Виктор Астафьев
Ельчик-бельчик
Притча
Ельчик-бельчик сначала не был Ельчиком-бельчиком. Он был
икринкой. Ма-а-ахонькой икринкой, с пшенное зернышко величиной и
желтенькой, как пшенное зернышко. Таких зернышек-икринок, неглубоко
прикопанных в донном песке и в гальке, было очень много. И в одном
таком зернышке, свернувшемся кружочком, спала рыбка. Потом ей тесно
стало спать кружочком. Она начала распрямляться. Слабенькая,
тонюсенькая пленка икринки лопнула, и у рыбки высунулся наружу хвост.
А раз хвост появился, значит, надо им что-то делать. Рыбка шевельнула
хвосгиком, уперлась им в дно родной речки, оттолкнулась и всплыла. Но
воды много было, глубоко было, и рыбке не подняться бы наверх, не
осилить течение, да икринка-то зачем? Будто надутый шарик, завязанный
на голову рыбки, она поднимала его выше, дальше, и рыбка
почувствовала, как ей стало легко и тепло.
Рыбка еще ничего не видела, потому что голова ее, значит, и
глаза ее были залеплены пленкой икринки. Не знала рыбка и того, что
вместе с нею со дна реки поднялась и уплыла па прибрежную отмель,
пыльно в воде клубящаяся, стайка таких же, как она, рыбок. Ничего еще
не видя, не слыша, рыбки уже чувствовали страх и, похожие на
серебристых мушек с одним крылышком, метались туда-сюда по отмели.
Иные из них выскакивали на поверхность воды, тогда казалось, что
пошел мелкий-мелкий дождик, и дождинки эти покрывали воду пугливыми
кружками. Иные рыбки-мотыльки сослепу выбрасывались на камешки, на
берега, на водяную траву или на застрявшую в воде коряжину и обсыхали
на солнце, делались искрами, и береговые птички - трясогузки, кулики
и зимородки склевывали их, питались ими.
Но вот маленькие рыбки стерли об воду остатки надоедной икринки
и, увидев в первый раз в жизни свет, солнце, родную реку, заплясали,
заплескались от восторга, без конца повторяя: "Как прекрасна жизнь!
Как прекрасно солнце! Как прекрасна наша река!" Ельчики - сестры и
братья, никогда до того не видевшие друг друга, стали знакомиться,
давать друг другу имена. "Как тебя зовут?" - спросили они маленькую
веселую рыбку. "Ельчик!" - радостно ответила рыбка. "Мы все
ельчики!" - ответили ему братья и сестры. "Какое твое имя, скажи?"
Ельчик задумался. И тут он увидел рядом с собой в светлой воде, а
ельчики живут только в светлой, прозрачной воде, беленькую-беленькую
рыбку, догадался, что это его тень, и радостно закричал: "Бельчик!
Бельчик!"
"Ельчик-бельчик! Ельчик-бельчик!" - радостно закричали рыбки и
всей семьей поспешили на отмель, к водяной травке, где много было
всякого корму, и личинок, и семечек травяных, мошки м комары там
падали в воду. Ельчик-бельчик метался по воде, выпрыгивал наверх,
ловил мошек, собирал с травы личинок и наверхосытку отыскивал возле
берега, за камешком или в заливчике травяное семечко и долго держал
его во рту, будто конфетку-леденец. Такое было сладкое семечко.
Питался Ельчик-бельчик с восхода солнца и до захода солнца. И
очень быстро рос. Кто хорошо ест, тот быстрей растет и становится
сильным, - понял Ельчик-бельчик.
И он старался расти быстрее и стать сильным. Поэтому часто
отделялся от родной стайки, не слушался маму-ельчиху и папу-ельца,
которые их зорко стерегли, не позволяли удаляться в траву, в коряги и
к большим камням, под которыми спал разомлевший в теплой воде налим и
копался в песке речной бычок-подкаменщик. За большую голову, за
неуклюжее туловище, за лохматые плавники его презрительно называли
пищуженцем.
***
Однажды Ельчик-бельчик отбился от родной стайки, позабыл про
маму-ельчиху и про папу-ельца, да и пошел путешествовать по реке. На
пороге-Ревуне побывал, хотел пройти меж каменьев дальше, но вода
здесь так мчалась, пенилась, кружилась, так ревела и содрогалась, что
Ельчик-бельчик побоялся всего этого, полюбовался пестрыми харюзками и
нарядными, как лесные красные лилии, ленками, подивился тому, как они
резво тут плескались, лезли в самую струю, под водяной шум, в бой
порога, шевеля на лепестки цветов похожими плавниками, крича друг
другу: "Хорошо!" Позавидовал им, погрустил о том, что он не может
здесь жить, так же вольно резвиться, да и подался вниз по реке -
искать корм да чтоб побольше увидеть всяких диковин и изведать разных
приключений.
Ниже порога он и заметил, как из-под большого бурого камня
клубами вырывается мутная вода, кто-то под камнем пыхтит, роется,
гребет плавниками и рылом дно реки.
"Ты кто?" - остановившись за камнем, спросил Ельчик-бельчик.
"Проваливай!" - послышалось в ответ. Голос был скрипучий,
недовольный. "Ладно уж. Жалко уж и сказать", - обиделся
Ельчик-бельчик.
"Работаю. Корм добываю. Отвяжись и не мешай!" -
"Хорошо-хорошо!" - согласился Ельчик-бельчик и, увидев в мутной воде
плывущую личинку жучка-бокоплава, раскрыл рот и проглотил ее.
"Я работаю, как шахтер, в земле роюсь, - рассердился
бычок-подкаменщик. - Личинку вот выкопал, а ты ее слопал! Воровать,
молодой человек, стыдно! Так ты тунеядцем сделаешься, однако". - "Ой,
какой вы дяденька-пищуженец, сердитый", - сказал Ельчик-бельчик.
"Не сердитый я. Труженик я. Кормилец-поилец. У меня тоже дети
есть. Хар-рошенькие такие, пучеглазенькие, пузатенькие ." - Вспомнив
про детей, подкаменщик сразу подобрел, крыльями смиренно зашевелил,
во рту прополоскал, всю грязь из жабер вымыл, подышал ими, отряхнулся
и миролюбиво уже сказал; "А по реке больно-то не шляйся. Здесь знаешь
сколько всевозможной твари? И все хотят кого-нибудь поймать и
слопать. Сунься вон в протоку, там, в траве речной пират -
щука-подкоряжница - так и ждет, кого бы схватить и заглотить. Под
листиками кувшинок ребята-окушата дежурят. Эти бандой окружат да так
погонят, дай бог ноги. Они с хохотом, улюлюканьем охотничают, как на
футболе. Да это все, брат, страхи не страхи. Тайменей видел?" -
"Не-эт". - "Как же это ты не видел? Никому не говори, что не видел.
Им чтоб почтение и трепет вокруг. Огромные они, краснобокие. Будто
генералы в лампасах. А хвост у них!.. Оборони и помилуй нас,
водяной! - закрестился всеми плавниками подкаменщик. - Будто лопатой
вдарит таймень по воде - сразу кверху брюхом всплывешь! Тайменям все
нипочем: хоть ондатра, хоть белка, хоть змея по воде плыви, птица ли
какая - догонит, сцапает, только на зубах хрустнешь! Да вон они! Вон
они! Наелись, в затишье идут отдохнуть. Прощай, брат! Берегися..." -
и подкаменщик шустро под камень стриганул, мигом закопался, мутная
вода веревочкой взвилась за его хвостом, и сделалось все шито-крыто.
А мимо оробевшего Ельчика-бельчика, лениво работая
землянично-алыми плавниками, проплыли две огромные, в полбревна
величиной, рыбины. Были они осыпаны по туловищам серебром медалей и
золотом орденов, спины их могучие были темны, лишь чем-то туго
набитые животы были нежными, бабьими, и они бережно несли их, боясь
ушибиться, не касались дна, скользили в воде хозяйски свободно,
надменно, повелевающе. Ну, а хвосты - не соврал пищуженец - всем
хвостам хвосты! Будто подкрашенный руль корабля, крылатый,
закругленный на концах. Чуть шевельнулся хвост - и один таймень мигом
оказался рядом с Ельчиком-бельчиком. Приостановился таймень, глянул
на новожителя круглым, свинцом налитым взглядом, и сказал сотоварищу
по речной команде: "Мал еще. Пусть подрастет. И тогда... Хо-хо! В
службу пойдет, аль скушан будет".- Генерал-таймень подмигнул
Ельчику-бельчику и, чтоб припугнуть его, не иначе, хлестанул хвостом
так, что Ельчика-бельчика вышибло наверх и он, кружась листочком в
воздухе, летел, летел, пока обратно в воду не упал.
Генерал-таймень пошутил, конечно, да Ельчику-то-бельчику не до
шуток. Никак не мог он перевернуться на живот, упереться в воду и
уйти вглубь. Так и плыл на боку, беспомощный, беленький, а над рекой
кружился коршун-скрипун, высматривал добычу - больную или мертвую
рыбу, птенца, отбившегося от табуна или выпавшего из гнезда, мышку,
обшаривающую речную траву в поисках корма. Коршун-скрипун увидел
Ельчика-бельчика, спикировал вниз, притормозил над водою и схватил
его когтями.
"Все! Конец! - подумал Ельчик-бельчик, - доигрался, добаловался!
Мама! Папа!" - закричал он. Но мама-ельчиха и отец-елец были далеко,
караулили детей своих, кормились вместе с ними, и не слышали они
Ельчика-бельчика.
На этот раз спас Ельчика-бельчика случай. Коршун-скрипун увидел,
что над водой бьются, черным ворохом клубятся вороны и никак не могут
схватить большую, едва шевелящуюся рыбину. "Ха! Растяпы! Орать
только, базарить!" - презрительно проскрипел коршун и, разжав когти,
ринулся за большой рыбиной, подцепил ее острыми когтями и, крича
воронам: "Фигу вам! Фигу вам!" - унес добычу в лес, голодным,
зевастым коршунятам, дожидавшимся папу в высоком гнезде.
Ельчик-бельчик, задохнувшийся, раненный острыми когтями
коршуна-скрипуна, долго падал с неба, и когда шлепнулся в воду, ни
хвостом, ни плавником пошевелить не мог. Вода кружила и несла его
куда-то. Он хотя и не шевелился и едва дышал, но радовался врачующей
его воде, родной реке, радовался, что остался жив, и давал себе
слово: никогда больше не отбиваться от родной стайки, всегда
слушаться маму-ельчиху и папу-ельца, и вообще жить смирно, служить
примером родному коллективу.
Обессиленного и раненного, Ельчика-бельчика принесло в тихую
протоку, затянуло под круглый лист кувшинки. Ельчик-бельчик возился
под листом кувшинки, пробуя со спины опрокинуться на брюшко и
плавать, как полагается всем здешним рыбам.
Любопытная трясогузка села на качающийся лист, заглянула в воду
и застрекотала: "Рыбка! Рыбка! Раненый ельчик. Где его папа? Где его
мама? Надо помогать ельчику! Надо помогать..." - "Как ему теперь
поможешь?" - сказал задумчивый зимородок, сидевший на самом кончике
ивового прутика. Зеленый, всегда нарядный, на елочную игрушку
похожий, он нагнул прутик до самой воды, смотрел в нее, охотился на
букашек и малявок, добывал пропитание детям. Ему было не до
Ельчика-бельчика. Долговязый куличок- перевозчик, бегая по берегу,
тонко причитал: "Тити-вити, тити-вити!" - что значило: "Помогите!
Помогите!" Чайка-почекутиха, пролетая над протокой, покосилась и
сказала: "Вот и помогите, раз вы такие добрые. Не то я его сьем и тут
же задом выплюну - чтоб не вольничал".
Никто не мог и не хотел помочь Ельчику-бельчику. Спасайся сам,
выздоравливай сам, раз не слушался маму с папой.
Вечером на протоке открылась охота. Веселые беспощадные окуни
бандой окружали и гоняли обезумевших малявок. Где-то в траве, меж
коряжин, раз-другой плеснулась и кого-то поймала подкоряжница-щука.
Проплывая веселой, жадной компанией мимо Ельчика-бельчика, хваткие,
насытившиеся окуни притормозили, в философские рассуждения пустились:
"Доходит парняга! А все отчего? Веселой жизни захотел!" И как
таймени-разбойники во всю пасть - хо-хо-хо да ха-ха-ха! Подрастай,
говорят, мы тебе объясним, что такое се-ля-ви... "Хо-хо-хо!.. Да он
еще по-французски не волокет, робя! Научим! Объясним глыбокий смысл
жизни"...
***
Уж солнце на закат ушло, уж все успокаивалось на протоке, когда
из травы молча, незаметно выплыло, и не выплыло, а возникло что-то
такое похожее на сучковатую корягу. У коряги было плоское рыло,
широченный рот, носище с загибом, сапогом, тупым покатым лбом,
змеиные, в упор пронзающие глаза и пестрое хвостатое тело. "Щука это,
подкоряжница!" - догадался Ельчик-бельчик и понял, что теперь уж ему
совсем конец пришел.
Но подкоряжница была сыта, сон ее уже одолевал, дремота брала и,
зевнув пастью, до горла усаженной шильями зубов, она протяжно, лениво
и складно молвила: "Фи, мы, малявка, сыты! Мне и рот-то открывать
ради такого октябренка не хотца", - и пошла было в траву, под коряги,
на покой, да вспомнила, кто она такая, надо ж страху нагнать на всех
обитателей протоки, чтоб не дремали попусту, чтоб дрожьмя дрожали до
утра, и в такой узел воду завязала, так вдарила хвостом, что все
рыбины и их детишки сыпанули в разные стороны, кто над водой, кто в
воде, кто и на берег в панике выметнулся. Птицы с испугу взнялись,
вороны заорали, чайка-почекутиха, пролетающая над протокой,
вскрикнула: "А, чтоб ей пусто было, этой подкоряжнице!" Сделав круг
над тем местом, где унялась и заснула под корягой нажравшаяся
хищница, и увидев, что никакой поживы от нее не осталось,
чайка-почекутиха всех пернатых обитателей берега успокоила: "Спите с
миром, братья! Подкоряжница дрыхнет, таймени отдыхают", - и,
опустившись на плоский камень, сама осела на подогнувшиеся лапы,
замерла в чуткой дреме. И снился ей рассветный час на земле,
пробуждение неба за лесом, река, усыпанная рыбой, и двое неуклюжих,
на капусту похожих чаят, уснувших под кустами, на другом берегу и
готовых заорать па утренней зорьке, потребовать пропитания. "Обжоры
мои ненаглядные!" - умилялась чайка-почекутиха, сонно распускаясь
пером и телом.
Ельчика-бельчика ударом щучьего хвоста выбило из-под листа
кувшинки и легкой волной вынесло на речную струю. Здесь, в
прохладной, свежей воде, ему сделалось полегче, он опрокинул себя со
спины на брюшко, увидел большой рыжий камень и решил проситься на
квартиру у труженика- подкаменщика.
"Можно к вам?" - спросил Ельчик-бельчик. "Кого это черти несут
на ночь глядя? - послышалось из-под камня. - А, это ты? Ну, давай,
устраивайся за камнем. Утром твою семью искать будем, а то
пропадешь!.."
***
Бычок-подкаменщик нашел стайку ельцов на плесе. И какое-то время
Ельчик-бельчик жил совместно с братьями и сестрами, норовил плавать
ближе к маме-ельчихе и папе-ельцу, в середине стайки держался.
Хватит, натерпелся страху и лишений. Но и здесь, в родной семье,
заметил Ельчик-бельчик, жизнь была неспокойная, страху полная. Со
всех сторон маленьких, беленьких и веселых рыбок-ельчиков караулили
опасности. Сверху норовили их схватить и унести чайки, скопы, вороны,
коршунье. В траве их поджидали водяные крысы, хищная
щука-подкоряжница, шайка окуней. Но самый строгий контроль за жизнью
ельцов осуществляли водяные генералы-таймени. Они их пасли.
Все лето генералы-таймени держались возле стаи ельцов, и тот из
рыбьего племени, кто был слаб или болен, изнемогал от давящего гнета,
или в поисках корма отбивался от семьи, становился их законной
добычей. Всякий недисциплинирован- ный, порядок нарушающий или
желающий порезвиться, в сторону сигающий член семьи так же
безвозвратно и навсегда исчезал во чреве пастухов. Генералы-таймени
даже и труда особого не употребляли, чтоб догонять отщепенца, глушить
хвостом негодника. Они просто открывали ненасытную пасть, делали
вдох - и рыбка сама, сложив крылышки, покорно укатывалась в
огненно-пылающий кратер тайменьего рта, исчезала в бездонной и
ненасытной утробе. И нельзя было держать пастухов впроголодь, томить
ожиданием - озверелые, они врывались в стаю, глушили и сжирали тогда
правого и виноватого, больного и здорового.
Ельчику-бельчику казалось, что мать-ельчиха с отцом- ельцом
имеют тайный и давний союз с конвойной силой, они как бы нечаянно,
невзначай, ненароком приносили в жертву некоторых детей своих, но
чаще собратьев по речному племени. Без видимой причины папа-елец с
мамой-ельчихой опрометью бросались вперед, начинали метаться по
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг