубу,
выпятив молодецкую грудь, стояла раздавшаяся телом, усатая тетушка
Ксана и делала Олегу ручкой,
Раздвинув плечом публику, минуя тетушку, которая с захлёбом
причитала: "Олежек! Олежек! Миленький ты мой!" - космонавт
приблизился к отцу, прижал его к себе и услышал, как звякнули под
клеенчато-шуршащим пальто медали отца. "Батя-то при всем параде!"
Отец тыкался нахолодавшим носом в щеку сына и пытался покаяться:
- Порол ведь я тебя, поро-о-ол...
"И правильно делал!" - хотел успокоить отца космонавт, но
тетушка-таки ухитрилась прорваться к нему, сгребла в беремя и осыпала
поцелуями, все повторяя рвущимся голосом: "Милый Олежек! Миленький ты
мой!.."
Мелькнуло в памяти ее интервью в центральной газете:
"Воспитывала... до десяти лет... Исполнительный был мальчик.
Учился хорошо, любил голубей... мечтал летчиком..."
Учился он, прямо сказать, не очень-то. Воля ему большая была. А
кто ж при воле-то ладом учится в детстве? Голубей любил или нет - не
помнит. Но уж точно знает - хотел быть столяром, как отец, о летном
деле не помышлял вплоть до армии.
Он с трудом вырвался от тетушки, снова пробился к отцу, вовсе
уже затисканному толпой, и успел ему бросить:
- Ты от меня не отставай!
Отец согласно тряс головой, а в углах его губ копились и дрожали
слезы. "Совсем он старичонка у меня стал. Никуда больше от себя не
отпущу!" - сказал сам себе космонавт и отправился пожимать руки и
говорить одинаковые слова представителям дипломатического корпуса.
Отца он увидел, спустя большое время, уже возле машин. Старик
проплакался и успел ободриться настолько, что даже перед модной
иностранкой, одетой в манто из русских мехов, отворил дверцу машины
со старинной церемонностью, и подмигнул Олегу Дмитриевичу: "Знай нас,
столяров- краснодырщиков!"
Как-то сразу отпустило, отцовская озороватость передалась ему, и
он настолько осмелел, что и сам распахнул дверцу перед иностранной
дамой, разряженной наподобие тунгусского шамана, и она обворожительно
ему улыбнулась улыбкой, в которой мелькнуло что-то знакомое.
- Знай нас, столяров-краснодыршиков! - вдруг брякнул Олег
Дмитриевич.
Дама, не поняв его загадочной шутки, все же томно прокурлыкала в
ответ, обнажая зубы, покрытые блестящим предохранительным лаком:
- О-о, как вы любезны! - и снова что-то знакомое пробилось
сквозь все помады, наряды и коричневый крем, которому надлежало
светиться знойным африканским загаром.
"Всегда мне черти кого-нибудь подсунут!" - досадовал Олег
Дмитриевич, едучи в открытой машине по празднично украшенным улицам
столицы, и мучительно вспоминая: где и когда он видел эту иностранную
даму, разряженную под шамана или вождя африканского племени. Толпы
празднично одетых людей кричали, забрасывали машину цветами,
школьники флажками махали, а космонавт, отвечая на приветствия, все
маялся, вспоминая эту самую распроклятую даму, чтобы поскорее
избавиться от "бзыка", столь много наделавшего ему хлопот и вреда, но
ничего с собою поделать не мог. А люди все кричали, улыбались и
бросали цветы - люди земли, родные люди! Если б они знали, как
тягостно одиночество!.. И вдруг мелькнуло лицо, похожее на... и Олег
Дмитриевич вспомнил: никакая это не иностранка, а самая настоящая
российская мадама, жена одного крупного конструктора. Он встречал ее
как-то на приеме, и сдалась она ему сто раз. "О-о, батюшки!" - будто
свалив тяжелый мешок с плеч, выдохнул космонавт и освобожденно,
звонко закричал:
- Привет вам, братья! - обрадовался вроде бы с детства знакомым,
привычным словам, смысл и глубина которых открылись ему заново там, в
неизведанных человеком пространствах, в таком величии, в таком
сложном значении, какие пока не всем еще людям Земли известны и
понятны. - Привет вам, братья! - повторил космонавт, и голос его
дрогнул, а к глазам снова начали подкатывать слезы, и он вдруг
вспомнил, как совсем недавно и совсем для себя неожиданно, во сне или
наяву плакал, уже охваченный тревогой и волнением от встречи с
Землею, с живой, такой простой и знобяще близкой матерью всех людей.
Повидавший голокаменные астероиды, пыльные, ровно бы выжженные
напалмом, планеты, без травы, без деревьев, без речек, без домов и
огородов, он один из немногих землян воочию видел, как бездонна,
темна и равнодушна безголосая пустота, и какое счастье, что есть в
этом темном и пустом океане родной дом, в котором всем хватает места
и можно бы так счастливо жить, но что-то мешает людям, что-то не дает
им быть всегда такими же вот едиными и светлыми, как сейчас, в день
торжества человеческого разума и праздника, самими же людьми
сотворенного.
1972
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 11.09.2006 15:11
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг